Прокурор. — Сколько рейсов сделали?
Буланов. — Мне пришлось сделать четыре рейса, за которые я доставил к месту расстрела, примерно, около 150 человек.
Прокурор. — Видели ли вы, как расстреливали немцы?
Буланов. — Да.
Прокурор. — Расскажите, как это происходило?
Буланов. — Когда я прибыл в больницу, то мне было сказано, чтобы я подал машину к одному из больничных корпусов. В этот момент гестаповцы стали выводить больных в одном белье и погружать их в машины. После погрузки, в сопровождении немцев, я повёл машину к месту расстрела. Это место находилось, примерно, в четырёх километрах от города. Когда я прибыл к месту расстрела, там уже стояли крики и плач расстреливаемых больных. Немцы расстреливали их на глазах у остальных больных. Люди молили о пощаде, падали в холодную грязь голыми, но немцы сбивали их в ямы, после чего производили расстрел.
Прокурор. — Расскажите, что вам известно о расстреле детей в Нижне-Чирской детской больнице?
Буланов. — Летом, когда команда СД была разбита по отделениям, и выехала в разные города, районы и местечки, то мне пришлось с отделением команды СД поехать в станицу Нижне-Чирская. Числа 25—26 августа 1942 года мне и шофёру Блохину было предложено приготовить машины. Когда машины были готовы, нам приказали вести их в Нижне-Чирскую детскую больницу. Когда мы приехали туда, то гестаповцы стали выводить детей из больницы и погружать в машины. Дети были оборванные, распухшие от голода. Многие дети сопротивлялись и не хотели погружаться в машину, но гестаповцы стали их уверять, что они поедут к дядям и тётям в город Сталинград. Некоторые дети, поддавшись уговорам, сели в машину, некоторые же сопротивлялись до конца, после чего гестаповцы насильно погрузили и их в машину, и мне было приказано застегнуть сзади машины брезент. Когда я выполнил это приказание, то в сопровождении немцев поехал на станцию Чирокая, где за мостом, в 3—4 километрах от станицы Нижне-Чирская, была заранее приготовлена яма. Подъехав к яме, я, по приказанию шефа отделения, а также и другие гестаповцы стали водить детей к яме, около которой стоял гестаповец, немец Аликс, фамилии точно не знаю. В упор из автомата в голову он расстреливал детей, после чего сталкивал их в яму. Дети, видя происходившее, вырывались и кричали: «Дядя, я боюсь», «Дядя, я хочу жить, не стреляйте в меня» и т.д., но на это немцы не обращали внимания.
Прокурор. — В каком же возрасте были дети?
Буланов. — Дети были в возрасте от 6 до 12 лет.
Прокурор. — Вы, Буланов, видели «газовую машину», в которой люди умерщвлялись окисью углерода?
Буланов. — В январе 1942 года к нам в гараж из Германии прибыла такая автомашина. Немцы эту машину называли «газенваген».
Прокурор. — А ремонтировать вам её приходилось?
Буланов. — Приходилось мне также её ремонтировать и производить чистку. При производстве чистки машины я видел внутри кузова, когда выметал, детские шапочки, башмачки, очевидно, спавшие с умерщвлённых детей.
Прокурор. — Расскажите подробно, что из себя представляла эта машина, устройство её, как она выглядит, как умерщвлялись люди в этой машине?
Буланов. — Эта машина представляет из себя двухосный огромных размеров автомобиль тоннажем примерно 5—7 тонн. Окрашена она в серую краску. На ней поставлен шестицилиндровый мотор. Кузов этой машины имеет двухстворчатую дверь, герметически закрывающуюся. Герметичность достигалась, очевидно, при помощи каучуковой прокладки, которая была на дверцах.
Прокурор. — Это прокладка дверей?
Буланов. — Да, прокладка дверей. Внутри кузов обит оцинкованным железом, внизу кузова находится деревянная решётка.
Прокурор. — То-есть эта решётка представляет из себя пол?
Буланов. — Да, как бы пол, на который становятся ногами арестованные. Внизу машины находится выхлопная труба мотора, от которой через специальный шланг в кузов проходит отработанный газ. Когда люди погружаются в автомобиль, он закрывается, включается мотор и идёт до места выгрузки. В этот период люди умерщвляются.
Прокурор. — Вы много раз наблюдали, как грузили людей в «газовую машину»?
Буланов. — Мне приходилось наблюдать погрузку несколько раз, а выгрузку приходилось наблюдать 20 с лишним раз.
Прокурор. — Кто из немцев обслуживал эту машину?
Буланов. — Шофёром на этой машине был немец лет 35—36, вид у него был болезненный. Фамилии его я не знаю.
Прокурор. — А по чьему приказанию эта машина использовалась, знаете?
Буланов. — По приказанию шефа гестапо.
Прокурор. — Как фамилия?
Буланов. — Фамилии шефа я хорошо не помню, как будто Ханебиттер.
Прокурор. — Какое участие вы принимали в погрузке в эту машину?
Буланов. — Моё участие выражалось в том, что я возил полицейских на место выгрузки.
Прокурор. — Сколько раз?
Буланов. — Мне приходилось возить больше 20 раз за период с января по июнь 1942 года.
Прокурор. — Сколько же, таким образом, на ваших глазах, при вашем участии было умерщвлено людей этой машиной?
Буланов. — Когда я привозил полицейских на место выгрузки, мы выгружали трупы в бараки Харьковского тракторного завода, после чего гестаповцы зажигали эти бараки. Когда мы вновь приезжали на место, то бараки были уже сожжены. Таким образом, мне приходилось сваливать трупы в два барака. Но до этого там были уже трупы. Точно определить я не могу, но приблизительно на моих глазах было сожжено до 600 трупов, а то и больше.
Прокурор. — Бараки эти сжигались на ваших глазах?
Буланов. — Я видел только, как их обливали какой-то жидкостью, но когда зажигали бараки, мне не приходилось видеть.
Прокурор. — Приходилось видеть вам, как грузили в эти «душегубки» детей, грудных младенцев?
Буланов. — Неоднократно. Два или три раза приходилось видеть, как гестаповцы погружают женщин с детьми в «душегубки».
Прокурор. — Какое же вознаграждение от немцев вы получили за свою предательскую деятельность?
Буланов. — От немцев я получал содержание 90 марок или 900 рублей, также получал паёк, солдатский. Кроме того, вещи от расстрелянных советских граждан, которые оставались, когда немцы отбирали себе лучшие, а прочее давали нам. (В зале шум).
Прокурор. Что же, лучшие вещи немцы отправляли в Германию?
Буланов. — Хорошие вещи немцы отправляли в Германию.
Прокурор. — У меня вопросов нет.
Председатель. — Объявляется перерыв до 18 часов.
Вечернее заседание суда 16 декабря 1943 г.
Председатель. — Судебное заседание Военного Трибунала продолжается. Подсудимый Буланов, вам приходилось, ремонтировать «душегубку»?
Буланов. — Да, мне приходилось ремонтировать «душегубку».
Председатель. — Вы показывали, что принимали участие в расстреле 60 детей?
Буланов. — Да, я рассказывал об этом.
Председатель. — Вы этих детей привозили к месту расстрела?
Буланов. — Да.
Председатель. — Из машины детей выводили вы?
Буланов. — Да, я, а также и другие гестаповцы.
Председатель. — Вы показывали, что за свою работу получали деньги и вещи расстрелянных. Какие вещи вы получили за свою работу?
Буланов. — Получил пальто для жены и себя, а также получил два костюма и обувь.
Председатель. — Подсудимый Буланов, из ваших показаний следует, что вы изменили Родине, продались немцам за 90 марок, принимали активное участие в систематических расстрелах и уничтожении ни в чём не повинных советских людей. Признаёте вы себя виновным в этом?
Буланов. — Да, признаю.
Председатель. — У защиты имеются вопросы к подсудимому?
Защитник Белов. — В процессе следствия вы рассказывали всё честно и искренно, как здесь на суде?
Буланов. — Нет, когда меня арестовали, я, боясь, что в прифронтовой полосе со мной могут поступить жестоко, скрыл свою работу в гестапо, когда же меня перевели в лагерь, я решил рассказать всю правду.
Белов. — Скажите, подсудимый Буланов, известно ли вам, успела ли эвакуироваться «зондеркоманда», в которой вы служили?
Буланов. — «Зондеркоманда», в которой я служил, успела эвакуироваться.