Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Семён Татьевич… — проговорил Михеев, пятясь к двери.
Но его начальник, похоже, ещё не готов был верить в происходящее. И я решил ему помочь. Встал со стула, расправил затёкшие мышцы, заговорщицки подмигнул Бродову…
И со всей силы лягнул казённое имущество, одним пинком отправляя в стену, отчего бедный стул жалобно затрещал.
— Три!
А Бродов, наконец, понял, что я не шучу. Ему, видимо, даже в голову не приходило, что молодой парнишка, загнанный в угол, перед лицом неминуемой каторги, может так себя вести. Однако же треск мебели, столкнувшейся со стеной, прозвучал для Бродова предупредительным выстрелом. И живо напомнил о том, что он прямо сейчас нарушает закон.
А если я начну кричать, возмущаться и изображать жертву побоев, сюда слетится с десяток охранников Судебного Приказа, которые ему, Бродову, ну совсем ничего не должны. И появятся вопросы… И поднимется скандал… И, вполне возможно, судебное заседание придётся переносить. А это время, это элемент случайности, это внимание Тайного Приказа…
Всё это главному полицейскому Покровска было не нужно.
— Да что ж сегодня за день! — бросил Бродов, поспешно встал со стула и, даже не пытаясь сохранить лицо, ломанулся к выходу из комнаты.
— Четыре! — рявкнул я ему в спину, внутренне улыбаясь.
«Да толку сопротивляться? Их всех купили!»
«Там все заодно!»
«Я испугался, вот и согласился…»
Сколько раз Андрей слышал подобное в предыдущем мире? И каждый раз он качал головой, не в силах доказать человеку, что нельзя купить всех. Что именно испугать, заставить думать, что все в структуре заодно — и было главной целью.
Тот, кто идёт на такие поступки, как этот Бродов, привык чувствовать безнаказанность. Привык знать все ходы-выходы, привык чувствовать страх. Но ведь над такими всегда есть кто-то ещё. И обычно этот кто-то и есть тот, кто может сделать «ата-та» зарвавшемуся подчинённому. И такие «бродовы» жутко боятся этих стоящих выше.
А ещё боятся предательства тех, кого заставили работать на себя деньгами или шантажом. Потому что понимают: те служат им не за совесть, а за страх и корыстный интерес.
К слову, когда Бродов добрался до двери, охранник Судебного Приказа, нёсший там дежурство, как раз заглянул, чтобы узнать, что за шум и нет ли драки. И Бродов с Михеевым чуть с ног его не сбили.
— Пять, сука! — рявкнул я в спины полицейским. — И не ходите сюда больше!
Я бы им ещё и правильный жест бы в спину показал, означающий, что их только что поимели, но… Наручники и скованные за спиной руки очень уж мешали.
Вместо этого я спокойно дошёл до своего стула, поднял его, хотя для этого пришлось становиться к стулу спиной, и сел, заложив ногу на ногу. А охранник, наблюдавший из коридора, заметив, что я успокоился, выдохнул и прикрыл дверь.
Сидеть пришлось долго. Стул был неудобный. Но лучше неудобный стул и ожидание, чем разговоры с такими уродами, которые ко мне недавно заявились.
Я даже успел немного подремать до того, как меня снова повели в зал заседаний.
Настрой был уже совершенно небоевой. Я готовился принять обвинительный приговор и не сразу понял, что в что-то изменилось в атмосфере.
Что ещё удивительней, источником изменений оказался судья. Он вошёл в зал бодрой походкой, в своей судейской маске, с развивающейся за спиной мантией. А следом очень спешили два его помощника.
Но вот настроение у судьи было совсем другим. Когда он уходил — был подавлен и зол. Сейчас же из него во все стороны плескал оптимизм. И нет, во мне не пробудились способности менталиста. Просто такое изменение нельзя было не почувствовать. Даже Михеев, злорадно ёрзавший на своём месте, подобрался и ощутимо напрягся.
Снова всех попросили встать, а судья взял слово: полились перечисления моих грехов и соответствующие им пункты из Свода Законов Руси. Да так быстро, что я вскоре потерял нить рассуждений. Как, впрочем, и многие присутствующие.
И только по удивлённому и всё более радостному лицу Пьера я понимал, что говорится что-то хорошее.
А потом прозвучало то, что я меньше всего ожидал услышать:
— … Действия Седова Фёдора Андреевича признать случаем обоснованной и разрешённой самозащиты. Обвинение в нападении и убийстве — снять. С настоящего момента считать Седова Фёдора Андреевича невиновным и освободить из-под стражи в зале суда.
Надо было видеть лицо Михеева, когда подошедший охранник Судебного Приказа раскрыл на мне наручники. Зал взорвался шумом. Родные убитых, Михеев и ещё несколько городовых рванули со своих мест: кто к судье, кто ко мне. Но у них на пути стеной встали местные охранники.
Судья попытался покинуть зал заседании служебным ходом. Однако оттуда уже появился Бродов — вот ведь быстрый, хороняка! — с несколькими городовыми. И Неметову пришлось уходить через выход для обвиняемого вместе со мной, Пьером и Марией Михайловной. Вслед за нами поспешили и помощники судьи: носатая, но симпатичная девица и занудного вида парень с чёрными волосами.
В коридоре была давка: кто-то кричал, кто-то ругался, кто-то работал локтями. И я совершенно не понимал, что тут вообще происходит. А это порядком бесило.
Впрочем, не меня одного.
— Да что же такое?.. Что же такое!.. — возмущался Пьер, пытаясь прикрыть нас с Малой своим тщедушным телом.
Я же прикрывал проректора, которая и вовсе растерялась, нервно озираясь и пытаясь не остаться в этой толпе.
— Охранять судью и его помощников! — прозвучавший призыв заставил всех охранников Судебного Приказа стянуться к нам, пробившись сквозь толпу.
И это был наш с Марией Михайловной и Пьером шанс выбраться. Без оторванных пуговиц, а то и ещё чего-нибудь посерьёзнее.
— Отходим к главному выходу! Живее! — звучали приказы охранникам Судебного Приказа, взявшим в кольцо Неметова и помощников.
Но зацепило, как я и рассчитывал, и меня с проректором и стряпчим. Будто утлую лодочку, нас подхватил и понёс на выход поток судейской охраны.
И там, на ступенях крыльца, со всех сторон к нам бросились осведомители, дожидавшиеся конца суда…
А ещё городовые, которых оказалось как-то слишком много…
— Остановитесь! Вы посягаете на безопасность царского судьи! Остановитесь! — закричал один из охранников Судебного Приказа.
Десяток его подчинённых вытащили пистолеты, ощетинившись оружием. Но осведомители продолжали напирать, а за их спинами подступали полицейские во главе с Бродовым.
А потом откуда-то со стороны донёсся знакомый голос:
— А ну стоять, ять! Стоять! Отошли от судьи! — кричал, однозначно, Виктор Леонидыч.
— Стоять,