Читать интересную книгу Пожар миров. Избранные статьи из журнала «Возрождение» - Владимир Ильин

Русская культура выделяла людей духовного творчества и умственного труда. Они приходили из национальных глубин – де профундис. На поверхности образовывались и плавали «подобно горшкам, сталкиваясь друг с другом» (говоря остроумным уподоблением Гёте) легковесные и мало ценные или вовсе не имевшие цены ничтожные представители антропологических отбросов реформы. Позже, уже в средине XIX века, из этих элементов образовалась интеллигентская язва и проросла радикальная плесень. Появились «франкофилы», «англоманы» и т. п., ничего общего не имевшие с Россией, ни с Францией или Англией с их подлинными культурами.

Люто ненавидя историю, особенно подлинную историю подлинной культуры, эти люди сами себя поставили вне истории и вне творчества, объявив тому и другому войну не на жизнь, а на смерть. «Бесы» Достоевского и представляют огненную истребительную вспышку подобного рода войны. «Преступники истории не имеют» верно сказал имп. Николай Павлович. Поэтому трудно, даже невозможно говорить об истории этого комплота. Речь может идти лишь о своеобразном спектре во времени. Такой спектр отнюдь не означает какой-либо эволюции. С особой яркостью и большим, чисто гоголевским юмором показано Достоевским, что все это люди готовых, коротеньких и общедоступных идеек, пришедших со стороны и ими некритически и на веру принятых, но зато фанатически и с чисто собачьей преданностью защищаемых. Отвращение и сардонический смех вызывает в нас автор « Бесов», когда он с полной внутренней и внешней правдивостью описывает, как заразившийся этой идеологией поручик выкинул иконы, вместо них поставил на аналоях сочинения тогдашних нигилистов и безбожных материалистов, зажег перед ними церковные свечи, а получив за это замечание, с визгом набросился, как цепной пес, на своего начальника, изо всей силы ударил его и укусил за плечо. Комментарии излишни, и все говорит за себя, вплоть до полного расчеловечения и обращения в духовное рабство.

Напрасно лица вроде пресловутого Овсянико-Куликовского (объявившего Маргариту из «Фауста» Гёте дурой за то, что та, очевидно, никак не похожа на стриженое и мужеподобное существо среднего рода), – напрасно они причисляют людей типа Чацкого (= Чаадаева) к «своим». Наоборот – радикальные интеллигенты, из тьмочисленных стад которых рекрутируются «бесы», – прямые наследники Молчалиных, Скалозубов, Фамусовых – правда, давным-давно уже перекрашенных, с бородами и усами, тоже давно поседевшими, – в красный цвет, а то и от брызг крови и мозга разорванных их бомбами жертв… От них – тоже Горе уму (как первоначально называлась бессмертная комедия Грибоедова, теперь особенно подошедшая к эпохе тоталитаризмов всякого сорта), и еще какое горе! Это ведь они, как только заметят подлинное творчество в области научно-философской, богословской или красоту и ум в сфере искусств, поднимают вопль (и ныне громче и пронзительнее, чем когда бы то ни было):

…разбой! пожар!

И прослывешь у них мечтателем опасным.

Да, да, товарищи коммунисты, это о вас речь идет, ибо это вы разразились словесными дефекациями, по верному, хотя и резкому, выражению Леона Додэ. Ведь чем отличаются нынешние критики Пастернака, Солженицына и других передовых умов от критиков, таких, как Белинский, Чернышевский, Добролюбов, Писарев, Варфоломей Зайцев, Ткачев и др., которые забрызгивали своими умственно-словесными дефекациями Гоголя, Пушкина, Языкова, Фета, Гёте, Шеллинга и проч. и проч.? Ничем. И неизвестно кто из них хуже: отцы или дети? Ибо ведь это отцы нигилизма все начали, то есть заменили творчество и умственный труд словесными дефекациями, – мы именно настаиваем на этом выражении…

Радикальная интеллигенция времен « Бесов », и в « Бесах » выведенная с силой Франсиско Гойи и Гоголя, не только не могла и не может, не хочет творить, но всячески мешала и мешает творцам, идеологически литературным или прямым террором… Или же по тому принципу, который академик Зелинский очень хорошо наименовал коррупционным подбором. Это все та мелкобездарная мразь, которая ныне потянулась к кафедрам или которую потянули за уши – благо длинные – их протекторы…

Что и говорить, ныне принцип коррупционного подбора с колоссальными гонорарами именно за бездарность, серость, слизнячество и бестемпераментность заполнил все щели.

Впрочем, ныне, когда среди СССР-ских и европейских тоталитаристов и гошистов китаизм Мао Цзе-дуна в такой моде, почему не петь дифирамбов тухлым яйцам и вообще почему не восхищаться всяким безобразием, уродством, тухлятиной и гнилью? Поистине правы были культурнейшие авторы «Вех» (1909), когда утверждали, что только царское правительство защищало людей умственного труда, которым грозил погром от революционных хулиганов и всякого рода уличной черни, руководимых радикальной интеллигенцией – и не только погром: полное и всяческое уничтожение ! Вот что говорит гениальный и ученейший о. Павел Флоренский о разночинцах интеллигентах:

«Разночинец интеллигент на словах „любит весь мир“ и всё считает естественным, но на деле он ненавидит весь мир в его конкретной жизни и хотел бы уничтожить его, с тем, чтобы вместо мира поставить понятия своего рассудка, то есть, в сущности, свое самоутверждающееся "я"; и гнушается он всем „естественным“, ибо „естественное“ – живое и потому конкретно и невместимо в понятия, а интеллигент всюду хочет видеть лишь искусственное, лишь формы и понятия, но не жизнь. Он – хульник духа жизни и любовь заменяет искусственной мастурбацией ». Отсюда ненависть революционной интеллигенции к гению и к гениальности (особенно в области философии и искусства). Они пребывали « словно пыль, оторванная от земли, но не вознесенная на небо », с заложенными ушами и с бельмами на обоих глазах. Это основа и цель их борьбы против искусства за «искусственность». Здесь также следует искать основ их узкого и пошлого «практицизма», соединенного с полным отсутствием практичности, если под последней понимать искусство жизни, умение самому жить и давать жить другим. Их «утилитаризм» отнюдь не был утилитаризмом инженеров и государственных людей, утилитаризмом Петра Великого, но «утилитаризмом» скверной, плоской философии вроде философии Бокля или Дж. Стьюарта Милла, вернее, неумных перепевов этих двух и без того скучнейших и плоских философов. Злое назначение и злое дело радикальной интеллигенции заключалось в том, чтобы тщательно контролировать, цензурировать и мелочно фильтровать всё то, что шло в Россию извне и что производилось в ней собственными усилиями ее сынов. Никакая правительственная цензура в самые трудные времена напр. царствования Николая Павловича, даже и отдаленно не могла идти в сравнение с нелепой, злой, глухой и слепой цензурой тогда начинавшихся «товарищей». В результате такой фильтровки-цензуры отбрасывалось и клеймилось каторжным клеймом все ценное во всех сферах – от хозяйства, инженерного дела и точных наук до чистого искусства и богословско-философского умозрения. Зато всячески рекламировалось и прославлялось, увенчивалось лаврами, – правда, лаврами дешевой риторики, – всячески внедрялось все вредное, разрушительное, все засоряющее сердце и мозг, все разлагающее, бездарное и злонемощное, все духовно (и не только духовно) оскопляющее и обессиливающее.

Подобного рода цензура стала возможной уже при так называемом «старом режиме» в силу того, что в руках у радикально-революционной интеллигенции оказалась мало-помалу сосредоточенной диктаторская власть над устным и печатным словом со всеми приемами набивания пустых (или предварительно опустошенных) черепных коробок, другими словами, со всеми средствами агитации, о чем правительство по своей наивности и отвращению ко всякого рода рекламе и духовному насилию не могло и помышлять. Это одно уже подтверждает наш тезис чрезмерной мягкости и дилетантизма правительственной цензуры и ее борьбы с нашествием «внутреннего варвара». По выражению Достоевского в « Бесах », правительство одно пыталось сопротивляться, но «размахивало дубиной в темноте и било по своим». Красное иго интеллигентской духовной диктатуры тяготело над Россией чуть ли не за сто лет до того, как радикалыцина в лице болыпевицкого крайнего левого крыла, овладев государством, получила в свои руки полностью аппарат полиции (переименованной и перемаскированной в «милицию»), чудовищного чекистского террора и сыска в планетарном масштабе.

Поэтому русское общество издавна и систематически питалось превратными, обезображенными часто до неузнаваемости данными того, что находилось в ведении людей устного и печатного слова – политики, обществоведения («социологии»), политической экономии, искусства и искусствоведения, философии, богословия, литературы и литературоведения. «Духовная» работа радикальной интеллигенции сводилась, в сущности, к тому, чтобы замалчивать, травить и чернить все мало-мальски ценное, а в случае невозможности полного удушения подносить все это в отрицательно разлагающем, субверсивном или превратном смысле. Так из Пушкина и Чаадаева сделали революционеров чуть ли не вроде Бакунина и Ткачева, из Достоевского – психолога, сбившегося в реакцию, а из Гоголя – обыкновенного писателя реалиста и обличителя (Белинский все время настаивает на «обыкновенности» Гоголя, то есть на обыкновенности одного из самых необыкновенных людей, когда-либо живших в России и на земле). Когда же такая трансформация не удавалась, то не щадили и величайших гениев, до Гёте и Пушкина с Толстым и Достоевским включительно. Никто иной как Белинский объявил Боратынского ничтожеством (гораздо ниже Кольцова, объявленного гением!!); Белинский же смешал с грязью Гоголя, объявил «паралич» в его лучших и гениальнейших вещах. Собственно, Писареву после Белинского было уже нечего делать, и он пришел на готовое, так же как и Михайловский. Целая плеяда первоклассных творцов всевозможных наций, но гл. образом русских, была опозорена, ошельмована, сослана на духовную каторгу и запрещена к чтению и обращению – до Тютчева, Фета, Аполлона Григорьева и Случевского включительно. А если к ним прибавить Лескова, Писемского, Константина Леонтьева, Каткова, Юркевича, Владимира Соловьева, Н. Федорова, Лопатина и проч.!..