Читать интересную книгу Пожар миров. Избранные статьи из журнала «Возрождение» - Владимир Ильин

Но характерное свойство пошляка то, что он может только злиться, но не может по-настоящему ни опечалиться, ни призадуматься, усумниться.

Сравнительно с Гоголем (как в мелких вещах, театральных пьесах и в «Мертвых душах» – в 1-м томе и в том, что осталось от 2-го тома, а остались вещи всё же очень значительные), « Бесы» Достоевского – это совершенно новая галерея пошляков и уродов. С ними несомненно идут в параллель и в сравнение типы из галереи 1-го тома, как несомненно идут в параллель и в сравнение (в смысле сравнительного анализа) типы из галереи «Горя от ума» (в последнем, может быть, даже в большей степени). Все же это нечто совершенно новое и вполне уже входящее в галерею уродов нашей эпохи. Новой является также привычка, плотно вкоренившаяся, оправдывать свои уродства, нравственное безобразие, глупость, невежество и некультурность «либерализмом» и «народным благом», равно как и совершенно специфическое понимание термина «народ» и блага этого самого «народа». И еще бы ничего, куда бы ни шло, если бы под «народом» действительно разумелось простонародье в его двух разветвлениях (крестьянство и рабочий народ, включая тогда еще крайне малочисленный фабрично-заводской пролетариат). Можно, даже в известной степени похвально, почитать физический труд, даже превознося его выше труда духовного, хотя это и идет против Св. Писания, что, конечно, нимало не беспокоит безбожников и людей неначитанных или даже вовсе безграмотных в отношении Скриптуральной Письменности (то есть Св. Писания). Однако, здесь речь идет совершенно о другом, именно о некотором весьма малопочтенном и даже вовсе отвратительном лицемерии и, так сказать, секулярном ханжестве. Под «народом» якобы служащие народу и перед ним раболепствующие до мазохистических духовных (но также и не духовных) извращений и характерного идолопоклонства люди «новой галереи» уродов разумеют простонародье постольку, поскольку оно (и особенно его уголовные отбросы) выполняет партийную программу и попугаями и обезьянами твердит политграмоту, став уголовниками, безбожниками и рабами красного тоталитаризма. Если же нет, то они объявляются «кулаками», «мелкой буржуазией» и им, под предлогом «раскулачивания», объявляется война не на жизнь, а на смерть, с полным истреблением в пределе и с заселением отнятых земель «батраками», то есть попросту нео-крепостными рабами такой «панщины», которая и не снилась «нежно любимому народу» в самые глухие времена крепостного права. Последнее, кстати сказать, ведь далеко не всюду и не всегда царило, длясь исторически не очень значительное время и с перспективой его уничтожения, в то время как нео-крепостничество под предлогом социализма и коммунизма в качестве «совершенного строя», не подлежащего ни совершенствованию, ни «ревизии», объявлено навсегда – красному рабству не полагается конца.

О таком «народолюбии» можно сильно призадуматься даже самым его преданным адептам. Это мы и видим в « Бесах », где подвергаются убиению «задумавшиеся»: думать в совершенном строе его рабам не полагается – за них в семидесятые годы (годы написания «Бесов») думал студент из бумажки или какой-нибудь Шигалев, а задумавшемуся и особенно заинтересовавшемуся Федьке Каторжному полагалось размозжить с помощью другого каторжника Фомки – голову. Словом, картина Царства Небесного в виде затянувшегося на веки веков террористического ада, по временам вспыхивающего с особенной силой адским пламенем чисток и судорог – чтобы не забывались.

При всем желании такой строй нельзя считать господством любви к народу, а галерею типов, поддерживающих этот строй, нельзя назвать галереей праведников и невинных страдальцев.

* * *

Как Достоевскому, так и его поэтическому двойнику К.К. Случевскому необычайно удались такие труднейшие темы, как соотносительные пары Эроса и антиэроса (то есть собственно бесовщины, ибо бесовщина антиэротична и аутоэротична со включением всевозможного рода извращений и уродств).

Любопытно, что черный центр и глава «Бесов» Николай Всеволодович Ставрогин является также в своем роде «девятым кругом» царства «Бесов» Достоевского: он не знает любви, не знает горячности и увлечения, он – представитель холодной, ледяной злобы и холодного, ледяного сладострастия. Любить он никого не хочет и не может – не может потому, что не хочет, и не хочет потому, что не может. Отсюда его специфическая духовная слабость, в которой уличает его Алексей Нилыч Кириллов на возвратном пути с дуэли, картина которой есть в своем роде шедевр. Также с удивительной четкостью и выпуклостью показано безлюбовное сладострастье Николая Ставрогина, делающее его любовницами почти всех подходящих женщин и девушек романа «Бесы» именно потому, что он в качестве образцового, в своем роде идеального Дон Жуана абсолютно ни в кого не влюблен, хотя и затевает роман с Лизой Дроздовой и женится на таком непригодном для дон-жуанских похождений объекте, как жалкая по наружности и очень глубокая и загадочная Марья Тимофеевна, сестра капитана Лебядкина. От нее он отделывается преступлением, нанимая для этой цели Федьку Каторжного (сцена найма ночью принадлежит к величайшим шедеврам мировой литературы).

Отделаться ему от такой невероятной и поистине сказочной жены (сама эта жена принимает свой брак с «Князем», то есть со Ставрогиным, как трагическую сказку) нужно, чтобы жениться на Лизе Дроздовой. Но ее он смог только обесчестить и увести на путь убиения самозванным «народным судом», но полюбить не смог. Создается совершенно невозможная ситуация, такой «гордиев узел», из которого выход один – гибель всех прямо или косвенно замешанных лиц. Это, кажется, одна из самых обильных финальным несчастьем трагедий, какие только существуют в мировой литературе. Из этого одного видно, что ни политика, ни социальный вопрос не стоят в центре завязки и развязки « Бесов». Да и сам Ставрогин лишь забавляется политикой и социалистикой, глубоко презирая ту и другую, – забавляется, ища выхода из пожирающего его холодного пламени беспощадной скуки, которая столь же имманентна, сколь и трансцендентна. Заметим в скобках, что в гениальнейшем «фаустовском отрывке» Пушкина как Фауст, так и Мефистофель поистине адски скучают и оба развлекаются, как могут, душегубством и человекоубийственным шутовством. Здесь тоже выхода нет – и не предвидится:

– Мне скучно, бес.

– Что делать, Фауст?

Таков вам положён предел

Его ж никто не преступает.

Вся тварь разумная скучает:

Иной от лени, тот от дел;

Кто верит, кто утратил веру;

Тот насладиться не успел,

Тот насладился через меру,

И всяк зевает да живет, —

И всех вас гроб, зевая, ждет.

Зевай и ты.

– Сухая шутка!

В сущности, если стать на верную психопневматическую позицию и рассматривать «Бесы» Достоевского под верным углом, то как их сюжет, так и завязка с развязкой – холодная, скучающая, безлюбовная злоба Николая Всеволодовича Ставрогина, от которой как от подлинно адского до беспредельности мучительного состояния главный герой романа ищет отвлечения и развлечения. Мелкий бес Петр Степанович Верховенский и все окружение Ставрогина, добровольно движимые к нему родом черного магнетизма, ищут развлечений для него, но вотще. Несомненно, таким развлечением служит политика с социалистикой. Мелкий бес Петька Верховенский (его мелкота не мешает ему быть большим преступником) устраивает ему сводничество с Лизой Дроздовой, свадьбу с Марией Тимофеевной, посещение смешного, шутовского собрания «У наших» (так глава и называется…). Даже, кажется, знаменитая пощечина Шатова в салоне Варвары Петровны и изгнание из дома Варвары Петровны Ставрогиной подставного или мнимого отца мелкого беса Петьки – милейшего шута либерала Степана Трофимовича Верховенского – все это тоже можно рассматривать как разного рода развлекательные игрушки и похождения для скучающего и жаждущего зрелищ главбеса Николая Всеволодовича Ставрогина. Его идеологические споры с Кирилловым, с Шатовым, его посещение старца – еп. Тихона, живущего на покое, может быть, даже самоубийство – самое сильное средство от скуки – все это этапы бегства развращенного до мозга костей скучающего сноба от скуки.

* * *

Белинский не мог простить Достоевскому лучших вещей его, а самого Достоевского считал «смрадной букашкой»…

Генеалогия Белинского та же, что и крайнего западничества, и восходит к реформе Петра Великого, хотя и сильнейшим образом искалеченной, изуродованной и пародированной. Реформа создателя Петербурга и Петербургской Империи и привела в самой Империи к антропологическому перевороту. Во всяком случае в верхних слоях, и к возникновению характерного типа людей, единственное назначение которых состояло в том, чтобы, выражаясь словами Достоевского, «представлять идею» и «стоять перед отчизной воплощенной укоризной». Сначала эти люди, «представлявшие идею», укоряли отчизну одним своим «европейским видом», ибо считалось, что романо-германец и англосакс одни только и достойны «представлять» Европу и вообще человечество. Но уже и здесь мы видим зачатки презрения к народу и к национальной культуре как к чему-то низшему, не стоющему. Зародился глупейший лже-миф о «заграничной штучке», нелепая басня, ничего общего не имевшая со вселенской идеей и последующим русским универсализмом, начало которому положили Жуковский, Карамзин и Пушкин, но который с известными очень интересными вариантами был присущ и славянофилам (гл. обр. Хомякову, И.В. Киреевскому и другим, людям утонченнейшей и вполне «европейской» культуры).