Читать интересную книгу Вольное царство. Государь всея Руси - Валерий Язвицкий

Ноября четырнадцатого от великого князя литовского неожиданно прибыл в Москву писарь Адам Якубович. Он привез подписанную князем Александром долгожданную грамоту о греческом законе без всяких оговорок и выразил пожелания прислать посольство за Еленой Ивановной к Рождеству.

На это сам Иван Васильевич без посредника и толмача отвечал писарю Адаму Якубовичу:

– Вельми добре, ежели панове к нам по нашу дочерь прибудут на Рождество Христово, дабы нашей дочери Бог дал быть у великого князя Александра за неделю до Великого заговенья, до Масленой…

Богато одарив посла, государь милостиво отпустил его восвояси.

По разным причинам послы литовские прибыли в Москву за Еленой Ивановной не на Рождество, как просил государь, а шестого января, на Крещенье.

Во главе посольства были пан виленский и наместник гродненский, князь Александр Юрьевич Ольшанский с сыном Станиславом, пан трокский и наместник полоцкий Ян Юрьевич Заберезенский, наместник бряславский пан Юрий Зиновьевич, а с ними лях Киргей из Волынской земли, да Сенька Епимахов, да Дермлинг, коморник великого князя. И были послы у великого князя после праздника Крещенья, восьмого, в среду.

Прием был торжественный. Князь Ольшанский подал верительную грамоту, а пан Заберезинский правил поклоны от великого князя литовского Александра детям великого князя и внуку его Димитрию, да и всем им подарки привез.

После приема у Ивана Васильевича послы были приняты великой княгиней Софьей Фоминичной.

Князь Ольшанский правил поклоны от князя Александра, а пан Ян великой княжне Елене Ивановне подарки от себя дарил. И в тот же день пили и ели у великого князя, а приставом был у них Федор Степанович Яропкин.

В воскресенье, одиннадцатого января, послы были вновь на приеме у Ивана Васильевича, и государь говорил им речь сам:

– Князь Александр и Ян! Яз слышал, что вы говорили мне от лица вашего великого князя, а моего зятя. Он захотел иметь со мной любовь и прочную дружбу, и дочку бы ему яз свою отдал, и даже лист свой нам прислал он, подтвержденный за печатью, что не будет нудить жену свою к рымскому закону, а будет она держать свой греческий закон. И мы, с Божьей волей, то дело с ним и делали и дочку свою за него даем. И вы от нас молвите брату моему и зятю: на чем он нам молвил и лист свой дал, на том бы и стоял, чтобы нашей дщери никоторыми делы к рымскому закону не нудил, а похочет наша дочь приступити к рымскому закону, и мы своей дочери на то воли не даем, а князь бы великий Александр на то ей воли не давал, чтоб меж нас про то любовь и прочная дружба не рушилась. Да скажите зятю моему, когда дочерь наша будет за ним, то он бы нашу дочерь любил и жаловал, доржал бы ее так, как Бог указал мужу жену свою доржать. Да еще скажите, чтобы нас для-ради велел бы поставить своей великой княгине церковь нашего греческого закона у ее хором, чтоб ей близко к церкви ходить, и передайте от нас вашему бискупу и панам вашей рады, чтобы они так внушали вашему князю Александру, и тот бы нашу дочерь жаловал, а меж нас было бы братство и любовь, прочная дружба, доколи Бог даст.

В ответ на эту речь князь Ольшанский упал к ногам Елены Ивановны, а за ним и все посольство, воскликнув:

– Падам до ног ясновельможной пани и просим ее любить и жаловать нашего великого князя Александра.

Взволнованная Елена Ивановна хотела что-то сказать, но только всхлипнула и заплакала.

Иван Васильевич поспешно спросил посла:

– Хочу яз увидеть того, кому навеки отдаю дорогое дитя свое.

– Государь, – ответил князь Ольшанский, – мы привезли с собой лик великого князя литовского, писанный на тонкой кипарисовой доске.

И, раскрыв резной кипарисовый складень, показал в нем лик великого князя Александра.

Взглянув на него, государь увидел красивого, еще безусого юношу.

– Настоящий королевич! – воскликнул он.

Затем, передавая изображение князя Александра своей дочери, государь попытался ободрить ее и рассеять печаль невеселой шутливостью:

– Да глянь ты на него, Оленушка. Такой молодой, а уж великий князь… Лик сей мы собе на Москве оставим, сам же он тобя в Литве ждет, навек твоим милым другом будет…

Государь подошел к Елене, обнял ее, показывая ей жениха, подвел к матери. Потом взял из рук дочери доску и передал ее Софье Фоминичне, молвив дрогнувшим голосом:

– Погляди и ты, матерь, на зятя своего.

Софья Фоминична заплакала, а государь поцеловал дочь, прощаясь с ней, и благословил ее. Послы литовские снова преклонили колена пред венценосными родителями невесты и, почтительно поцеловав им руки, отбыли к себе на посольский двор.

Вечером того же дня пригласил Иван Васильевич все посольство к себе к столу, а после стола посылал своих бояр поить послов на их подворье.

В понедельник послы были у великого князя, но принимали их сын боярский Борис Васильевич Кутузов и дьяк Курицын.

Государь велел спросить:

– Кто будет венчать великого князя?

– Великого князя, – ответил пан Ольшанский, – будет венчать наш бискуп, а великую княжну будет венчать митрополит, а не будет митрополита, то владыка.

В подтверждение этих слов князь Ольшанский дал грамоту от великого князя литовского на имя Ивана Васильевича.

Боярин Кутузов воспользовался случаем и напомнил о просьбе государя прислать к нему жену Федора Ивановича Бельского, а дьяк Курицын напомнил об обещании прислать в Москву мать князя Михаила вяземского и его детей.

Князь Ольшанский обещал передать эти поручения великому князю Александру.

– Государь наш, великий князь Иван Василич, – сказал в заключение дьяк Курицын, – просил передать вам, что завтра, во вторник, он будет с семейством в храме и приглашает вас тоже быть у обедни. После обедни хочет он проститься с дочерью и с вами, панове ясновельможные.

Послы поблагодарили государя и отбыли к себе на посольское подворье.

На другой день, января тринадцатого, во вторник, послы, придя во храм Успенья Пречистые Богородицы, застали там государя, государыню, сноху их, великую княгиню Елену Стефановну, дочь-невесту Елену Ивановну, других государевых детей, а также всех ближних родственников и бояр. Торжественную обедню служил сам вновь поставленный митрополит Симон.

Великолепная, блистательно яркая роспись храма и благолепное пение мощного хора, красивые, величавые переходы митрополита по храму – одного или совместно со всем духовенством в праздничных облачениях – произвели на послов сильное впечатление, и они не заметили, как обедня отошла.

Государь, поговорив с митрополитом и получив от него благословение, отошел к правым наружным дверям собора, подозвал послов к себе и громко повторил им еще раз все сказанное им ранее для великого князя литовского – обо всех условиях вечного мира и о свободе для Елены исповедовать греческий закон.

В заключение государь сказал послам:

– На чем он нам молвил и лист свой отдал, на том бы и стоял и княжну бы жаловал, да и о церкви закона греческого не забывал… Поезжайте днесь же с Богом в Вильну, днесь же поедет и невеста великого князя. О том же, каким вам ехать путем, и весь порядок дорожный вам, ясновельможным панам, будет указывать мой пристав при вас, боярин Федор Степаныч Яропкин, и слуги его с почетной стражей для личной вашей охраны. Великую княжну Елену будет сопровождать ее дьяк и казначей Василь Григорьич Кулешин и две тысячи провожатых из родни, слуг, почетной стражи из детей боярских и их холопов.

Закончив беседу с послами, государь проводил дочь свою с великой княгиней, со снохой и младшими детьми до тапканы, стоявшей у церковной паперти. Проводив дочь, государь возвратился на паперть и, подав руки послам, просил их передать поклон великому князю от себя и своей супруги, а от всех детей – челобитье, и на том и отпустил их в путь.

Послы выехали из Москвы еще до обеда, а великая княжна Елена Ивановна выехала позже, в три часа дня. Выехав из Кремля вместе со снохой и своей матерью в одной колымаге на полозьях, она переехала Троицким мостом в Занеглименье, а оттуда к Воздвиженью и Арбату, потом переехала другой мост через Москву-реку и остановилась в слободе Дорогомилово, где ее ожидали литовские послы. Брат ее, князь Василий, с матерью и со снохой обедали вместе, пригласив к себе послов, а княжна Елена Ивановна обедала у себя одна.

В среду литовские послы опять выехали вперед с московским приставом и почетной стражей, а Елена Ивановна пробыла всю среду в Дорогомилове.

Она печально ходила вдоль берега Москвы-реки, любуясь в последний раз Москвой, в которой родилась и прожила целых двадцать лет. Иногда слезы навертывались у нее на глаза, и она беспомощно спрашивала:

– Неужель яз более не увижу Москву, храмов сих Божьих и всех вас, таких близких сердцу моему?