показывали восемь часов двадцать три минуты. Садясь в машину, он помахал Гун и Будиль, стоявшим у кухонного окна.
Чтобы попасть на Вестберга-алле, ему незачем было ехать в город, он мог добраться туда через Орсту и Эншеде и тем самым избежать пробок.
Сидя за рулем, Леннарт Кольберг громко и очень фальшиво насвистывал ирландскую народную песню.
Сияло солнце, в воздухе чувствовалась весна, и в садах, мимо которых он проезжал, расцветали крокусы и гусиный лук. Леннарт Кольберг находился в отличном расположении духа: если не произойдет ничего непредвиденного, он на работе не задержится и вскоре после обеда сможет вернуться домой. Гун съездит в «Арвид Нордквист»[115], купит чего-нибудь вкусненького, и это вкусненькое они съедят, когда уложат детей. Даже после пяти лет совместной жизни оба считали, что по-настоящему хорошо вечер можно провести только дома, только вдвоем, приготовить что-нибудь вкусное и потом долго сидеть, есть, пить, разговаривать.
Кольберг очень любил хорошо поесть и выпить, не диво, что с годами он поднакопил лишний жирок, или слегка раздобрел, по его собственному выражению.
Но тот, кто вообразил бы, будто Кольберг из-за «округлости форм» утратил былую подвижность, рисковал жестоко ошибиться. Кольберг мог проявить неожиданное проворство и до сих пор владел техникой и навыками, которые приобрел в бытность парашютистом.
Кольберг перестал насвистывать и начал размышлять над проблемой, которая занимала его в последние годы. Ему все меньше нравилась его профессия, он охотно бросил бы ее вообще. Проблема и раньше была не из легких, а стала еще сложней потому, что год назад его назначили инспектором уголовной полиции и соответственно положили более высокое жалованье. Не так-то просто инспектору уголовной полиции сорока шести лет от роду найти хорошо оплачиваемую работу не по специальности. Гун, правда, говорила, что ей плевать на деньги, что дети скоро подрастут и тогда она снова пойдет работать. Она и теперь не теряла времени даром и за четыре года сидения дома выучила еще два языка, значит, и платить ей будут больше, чем прежде. До рождения дочери она была старшим секретарем и может в любую минуту получить хорошо оплачиваемое место, только Кольберг не желал, чтобы ей пришлось вернуться на работу раньше, чем ей этого в самом деле захочется.
Кроме того, он с трудом представлял себе, как это он будет выглядеть в роли пенсионера.
Несмотря на природную лень, он тем не менее испытывал потребность в активной и разнообразной деятельности.
Ставя машину в гараж южного управления, Кольберг вдруг вспомнил, что Мартин Бек по субботам выходной.
«Отсюда следует, что, во-первых, придется проторчать здесь целый день, а во-вторых, поблизости не будет ни одного толкового человека, с которым можно отвести душу», – подумал Кольберг, и настроение у него сразу испортилось.
Чтобы как-то себя подбодрить, он в ожидании лифта снова начал насвистывать.
XII
Кольберг не успел даже снять пальто, как зазвонил телефон.
– Да, да, Кольберг слушает… Что?
Он стоял за своим столом, заваленным бумагами, и смотрел в окно невидящим взглядом. Переход от прелестей семейной жизни к мерзостям службы не совершался у него так просто и естественно, как у других, у Мартина Бека например.
– В чем дело? Так, так. Нет, значит? Хорошо, скажите, я буду.
Снова вниз к машине, и на сей раз уже нечего и надеяться избежать пробок.
На Кунгсхольмсгатан он прибыл без четверти девять. Машину поставил во дворе. В ту минуту, когда он вылезал из машины, Гунвальд Ларссон сел в свою и уехал.
Они молча кивнули друг другу. В коридоре он встретил Рённа. Тот сказал:
– А, и ты здесь.
– В чем дело?
– Кто-то прирезал Стига Нюмана.
– Прирезал?
– Да, штыком, – озабоченно сказал Рённ. – В Саббатсберге.
– Я Ларссона встретил. Он что, туда поехал?
Рённ кивнул.
– А Мартин где?
– Сидит в кабинете Меландера.
Кольберг окинул Рённа критическим взглядом.
– У тебя вид такой, будто ты уже совсем дошел.
– Так оно и есть, – сказал Рённ.
– Чего же ты не едешь домой и не ляжешь спать?
Рённ ответил тоскливым взглядом и побрел дальше по коридору. В руках он держал какие-то бумаги и явно шел по делу.
Кольберг громыхнул кулаком в дверь и открыл ее. Мартин Бек даже не поднял головы от своих бумаг. На появление Кольберга он реагировал только одним словом:
– Привет.
– О чем это толкует Рённ?
– А вот о чем. Погляди-ка.
Мартин придвинул к нему два отпечатанных на машинке листа. Кольберг присел боком на край стола и углубился в чтение.
– Ну? – спросил Мартин. – Что ты об этом думаешь?
– Я думаю, что Рённ составляет слишком уж мрачные донесения. – Но отвечал он, понизив голос и вполне серьезно, а пять секунд спустя продолжил: – Жутковатая картина.
– Да, – отозвался Мартин. – И у меня такое же ощущение.
– А как это выглядело?
– Хуже, чем ты можешь себе представить.
Кольберг покачал головой. Воображения у него хватало.
– Того, кто это сделал, надо брать, и как можно скорей.
– Вот