— Зачем?
— Вроде взрослый человек, а вопросы детские. Хрен его знает, что он с этой проволокой делал, кого ей до тебя душил! На ней чья угодно кровь могла остаться — думаешь, он проволоку стерилизовал после каждого раза?! Бабы той так точно оставалась. Черт ее знает, здорова она или нет! Подстраховаться никогда не помешает. Понимаешь меня?
— Более чем.
В гостиную вошел Эдгар, неторопливо проследовал к дивану, забрался на него и с блаженным вздохом вытянулся среди подушек. Вита попробовала его столкнуть, но из этого ничего не вышло — Эдгар только укоризненно вздохнул и заерзал, устраиваясь поудобней. Вита легла на диван и положила ладонь на теплый толстый бок бульдога, глядя на шкаф, на стройные ряды книг на полках, и книги вдруг качнулись, поплыли куда-то далеко, и вместе с ними поплыли и диван, и посапывающий рядом Эдгар, и вся комната, и сквозь сгущающийся, набирающий силу сон она только и успела, что почувствовать, как ее заботливо накрывают одеялом и услышать, как далекий голос специалиста в области нефрологии произносит:
— Вот и хорошо, это сейчас самое правильное, ничего больше тут не поделаешь… а коньяк у нас, значит, на кухне… спать — это лучшее, сны очищают душу, прокаливают…
Возможно, последние слова ей уже снились… а может и все снилось — давным-давно снилось — и Максим, и злые глаза Евгения, и мертвый человек, в чьи раскрытые глаза сыпался снег, и боль от стягивающейся на шее проволоки… может, все приснилось, даже Чистова… а утром все это превратится лишь в туманный осадок где-то в глубине памяти, а может, и вовсе исчезнет, как бывает со всеми дурными снами.
* * *
— Это самая бредовая история из всех, что мне доводилось слышать! — сказал Евгений. — И уж тем более не ожидал услышать ее от тебя! Вита, ты мне всегда казалась достаточно здравомыслящим человеком, образованным — как ты могла поверить в такую чепуху?! Гос-споди!
Он натянул на себя одеяло, закинул руки за голову и сердито уставился в потолок. Вита, сидевшая рядом на постели, посмотрела на него не менее сердито. Конечно, она не ждала от Евгения сочувствия, но рассчитывала хоть на какую-нибудь интеллектуальную помощь — на версии, на предположения, вдвоем все можно было бы старательно разложить по полочкам и разобраться с каждой деталью, отделить совпадения от закономерности, понять, какую часть от невозможного допустимо перевести в статус реального… Но, судя по всему, Евгений счел все такой несусветной чушью, о которой даже говорить не стоит, и по его невысказанному мнению ей следует признать свою ошибку, допущенную из-за временного помутнения рассудка, и выбросить всю эту историю в мусорное ведро — это было написано на его лице настолько отчетливо, что в озвучивании не нуждалось.
Уехав глубокой ночью, Евгений вернулся домой только под вечер следующего дня, промокший и хмурый. От Венжина и Эдгара, к тому времени, конечно, не осталось и следа, если не считать щедро обслюнявленного дивана и пары подушек, а сама Вита, чувствовавшая себя немного получше, сидела на полу, и вокруг нее громоздились баррикады из книжных томов. Взглянув на приятеля, она отложила тетрадь, в которую делала выписки, и молча ушла на кухню, и вскоре Евгений блаженствовал, жадно поедая рассольник с почками, над которым поднимался сытный горячий пар, и вгрызаясь в огромный кусок хлеба, и пытаясь жевать и говорить одновременно.
Новости он принес не то, чтобы плохие, но странные. Ни пакета Виты, ни ее шапки за гаражами никто из милиционеров не находил — они исчезли бесследно, все найденные вещи принадлежали пострадавшей женщине. Милицию и «скорую» на место происшествия вызвал какой-то мужчина, причем очень подробно объяснил, где это место находится, а также сообщил, что пострадавшая спряталась между гаражами и что у нее венозное кровотечение. Об убитом он не сказал ни слова, и когда машины прибыли на место, кроме названной женщины и трупа мужчины в женском пальто, там никого не было. Женщина сейчас находится в больнице, в стабильном физическом состоянии, чего пока нельзя сказать о психическом. Говорить она не может, но из нескольких предложений, которые она нацарапала на листке бумаги, можно было достаточно ясно представить себе, что произошло. Кто застрелил душившего ее мужчину не видела, помнила только, как из-за гаражей выскочил какой-то парень маленького роста в темной куртке и что-то закричал, после чего мужчина ее отпустил, а что было дальше — не знает. Лицо парня видела очень смутно, узнать не сможет. В любом случае считается, что мужчину, в котором был опознан оператор с «Веги ТВ» Аристарх Сергеевич Кужавский, застрелил именно этот низкорослый парень.
— То есть я, — хмуро добавила Вита. — Чудненько.
— Чудненько — не то слово, — заметил Евгений, — но тебе, вроде как, пока беспокоится не о чем — узнать тебя некому… кроме того, кто на самом деле этого Кужавского грохнул. А этот кто-то отчего-то мне очень не нравится. Странно все это. Ты не знаешь, кто бы это мог быть.
— Откуда?
— Ну… в последнее время мне кажется, что ты знаешь очень много странных вещей. Вита, я не требую от тебя отчета о твоих делах, но, согласись, то, что произошло вчера, несколько выходит за рамки повседневных дел. Хоть у нас с тобой и достаточно свободные отношения, в них ведь существует некоторая ответственность, понимаешь меня? Я не хотел бы в один прекрасный день тебя похоронить — это печально и накладно, фирма потеряет сотрудника, мне придется искать новую женщину, а где гарантии, что она не окажется еще хуже, чем ты? В общем, я желаю знать, кто тебя вызвал в Волгоград, чем ты занимаешься, откуда ты знаешь этого маньяка? Кроме того, мне показалось, будто тебе известно, что с этим парнем… э-э… не все порядке, а?
— Может, хочешь еще? — невинно спросила Вита, забирая у него пустую тарелку. Евгений покачал головой.
— По-моему, это просто свинство — знать, что я голоден, как сто собак, и… Ладно, а что еще есть?
— Плов.
— Ладно, женщина, тащи сюда свой плов — только весь казан, а не сиротскую порцию на блюдце, по-моему, я вполне это заслужил.
Так и вышло — то одно, то другое, и рассказ Виты он выслушал только поздним вечером. Она рассказывала не так долго, как Наташа, и гораздо суше, но тем не менее, в рассказ уместилось все: и картины, и художник Андрей Неволин, погибший в страшном пожаре два с лишним века назад, и все, что произошло в курортном поселке Крыма, о письмах и папке Анастасии Колодицкой, о своих размышлениях и о наблюдениях за клиентами Чистовой — все вплоть до событий вчерашнего вечера. Она показала Евгению письма Анны Неволиной, которые воспроизвела по памяти Чистова, и свои отчеты. Практически она рассказала все, умолчав только о том, что папка Колодицкой сейчас находится у них дома, за кухонным шкафом, и что завтра она собирается в «Черный бриллиант», сделав это не от недоверия к Евгению, а по привычке оставлять что-то исключительно для себя. И чем больше она рассказывала, тем сердитей становилось лицо Евгения — весь его облик излучал совершеннейшее недовольство, даже колечко в ухе блестело недовольно и скептически, и только в глазах, по мере рассказа, расползалась странная пустота, в которой отражался свет лампы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});