На том разговор и закончился. Закончился и день. Прошёл год. Дальше, только восходы и закаты солнца говорили о движении времени. Вот только, куда оно двигалось? Как быстро? И всегда ли в одном направлении? Вселенная молчала, как и планета. Безмолвная, разная, и на ней только Ниска и он, Фёдор, и где-то там, среди снегов Саша. Ах, да! Ещё эта странная, непонятная старуха, что отправила его незнамо куда преследуя неведомую ему цель.
Жизнь домика обустроилась, стала уютной и упорядоченной. Фёдор ходил на охоту и рыбалку на озёра, что обнаружились поблизости от поляны. Ниска собирала грибы и ягоды, готовила еду и занималась домом. Со временем Фёдора отпустила память о былом, давнем душевном опустошении, пережитом им в связи с потерей Саши. Приняв Ниску в свою жизнь, он всё больше видел в этой девочке черты поведения и характера своего «первенца», того младенца найденного на острове. А ещё, что его сначала пугало, а затем удивляло и позже радовало, Ниска находила общий язык с обитателями тайги. Сначала она познакомилась с медведицей, которая забрела на их поляну, а Фёдор помнил эту посетительницу. Та, ещё до появления Ниски, несколько раз приходила сюда, и теперь он понимал, что приходила медведица не случайно, она ждала девочку. А позже и за пределами поляны Ниска уже знала многих, и не страшась гуляла целыми днями, уходя далеко в тайгу.
Что печалило его, так это запомнившиеся слова дочери о весточке, что, рано или поздно, покинет она его, но он старался не огорчать себя и отгонял подобные мысли. Тогда ещё не знал он того, что случаться то будет много раз, и будет уходить она и возвращаться.
Солнце мерило небосвод отмеряя будто на листе бумаги отрезки прошедшего. Но как быть с не пройденным? Фёдор, отмеряя шагами свою дорогу, всё больше видел на ней маяков оставленных своей дочерью, и всё больше открывался ему замысел её.
Саша открыла глаза. – Как красиво. – Она улыбнулась Кулике, но та видела в глазах Странницы грусть.
– Не грусти. Иди своей дорогой, а оглядываться назад предоставь другим.
– Но тогда зачем ты рассказала мне всё это? Чтобы я помнила? Но, это и есть память. Это и есть: оглянуться назад.
Старушка засмеялась. – Нет, милая моя. То есть маяки, что воздвигаешь ты на пути своём, а память… – она крякнула, пожевала губами трубку, – свою память ты, ещё в начале самом, предусмотрительно заперла и отдалила от себя. Но пришло время, и она тянется к тебе подобно ртути, что стремится к горячему сердцу. Наполнить тебя она хочет.
– Что же за память такая? И зачем было так делать? Объясни, Кулика.
– Ну, во-первых, памятей тех множество ты разбросала, будто камней. Об этом ты из пересказа моего слышала. А во-вторых, есть среди прочих две памяти, но они не в камнях заключены. Обе они таят в себе опасности разного рода. Большего сказать не могу.
– Не знаешь?
Та молчала.
Саша опустила взгляд.
– Рано тебе ещё знать. Таков твой наказ был, да ты не помнишь. Путь свой ты ещё не прошла, а нам суждено зреть тебя многие поколения во многих мирах, что создашь ты в поисках своих.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Девушка слушала Кулику и рассуждала о сказанном ею. – Почему, Кулика? Почему ты так уверена в этом?
– Милая моя, так оно сложилось по воле твоей. Так идёт из самих начал. Ты пришла сюда с целью большой. Вырасти из духовного через материальное. А как иначе сделать это, если не через неосуществимое. Вон, и другие Первые, пошли за тобой. – Старушка пыхнула трубкой. – Тебе всё это, что шаг сделать, нам же, созданиям твоим – необозримое, для рассудка нашего, время, начало которого многими потеряно уже, а тем, кто сопровождает тебя – страхи потерь и радости обретений.
– Вы про Дракона говорите?
– Кулика усмехнулась. – О нём, родимая, о нём. Ты обмолвилась о тайных вибрациях наших ожиданий. Это хорошо. Людской род слеп. Мы не смеем произносить в слух многое, и накрывшись покрывалом снегов терпеливо храним запретные знания. Человечество из раза в раз тешит себя тем, будто ведает о замысле твоём. Отчасти чаяния людей верны. Но… ох… если бы они могли взглянуть чуть глубже… – Кулика вздохнула. – Как же так вышло, милая, как так вышло, что забыли они себя? Их губит телесность!
– Может, это моя ошибка? Может мне следовало чуть открыться им?
Кулика махнула рукой. – Достаточно было. Не вини себя. Всё дело в них самих.
Девушка вздохнула. – Я отдала им всю свободу. Поначалу они были прекрасны, легки. Каждый из них был центром своей жизни. А затем что-то произошло…
– Брось, – прервала Сашу старушка. – Отпусти их такими какими они сами себя сделали. Не впервой тебе. – Она исподлобья глянула на девушку. – Или спасать их будешь?
Саша пожала плечами. – Не знаю я.
– То-то же.
Саша вопросительно посмотрела на Кулику.
Та засмеялась видя её реакцию. – Ты поступишь по своему. Тогда и знать будешь. И вот ещё что хотела сказать тебе, – она снова пыхнула трубкой и причмокнула от удовольствия, – ты сейчас предисловие пишешь. Оглядываешься очарованная этим миром, но ты ещё не вошла в него. Тебе осталось ключ подобрать да встать перед дверью. Вот в этот момент тебе и откроется книга мира. Тебе читать её, но прежде – написать. Без тебя и книги не будет. И мира этого нет ещё. То, что есть я, да Охранители твои, и всё, что и кого ты встречаешь, лишь приглашение. – Кулика вздохнула.
– Как так, Кулика?! – Вскрикнула Саша.
– Ну как же? – усмехнулась та. – Тебе что с востока на запад, что с запада на восток. Всё едино. Всё время пространства в одной точке для тебя. Нам же, людям, тобою созданным, солнце иначе как с востока на запад не приходит. Мы жизни свои проживаем и уходим. Есть начала и концы. Так мы и Бога воспринимаем, и время, и жизнь свою. Может потому и не взяла ещё Дракона своего, что задом наперёд ходишь. Он то здесь, в этом мире, каким ты его создала. Он ждёт тебя, а ты приходишь, а затем уходишь. Как и с мирами своими. Но, что-то мне подсказывает: замыслы твои за горизонтом моего зрения. Обширнее и выше они.