Читать интересную книгу Красный флаг: история коммунизма - Дэвид Пристланд

Следует отметить, что в Анголе и Мозамбике условия укоренения марксизма-ленинизма были весьма неблагоприятными. В отличие от колоний Британии и Франции, в которых после ухода империалистов сохранилась по крайней мере функционирующая законодательная база и административная система, новые режимы бывших португальских колоний после массового отъезда европейцев остались с горсткой образованных интеллектуалов и слабым государственным аппаратом. Кроме того, лидеры новых режимов были вынуждены национализировать большую часть промышленности и земельной собственности, чтобы заполнить вакуум, возникший после отъезда португальских промышленников и землевладельцев. Ангольский лидер Нето, закоренелый сталинист[764], в своих попытках преобразовать экономику действовал более осторожно, чем менее ортодоксальный Машел в Мозамбике. Машел считал, что независимость — прекрасная возможность превратить Мозамбик в модернизированное государство и преодолеть «отсталость», в которой лидер обвинял португальских эксплуататоров. В 1981 году он заявил: «Победа социализма — это победа науки, эта победа была подготовлена и организована с помощью науки. План — вот истинный инструмент научного достижения этой победы… Все должно быть организовано, все должно планироваться, все должно быть предусмотрено программой»{1124}. Жители Мозамбика должны были стать жителями современного процветающего государства. Науке следовало прийти на смену деятельности шаманов и церемоний вызывания дождя.

ФРЕЛИМО попыталась внедрить план в экономику страны, которая была к нему готова еще меньше, чем Советский Союз в 1930-е годы. В Мозамбике, в отличие от других африканских государств, не имелось эффективного государственного аппарата. Эксперты по планированию из СССР и Восточной Германии помогали жителям Мозамбика, однако эксперты, работающие в Мапуту, столице страны, не могли учесть колоссальную нехватку опытных чиновников и администраторов на всех уровнях экономической системы. Даже самым крупным компаниям страны приходилось преодолевать большие трудности: «Петромок», государственная нефтяная компания, семь лет не могла привести в порядок документацию и отчетность{1125}. Тем временем большие деньги тратились на глобальные проекты, например на развитие черной металлургии. Планы ФРЕЛИМО в сельском хозяйстве были еще более глобальными. Режим создавал крупные государственные фермы, которые с увеличением продукции поглощали все больше средств и ресурсов. Режим также стремился расселить крестьян в новые, хорошо организованные деревни-коммуны с чистыми домами, построенными аккуратными рядами, школами, больницами. Лидеры ФРЕЛИМО верили в то, что смогут улучшить условия жизни крестьян, разрушить авторитет племенных вождей и построить новое социалистическое общество. Эти планы напоминали программы европейских коммунистов, начиная от «агрогородов» Хрущева и заканчивая «систематизацией» деревень Чаушеску, однако на их разработчиков гораздо большее влияние оказала общая тенденция — стремление к грандиозным преобразованиям, в том числе других режимов различного идеологического толка, например социалистической Танзании с ее программой строительства деревень нового типа. Если такие программы, несомненно, способствовали значительному успеху Мозамбика в развитии образования и здравоохранения, в экономическом плане они приносили немного результатов. Крестьяне, втянутые в такие программы, обычно относились к ним враждебно, поскольку их принуждали жить и работать в этих деревнях{1126}. К 1970-м годам экономическая ситуация была неблагоприятной во всех развивающихся странах, однако особый кризис в Мозамбике во многом объясняется упрямой приверженностью утопическому ортодоксальному модернистскому марксизму.

Политическая система, опирающаяся на марксизм-ленинизм, также не ускорила развитие Мозамбика. Как и предсказывали африканские социалисты, система, управляемая одной передовой партией, не сработала в особых африканских условиях. Чиновники ФРЕЛИМО, возможно, имели опыт разработки радикальных программ и проектов, однако им никак не удавалось привлечь все население к реализации этих проектов. В результате возник конфликт, который неизбежно приобрел этническую окраску. Ангола переживала этнические конфликты, продолжавшиеся со времен колониального режима, а авторитарное правление МПЛА (руководство которой было представлено в основном белыми и мулатами) только усилило конфронтацию между конфликтующими сторонами. Вскоре после прихода МПЛА к власти ей был брошен вызов в виде государственного переворота, организованного левыми под руководством Ниту Алвеша, поклонника Энвера Ходжа и выдающегося чернокожего командира периода партизанских войн, который без труда поднял на восстание жителей трущоб Луанды. Режим Агостиньо Нето устоял только благодаря вмешательству кубинцев, однако впоследствии он решил объединить марксизм-ленинизм, принятый МПЛА, с жесткими методами Сталина[765], насилием спецслужбами{1127}.

К концу 1970-х годов гражданские войны в Анголе и Мозамбике были близки к завершению, однако вскоре разгорелись с новой силой после того, как ЮАР и США возобновили свое наступление. Мозамбикское национальное сопротивление РЕНАМО, основанное в Родезии (управляемой белыми) спецслужбами ЮАР и сторонниками португальского правления, сначала не имело больших успехов. Однако после того, как в 1979 году к власти в Родезии (переименованной в Зимбабве[766]) пришли африканцы, ЮАР проявила большую агрессию по отношению к Африканскому национальному конгрессу, который пытался атаковать режим апартеида из Мозамбика. ЮАР финансировала РЕНАМО, который успешно занимался дестабилизацией и саботажем. В Анголе после временного затишья война разгорелась вновь, во многом потому, что США возобновили поддержку УНИТА. Война продолжалась на протяжении 1980-х. Ангола стала площадкой борьбы сверхдержав за ангольскую нефть, а также сценой идеологического конфликта между марксизмом и апартеидом.

Ангола и Мозамбик пополнили ряды самопровозглашенных марксистко-ленинских режимов Африки. К 1980 году семь из пятидесяти государств континента, управляемых африканцами или арабами, провозгласили марксизм-ленинизм своей главной идеологией: Ангола, Бенин, Конго (Браззавиль), Эфиопия, Мадагаскар, Мозамбик и Сомали[767]. Девять стран приняли одну из форм социализма (Алжир, острова Кабо-Верде, Гвинея, Гвинея-Бисау, Ливия, Сан-Томе и Принсипи, Сейшельские острова, Танзания и Замбия). Всего этим режимам было подчинено около четверти населения континента. Режимы Анголы, Мозамбика и Гвинеи-Бисау пришли к власти необычным способом — в результате антиколониальных партизанских войн — и строили серьезные планы преобразования общества. Другие лидеры, называвшие себя сторонниками марксизма-ленинизма, были военными и (кроме режима в Эфиопии) строили менее амбициозные планы. И все же они пытались управлять государствами, придерживаясь традиций модернистского марксизма: ресурсы сельского хозяйства направлялись на нужды урбанизации, городское население имело больше возможностей по сравнению с сельскими жителями. Государство финансировало форму «благоденствия», ориентированного прежде всего на высшее, чем на массовое, образование, в интересах элиты[768].

Социализм выглядел весьма напыщенным и риторическим во всех новых военных марксистских государствах, кроме одного. Исключение представляла Эфиопия, где произошла последняя «классическая» революция, похожая на Французскую революцию 1789 года и революцию в России 1917 года. В последний раз старый режим пал, уступив место политике радикального марксизма и напомнив о революции большевиков.

V

В сатирическом рассказе «Дело безграмотного диверсанта» (1993) эфиопский писатель Хама Тума описывает суд, где проходят несколько абсурдных политических процессов: «Над креслом судьи висела фотография Великого Лидера нашей страны. Ходили слухи, что особо рьяные чиновники, которым хватило наглости предложить повесить рядом с фотографией Великого Лидера портреты Маркса, Энгельса и Ленина, были осуждены за такие преступления, как искажение интернационализма и революционного национализма. Однако говорят, что Мудрый Лидер, чтобы угодить русским (у которых, как вы знаете, очень острый слух), распорядился возвести памятники Ленину и Марксу (а бедняга Энгельс до сих пор дожидается своего часа!)»{1128}.

Отличие Эфиопии от других африканских коммунистических режимов состояло не в особенностях использования марксизма-ленинизма в интересах националистов и не в попытках угодить русским. Тем не менее между Эфиопией и Россией сложились особо близкие отношения, что отмечали многие марксисты того времени. Условия жизни революционеров Эфиопии отличались от условий жизни других африканских марксистов, которые пришли к марксизму через антиколониальную освободительную борьбу. Как и Россия начала XX века, Эфиопия представляла собой стратифицированную, распадавшуюся, православную старорежимную империю. Революционно настроенные эфиопы понимали, что старый режим задерживает развитие страны. Неудивительно, что история России показалась им близкой. Многие считали, что Эфиопия пойдет по пути большевиков, только ускоренными темпами.