Читать интересную книгу Битва за Рим (Венец из трав) - Колин Маккалоу

Пизон Фругий повернулся к узнику:

— Тит Тициний, что ты на это ответишь?

— Это правда, трибун. Я действительно поразил консула метательным снарядом, брошенным рукой. — Центурион помолчал, а потом продолжал: — Комком мягкой земли. Таков, трибун, был мой метательный снаряд. И когда я бросил его, все вокруг меня стали делать то же самое.

— Комок мягкой земли, — медленно повторил Пизон Фругий. — И что же заставило тебя метнуть такой снаряд в твоего командира?

— Он называл нас деревенщиной, жалкими червями, тупыми захолустными болванами, непригодным для работы материалом и еще многими оскорбительными именами, — крикнул Тит Тициний своим строевым голосом. — Я не обратил бы внимания, если бы он назвал нас mentulae и cunni, трибун, — это нормальный разговор полководца со своими солдатами. — Он набрал воздуха в легкие и прогремел: — Если бы мне попались под руку тухлые яйца, я бы с большей охотой забросал его тухлыми яйцами! Но комок мягкой земли — тоже подходящая вещь, и земли там было предостаточно. Мне все равно, повесите вы меня или сбросите с Тарпейской скалы! Потому что если мне опять попадется Луций Катон, он получит то же самое, но в большем количестве — и это факт!

Тициний повернулся к ступеням Сената и, гремя цепями, указал на Гая Мария:

— Вот здесь сидит полководец! Я служил у Гая Мария легионером в Нумидии, а потом в Галлии, уже центурионом! Когда я уходил в отставку, он дал мне участок земли в Этрурии, выделив его из собственных поместий. И я скажу вам, что Гай Марий никогда не оказался бы засыпанным комками земли! Гай Марий любил своих солдат! Он никогда не презирал их, как Луций Катон! Гай Марий никогда не заковал бы человека в цепи и не отослал бы его на суд гражданских лиц в Рим только за то, что человек в него чем-то бросил! Полководец попросту начистил бы физиономию этому человеку! А Луций Катон — не полководец, и с ним Риму не одержать никаких побед! Полководец сам разбирается в своих непорядках. Он не перекладывает своих дел на собрание триб.

Наступила мертвая тишина. Когда Тит Тициний кончил говорить, никто не проронил ни слова. Пизон Фругий вздохнул.

— Гай Марий, что бы ты сделал с этим человеком? — спросил он.

— Это центурион, Луций Кальпурний Пизон Фругий, и я знаю его. Он сказал чистую правду. Он слишком хороший солдат, чтобы вот так запросто терять его. Но он засыпал своего командующего комками земли — и это дисциплинарный проступок, независимо от того, какой причиной он вызван. Тит Тициний не может возвратиться к консулу Луцию Порцию Катону. Это было бы оскорблением для консула, который уволил этого человека со службы, отослав его к нам. Я думаю, мы сослужим наилучшую службу интересам Рима, отправив Тита Тициния к другому командующему. Могу ли я дать совет вернуть его в Капую, чтобы он приступил там к своим прежним занятиям?

— Что скажут мои коллеги-трибуны? — спросил Пизон Фругий.

— Пусть будет так, как предложил Гай Марий, — сказал Сильваний.

— Я согласен, — сказал Карбон.

Остальные семеро последовали их примеру.

— А что скажет совет плебса? Должен ли я назначить формальное голосование или вы просто поднимете руки?

Все руки дружно взметнулись вверх.

— Тит Тициний, наше собрание приказывает тебе явиться к Квинту Лутацию Катулу в Капую, — объявил Пизон Фругий, откровенно улыбаясь. — Ликторы, снимите с него цепи. Он свободен.

Однако центурион не соглашался уйти, пока его не подвели к Гаю Марию. Он упал на колени и заплакал.

— Учи своих капуанских рекрутов хорошенько, Тит Тициний, — напутствовал его Марий, устало опустив плечи. — А теперь, да простят меня присутствующие, думаю, мне пора домой.

Луций Декумий появился из-за колонны, лицо его сморщилось в улыбке. Он протянул руку к Титу Тицинию, но взгляд его был обращен к Гаю Марию:

— Здесь есть паланкин для тебя, Гай Марий.

— Я не поеду домой в паланкине, если ноги донесли меня в такую даль! — возразил Марий. — Помоги-ка мне, мальчик.

Его огромная ручища ухватилась за тонкую руку Цезаря-младшего, так что ниже захвата она побагровела, но лицо Цезаря не выразило ничего, кроме сосредоточенности. Он приступил к своей задаче — поставить Гая Мария на ноги — так, словно это не стоило ему никакого труда. Поднявшись, Марий сразу взял свою палку, мальчик шагнул, поддерживая его левую сторону, и оба они заковыляли вниз по ступенькам, как два сцепившихся краба. Казалось, половина Рима сопровождала их при подъеме на холм, приветствуя каждое усилие Мария.

А дома слуги, отталкивая друг друга, оспаривали честь провести Мария в его комнату. Лицо старика сделалось серым. Никто не обращал внимания на юного Цезаря, тащившегося позади. Когда он понял, что вокруг никого нет, то, сжавшись в комок и закрыв глаза, опустился на пол в проходе между дверью и атрием — и так лежал неподвижно. Спустя некоторое время его там обнаружила Юлия. Перепугавшись, она опустилась рядом с мальчиком на колени. Почему-то она не решалась позвать на помощь.

— Гай Юлий! Гай Юлий! Что с тобой?

Когда тетка обняла его, он прильнул к ней, лицо его побледнело, грудь тяжело вздымалась. Юлия взяла мальчика руку, чтобы проверить пульс, и увидела темные синяки — следы пальцев Гая Мария.

— Гай Юлий! Гай Юлий!

Он открыл глаза, вздохнул и улыбнулся. Румянец постепенно вернулся на его щеки.

— Я довел его до дома?

— Да, да, Гай Юлий, ты превосходно доставил его домой, — сказала Юлия, едва не плача. — Ты измучился больше, чем он! Эти прогулки по городу становятся слишком тяжелы для тебя.

— Нет, тетя Юлия, я справлюсь с этим. Правда. Он не может ходить ни с кем другим, ты же знаешь, — ответил племянник, поднимаясь.

— Да, к сожалению, это так. Спасибо тебе, Гай Юлий! Я благодарна тебе больше, чем могу выразить. — Она внимательно поглядела на синяки. — Надо приложить что-нибудь, чтобы не болело.

Его глаза оживились и заблестели, а на губах появилась улыбка, растопившая сердце Юлии.

— Я знаю, что может мне помочь, тетя Юлия.

— Что?

— Поцелуй. Один из твоих поцелуев, прошу тебя!

Поцелуев он получил множество, и всякой еды, какой только пожелал, и книгу, и ложе в ее рабочей комнате, чтобы отдохнуть. Она не отпускала его домой, пока за ним не явился Луций Декумий.

* * *

Сменялись времена этого года, в течение которого ход войны изменился наконец в пользу Рима, а Гай Марий и юный Цезарь сделались одной из неотъемлемых достопримечательностей Рима: мальчик, помогающий старому мужчине, старый мужчина, медленно восстанавливающий способность передвигаться самостоятельно. После своего первого выхода в город они направили свои стопы в сторону Марсова поля, где толпа была пореже, и их передвижение вызывало меньший интерес. По мере того как силы Мария росли, прогулки все удлинялись — вплоть до того торжественного дня, когда они достигли Тибра там, где кончалась Прямая дорога; после продолжительной передышки Марий искупался.

Как только Гай Марий начал регулярно плавать, его выздоровление ускорилось. Он полюбил во время прогулок наблюдать за военными и конными упражнениями. Марий решил, что юному Цезарю пора начать военное обучение. Наконец-то! Наконец Гай Юлий Цезарь получил зачатки знаний, которыми так жаждал овладеть. Он был усажен на довольно резвого пони и показал, что является прирожденным конником. Он сражался с Марием на деревянных мечах до тех пор, пока Марий уже не смог поймать мальчика на ошибке и вынужден был признать, что теперь тот дерется как надо. Цезарь сразу же научился плавать, так что Марий был уверен, что мальчик без особого труда сможет продержаться на воде, сколько потребуется. Юный Гай Юлий также услышал от Мария истории иного рода — раздумья старика о полководце как субъекте командования.

— Большинство командующих проигрывает битву, еще не выходя на поле боя, — объяснял Гай Марий Цезарю, когда они сидели рядом на берегу реки, завернувшись в полотняные простыни.

— Каким образом, Гай Марий?

— В основном одним из двух. Некоторые понимают в искусстве командования так мало, что вполне искренне считают: достаточно указать легионам на врага, а потом стать позади и смотреть, как легионы доблестно делают свое дело. У других же с самого начала их военной карьеры голова забита наставлениями и советами прежних полководцев. Поэтому они всегда действуют по правилам, в то время как действовать по правилам — значит напрашиваться на поражение. Каждый противник, каждая кампания, каждая битва, Гай Юлий, явление неординарное. И к битве надо относиться с уважением, которое следует оказывать всему уникальному. Конечно, ночью накануне сражения в своем командном шатре ты должен наметить некий план на куске пергамента, но никогда не рассматривай этот план как жесткое руководство к действиям. Подожди, когда сложится настоящий план, — а это произойдет только после того, как ты увидишь противника, оценишь характер местности в начале сражения, рассмотришь построение войск врага, выявишь его слабые места. Тогда только принимай решение! Заранее установленные концепции почти всегда фатально влияют на твои возможности. Положение может меняться в самом ходе битвы, потому что каждый момент неповторим! Настроение твоих людей может измениться; местность может раскиснуть быстрее, чем ты предполагал. Или поднимется пыль, скрывая от глаз поле боя. Или вражеский полководец выкинет какой-нибудь сюрприз. Или просчеты и недостатки выявятся в твоих планах либо в планах противника, — рассуждал, увлекшись, Марий.