Чубарый для виду потоптался на месте, нарочито тяжело дыша, кусая удила, и вдруг споткнулся — действительно — о черепаху. Бедное пресмыкающееся что было сил улепетывало как раз оттуда, куда ехал Илья.
У черепахи вообще выдался страшный денек. Сперва ее схватил и поднял высоко в небеса какой-то полоумный орел. Насмотревшись на то, что вытворял с черепахами знакомый гриф, орел тоже захотел попробовать их мясца. Черепаху поймал, какую удалось, — не степную, а болотную, из ближайшего пруда. С нею в когтях хищник долго кружил над лесом, однако метод грифа все-таки подразумевал наличие: а) степи; б) валуна, на который можно сбросить добычу, чтобы расколоть ее панцирь.
Степь была далеко, орел устал, выбрал ближайшую полянку, на которой лежал замшелый валун…
Странное существо в ветвях раскидистого дуба горе-охотник заметил слишком поздно — когда оно, набравши в легкие воздух, начало протяжно свистеть. Уронив одновременно черепаху, с десяток перьев и порцию свежего помета, орел рванул подальше отсюда.
Черепаха упала — не на валун, но возле самого дуба.
Так плохо за последние триста лет ей еще никогда не было. Мучаясь от головной боли, бедняга поджала хвост и поспешила — насколько могла — в сторону спасительного леса.
Там об нее споткнулся богатырский конь.
— Что ж ты, волчья сыть, травяной мешок, спотыкаешься? — грозно поинтересовался Илья. — Ненадежный ты, подожди-тка лучше здесь. — И он спрыгнул с чубарого… прямо перед носом у черепахи.
«Ей-же-ей, лучше бы родилась бабочкой», — тоскливо размышляла та, семеня по дороге.
А Илья по-богатырски хекнул, взвалил на плечо булаву и направился в сторону подозрительного звука.
Отсюда уже можно было и слова разобрать:
Соловеюшко ты мой, соловей,Соловеюшко при-и-илю-бе-е-езный ты мой,Ты зачемы же в садик ко мне прилета, прилетаешь?Жалобынахонико и во саду поешь, и ты поешь?
Пели безоглядно, с душою. Аж на слезу пробивало.
«Ну точно нечистый шалит! Эх, проучу стервеца!»
Шибче, громыче, соловеюшко, свищи,Поскорее милого, милого ко мне пришли, и ты пришли!
— Меня, что ль? — не понял Илья. Пели вроде мужским голосом. И вообще — какой это он «милый» колдуновым отродьям?!
Прибудь, миленький, ко мне, ко мне на часок,На часок на последний, на последний вечерок,И на последний ко мне…
Певец осекся, наконец разглядевши гостя.
— Здрав будь, — не к месту ляпнул Илья. — Что наверху, не дует ли, удобно ль?
— Да как-то вот… — отозвался тот. — Привык уже. А ты что ж, путник, так просто странствуешь или по делу? — И не удержался, зыркнул на булаву Ильи.
— По делу, — важно ответил Илья. — Я ить на службе у самого князя!
— Какого князя?
— Владимира, ясен пень! Других князьев на Руси нет, разве не знаешь?
— Ишь, досада какая, — забормотал тот, с дуба. — Неужто нажаловались?.. Ну ничего, это дело-то поправимое…
— Недоброе против государя замышляешь, — прозорливо заметил Илья.
Певец замахал руками так, что чуть не сверзился с ветки:
— Что ты, что ты! Это я о своем, о… о, смотри, конь какой! И откуда здесь взялся?..
Из леса выглядывал любопытствующий чубарый. По опыту прежних боевых походов он знал: вот-вот начнется самое интересное. Будет что внукам рассказать.
— Это мой конь, самим князем подаренный, — подобрел Илья. И ударился было в воспоминания, но, как на грех, дошел до «и послал меня тогда Владимир на ратный подвиг», после чего мысль богатыря, быстрая, аки каленая стрела, добралась-таки до цели нынешнего путешествия.
— Ах ты курвин сын! Зубы мне заговариваешь?! А ну отвечай, как тебя звать-величать!
— Соловей Одихмантьевич. А что?
— Не врешь?!
— Вот те крест!
Илья смутился. Из своего небогатого опыта общения с нечистой силой он знал: чудовища да прочие вороги рода людского креститься не умеют.
— А вон то — не речка ли Смородинка? — решил уточнить богатырь.
— Она самая, — обрадовался сидевший на дубе. — Не сумневайся, правильно едешь.
— Значит, точно Соловей?
— Точно, точно!
Илья со вздохом поправил шлем и взялся за булаву обеими руками.
— Тогда почто ж ты, Одихмантьев сын, кричишь по-звериному, свищешь по-соловьиному? Почто слезишь отцов-матерей, вдовишь жен молодых, почто малых детушек сиротишь?!
В устах Ильи слова «Одихмантьев сын» звучали какой-то особо обидной руганью. И остальное…
Соловей всхлипнул, от удивления не удержался на ветке и, совсем не по-птичьи маша руками, сверзился с дуба аккурат под ноги богатырю.
Чубарый в кустах разочарованно игогокнул: экий квелый нынче ворог пошел, чуть ругни — он и с ног валится! Перевелись настоящие злодеи в земле Русской!..
— Признаешь свою вину, супостат?
— Я ж… я ж тихо, чтоб не мешать никому! — выкрикнул поверженный разбойник. — Дочки родные — и те в лес выгнали… Ты, говорят, батюшка, поешь громко и коряво, тебе с людьми жить нельзя. Ну, они правы, конечно. Третьего дня-то, только я «Солнце за лес закатилось» завел — тихо-охонько! — в бане крыша-то и просела. Зато, знаешь, — оживился он, хватая Илью за рукав грязными пальцами, — комарье никогда в нашем доме не водилось, не выдерживали они моих песен. И медведи с волками близко к подворью не подходили. А с другой стороны, и дочурок моих понять можно: возраст-то не детский, замуж пора, а какой мужик позарится на них, ежли батюшка ихний такое вытворяет? Ну, я и ушел сюда. А что? Погоды нынче теплые стоят, пропитанье себе найду, дикий зверь меня сторонится, комары, опять же, не тревожат. И — пой, сколько хочешь! А я, брат, без песни долго не выдерживаю, плохо мне без нее становится, муторно. Что ж, что музыкального слуху нет? Я ведь так, дня себя, дня души. Понимаешь?
— «Для себя»! — передразнил Илья. — А люди невинные страдают! Отцы-матери слезами заливаются, жены молодые…
— Постой, постой! Это когда ж такое тебе сказывали?
Богатырь почесал в затылке, позабывши про шелом и оставляя на блестящей поверхности длинные вмятины.
— Ну дык… вчера был я у князя, только с походу воротился. Владимир сказывал: «Уже месяц как чинит безобразия, жен молодых вдовами делает, отцов-матерей…»
— Ну, видишь! — обрадовался Соловей.
— Что? — не понял Илья.
— Сам ведь говоришь: «Месяц»! Давно это было, я с тех пор ушел в глухомань, сам-один живу, никого не тревожу. Дочурки мои замуж повыскакивали, стрекозы, старшая на сносях уже.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});