Читать интересную книгу Тревожные сны царской свиты - Олег Попцов

При всей одинаковости нашего положения, я был ближе к телевидению и радио. Во-первых, я достаточно активно сотрудничал с ними ранее, и более того, чисто биографически был причастен к созданию таких структур, как радиостанция «Юность» или ленинградский «Горизонт». Я даже рискну сказать, что догадывался, с чего начнет Егор Яковлев и какой путь изберет. Своих коллег я сразу предупредил, что договариваться с Егором по всем вопросам надо как можно раньше, пока его не затянуло телевизионное болото и он не оказался в липкой паутине интриг, подсказываний, замалчиваний, зависти. И в итоге не возненавидел телевидение и нас, как неизбежных конкурентов. Я знал, что Егор — натура внушаемая и надо успеть договориться обо всем до момента, пока нас не поссорили. А делать это начнут с первой минуты.

Пока есть Горбачев, все как бы оставалось на своих местах, в пределах правил. Егор человек Горбачева, и Полторанин, предлагая кандидатуру Яковлева, прекрасно это понимал. И в определенной мере рисковал, предлагая его Ельцину. Неприязнь Ельцина к Горбачеву была общеизвестна. Но у Егора был авторитет человека либерально-демократических воззрений с давних времен, и «Московские новости» на этом пути были лишь одной из вех.

И тем не менее Ельцин никак не мог понять, почему после назначения Егора на пост руководителя «Останкино», которое совершил он, Ельцин (хотя кандидатура и согласовывалась с Горбачевым, но после августовских событий всем было ясно, кто есть кто), и вдруг этот самый Яковлев продолжает поддерживать с Горбачевым дружеские отношения. Ельцин не раз выговаривал за это малопонятное ему поведение Егора Яковлева и Полторанину, и мне, почему-то считая, что я должен проникнуться таким же недовольством по этому поводу, как и он.

Вообще, если вдуматься, за время моей работы во главе ВГТРК в «Останкино» сменилось шесть руководителей: Ненашев, Кравченко, Е.Яковлев, В.Брагин, А.Яковлев, А.Благоволин. Как говорится, невероятно, но факт. Большая чехарда была только в Министерстве финансов.

Период Егора Яковлева на телевидении был не долгим, но приметным. Яковлев сделал то, что ни до него, ни после него никто сделать не смог. Он создал другую концепцию информационного вещания. Неизмеримо более независимую и острую. Яковлев привел на телевидение газетчиков, и оно стало более цепким, аналитически осмысленным. Он усилил синтезирующее начало на телевидении. Скажем откровенно, в истории Останкинского телевидения Егор был самой общественно значимой и почитаемой фигурой вне своего должностного исполнения. Его личная профессиональная биография добавляла авторитета телевидению, а не наоборот, когда твоя значимость малосущностна и держится только на высоте должностного стула.

В своих предчувствиях относительно Егора я не ошибся. Затевать переговоры с ним было трудно. Он всегда мог сослаться, что еще входит в курс дел и ему нужно время, чтобы принять решение. А времени не было. Мы считались друзьями и ссориться нам никак не хотелось, но он был достаточно хитер, чтобы, отклоняя то или иное предложение, объяснять это своим упрямством. Он избирал другую формулу. Обращаясь ко мне, он говорил: «Согласись, мне никто не простит моей уступчивости, если она окажется результатом моего незнания. Да и ты сам меня не будешь уважать».

Нелепость ситуации была еще и в другом. Зная авторитарность Яковлева, я понимал, что, перепоручив кому-нибудь вести переговоры, он не допустит, чтобы решение принималось без него. А если это произойдет, то надо быть готовым, что он его неминуемо переиграет, сославшись на свое отсутствие либо посчитав себя обманутым своими собственными сотрудниками: не предупредили, подсунули недостоверную информацию.

Переговоры о владении четвертым каналом затягивались. Мы собрались на нейтральной территории — в кабинете министра печати Михаила Полторанина и обсуждали проблему с его участием. Полторанин не знал, какую позицию занять. Лысенко разыгрывал сердитое недоумение: почему вообще обсуждается этот вопрос. Шаболовка передана ВГТРК, а следовательно, и канал, продукт, который создавался на Шаболовке, должен принадлежать нам. Здесь следует пояснить одну недосказанность. Ситуация с Союзом еще не прояснилась окончательно, и Горбачев оставался президентом СССР. Его отношения с Яковлевым были достаточно доверительными.

Переговоры могли кончиться ничем, и тогда я внес предложение поделить канал пополам между «Останкино» и нами. Мы, как государственный канал, работаем с утра и до 18 часов, а «Останкино», которое отстаивало идею чистой развлекательности и нашей затеи с созданием телевизионной программы «Российские университеты» не принимало, будет вещать с 18 часов до часу ночи. Спор мгновенно угас, и, к общему удовлетворению, протокол был подписан.

Когда впоследствии меня упрекали, что я разрушил канал и нам следовало захватить его полностью, я спокойно парировал этот неприкрытый авантюризм моих коллег: «Никогда не откусывайте больше, чем сможете проглотить». Я очень люблю эту китайскую поговорку. У нас не было ни сил, ни средств, чтобы обеспечить конкурентоспособность еще одного полнообъемного канала. Я понимал также, что мы неминуемо вступим в полосу рыночных реформ. И положение в телемире изменится кардинально, и наша монопольность будет раздражать возможных конкурентов.

Еще не было НТВ, но уже прошел август 91-го года, и я знал, что вызревает идея смены правительства едва ли не в полном составе. Одной из причин было стремление Ельцина немедленно начать экономические реформы и сомнение в возможностях Ивана Силаева руководить таким реформаторским кабинетом. И все-таки главным фактом смены премьера и выталкивания его под мифические структуры, создаваемые послеавгустовским Горбачевым, было сомнение Силаева, проявившееся в дни путча, когда он покинул осажденный Белый дом, сообщив президенту, что в этот драматический момент он хотел бы быть рядом со своей семьей. После этого поступка премьера (хотя именно он был послан вместе с Александром Руцким за Горбачевым в Форос, когда ситуация зримо переломилась в нашу пользу) я не сомневался, что Иван Степанович очень скоро оставит свой пост и инициатором этого действия будет сам Ельцин, но воплощение замысла поручит Геннадию Бурбулису. В конечном итоге так и произошло.

* * *

Миновал сентябрь 91-го года. Демократы и сам Ельцин продолжали пребывать в эйфории по поводу своей победы. Сразу после распада Союза и сложения с себя президентских полномочий Михаилом Горбачевым ситуация стала в буквальном смысле этого слова виртуальной. Я собрал совещание по решению проблемы «Радио России». Прекращение существования Союза делало нелепым присутствие на первом вещательном канале проводного радио всесоюзной программы. Советуюсь с Министерством связи. Они поддерживают нашу точку зрения — на первой кнопке должно вещать государственное российское радио. Снова возвращаться к полемике с Тупикиным не имеет смысла. К этому времени я уже видел, что радийная команда у нас сложилась. Никакого провала в слушательских симпатиях быть не могло. Мы делали более современное, менее традиционное радио. Мы приняли решение о перекоммутации на первую кнопку. Скандал, разумеется, возник, но у «Радио России» уже сложилась устойчивая популярность, и брюзжание, в основном пожилых слушателей, было недолгим. Мы предложили многотемный эфир с учетом интересов и этой, наиболее консервативной аудитории. «Останкино» не стало обострять отношений. Согласно политической логике, мы были правы.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});