Читать интересную книгу Неизвестные солдаты, кн.1, 2 - Владимир Успенский

– Wer ist da?6

Виктор дрыгнул на голос. Падая, замахнулся ножом. Лезвие скользнуло по металлу каски, вошло во что-то мягкое. Немец закричал, забился под Виктором. Левой рукой нащупал он горло солдата, вцепился, стиснул пальцы. Совсем рядом услышал стон. И сразу – спокойный голос Ибрагимова.

– Мой готов!

Дьяконский оттолкнул безжизненное тело немца, выскочил из окопа и сгоряча почти крикнул:

– Трофименко, сигнал!

Трассирующие пули автоматной очереди рассекли черноту, указывая направление. Еще одна очередь. Это был условный знак. Виктор сейчас же услышал топот ног – красноармейцы бежали к нему.

– Держаться вместе, товарищи! – командовал он. – И быстрее, быстрее!

Слева взлетело вдруг сразу несколько ракет, осветив не успевших упасть бойцов. Испуганно, поспешно забарабанил немецкий пулемет, захлебнулся на несколько секунд, а потом затараторил не переставая.

Ибрагимов помчался к пулемету большими прыжками, заходя сбоку, подняв над головой гранату.

Выстрелы раздавались теперь и справа, и сзади, со стороны завода, и трудно было понять, кто куда стреляет.

– Вперед! Бросок вперед! – в полный голос закричал Виктор.

Парторг Южин и оставшиеся с ним красноармейцы следили за боем, высовываясь из окон. Напряженно прислушивались лежавшие на полу раненые.

Минут двадцать пулеметы и автоматы трещали беспрерывно, ракеты взвивались целыми гроздьями. Но за дождем трудно было что-нибудь разглядеть. На всякий случай Южин приказал пулеметчикам бить правей и левей той полосы, где должен был прорываться Дьяконский. Хотя бы для того, чтобы не позволить немцам спокойно вести прицельный огонь.

Фашисты всполошились по всей линии окружения. Но они, вероятно, не понимали толком, что происходит. Стреляли и по заводу, и куда-то в бок, и даже назад, в свой тыл.

Постепенно в той стороне, куда ушел Дьяконский, стрельба отдалилась, заглохла. Но еще долго появлялись там, вдали, мутные, желтоватые пятна ракет.

Уже начало светать, когда со свекловичного поля приполз красноармеец-артиллерист. Он был ранен в ногу и отстал от своих. Его перевязали, обмыли грязное лицо, сняли с него мокрую шинель. Санитар дал бойцу стопку разведенного спирта.

– Ну, как наши? – спросил Южин.

– Ушли, – шевельнул синими бескровными губами артиллерист. – Только побило многих. Которые сзади были, тех побило.

– А командир? Дьяконский как?

– И командира стукнуло. Упал он.

– Куда его? – Южин схватил красноармейца за плечо. – Насмерть? Или нет?

– Ох, не знаю, – мотая головой, простонал раненый. – Видел я, как упал он. Ребята его поднимали. С собой его ребята уволокли…

* * *

К середине октября советские армии, оборонявшиеся на дальних подступах к Москве, оказались в очень тяжелом положении. Правда, южнее столицы им удалось замедлить продвижение танков Гудериана от Орла к Туле. Но на севере немецкий моторизованный корпус захватил Калинин. Возникла угроза окружения Москвы. Передовые отряды противника вышли к Волоколамску.

Войск для обороны столицы в эти дни почти не было. Дивизии Западного, Резервного и Брянского фронтов были либо смяты чуть ли не миллионной массой наступающих немецких войск, либо оказались в окружении. За десять дней фашисты продвинулись на 200 – 250 километров. Чтобы задержать их, нужны были новые силы. Возле города с величайшей поспешностью создавалась новая линия обороны. В дело было брошено все, что находилось под рукой: курсантские роты, запасные полки, рабочие отряды. Из Сибири и с Дальнего Востока стремительно неслись эшелоны; с японской границы снимались кадровые соединения.

Наступил критический момент войны. На флангах немцы приближались к Тихвину и к Ростову. В центре – к Москве. И та, и другая сторона вводила в сражение все, что могла.

Германское командование настолько было уверено в успехе, что еще 9 октября заявило через Управление информации: исход кампании решен, и с Россией покончено. Был отдан приказ о порядке размещения воинских частей в советской столице. Намечалось 7 ноября провести парад немецких войск на Красной площади.

Жители Москвы плохо знали обстановку на фронте. В сводках Информбюро скупо сообщалось, что положение ухудшилось. Но к этому давно привыкли. Положение ухудшалось уже на протяжении четырех месяцев. По городу ползали самые разнообразные слухи. Говорили об эвакуации заводов, о том, что выехали в Куйбышев правительственные учреждения и все иностранные дипломаты. Сеяли тревогу беженцы, прибывавшие из близких мест.

Беспокойство людей нарастало. И когда 16 октября радио сообщило, что немцы прорвали фронт, много нашлось таких, у которых нервы не выдержали напряжения. В этот день закрылись магазины. Остановилось метро, сразу нарушив привычный ритм жизни. Редкие трамваи ходили переполненными. К полудню улицы, ведущие на восток, были забиты толпами людей с узлами и чемоданами. Женщины несли детей. Медленно пробирались повозки и автомашины, груженные станками и ящиками. Вывозилось оборудование предприятий, культурные ценности.

…В госпиталь, где лежал Игорь Булгаков, не доставили хлеб. Завтрак задержался на полтора часа. Раненым выдали чай с сухарями. Люди нервничали. В палате выздоравливающих те, кто мог двигаться, не отходили от окон. «Неужели немцы захватят город? – думал Игорь. – А как же мы?..»

Кто-то, громко топая, пробежал по коридору, крикнул:

– Товарищи, слушайте радио!

Включили репродуктор. По городской сети транслировалось выступление секретаря Московского комитета партии.

Игорь, чтобы лучше слышать, сел на тумбочку возле самого репродуктора. Вокруг собрались «ходячие» раненые. Кто-то кашлянул.

– Тише, – сердито зашипели на него.

Секретарь горкома говорил о том, что обстановка на подступах к столице сложная. Правительство приняло меры по эвакуации. Эти меры вынужденные и целесообразные. Но слухи о том, что Москва будет оставлена, – ложь. Такие слухи распространяет вражеская агентура. За столицу будем драться ожесточенно, до последней капли крови. Каждый на своем посту должен стать бойцом армии, которая отстаивает Москву от фашистских захватчиков.

– Ребята! Надо потребовать, чтобы нам выдали оружие! – крикнул кто-то, едва кончилась речь.

– Верно! А то мы тут без всякой защиты, как кролики.

– Не в этом дело! Выписываться нужно, вот что. В частях небось людей нет, а мы жир наедаем.

– Попробуй выпишись. Тут дисциплина почище, чем в запасном полку.

Выздоравливающие спорили, курили прямо в палате, забыв про строгие правила. Надымили так, что едва сами не задохнулись. Пришлось открыть фрамуги.

– Что же вы наделали! – ахнула заглянувшая в палату сестра. – Целый угол окурков! А к вам главный идет! Сейчас же по своим местам! Живей! Живей! Ну и влетит мне за вас!

– Не робей, сестрица, поддержим! – отвечали ей. – Грудью прикроем!

Главный врач пришел в палату вместе с пожилым человеком в командирской форме, но без знаков различия. На него сразу обратили внимание: раньше никто не входил без халата. У человека было усталое, нездоровое лицо. Глаза под стеклами очков часто мигали.

– Товарищи, я из городского комитета партии, – сказал он. – Товарищи, городской штаб формирует коммунистические батальоны. Кто из вас хочет защищать Москву, кто может защищать Москву, – поправился он, – тех прошу… – Подумал и повторил: – Прошу, товарищи, тех, кто может…

Ему никто не ответил. Раненые молча поднимались с кроватей, вытаскивали из тумбочек мыло и бритвенные приборы. Главный врач стоял у двери, похрустывая пальцами. Медсестра что-то сказала, кивнув на Булгакова. Заметив это, Игорь нарочно прошел по палате, твердо ступая, стараясь не хромать. Главврач подозвал его.

– Не прыгайте воробьем. Сейчас вам принесут палку.

– Форму! – крикнул кто-то.

За одеждой ушел санитар.

Двадцать три человека лежали в палате выздоравливающих. Из них долечиваться остался только один. Остальные, одевшись и получив документы, вышли на улицу. От свежего воздуха у Игоря закружилась голова. Прислонился спиной к забору, обеими руками оперся на длинную палку: медсестра, не найдя ничего лучшего, отломила для него ручку от щетки. Рядом с Игорем остановился представитель горкома, спросил участливо:

– Вам плохо, молодой человек?

– Нет, воздух пьянит.

– У вас что? Нога? Вот полуторка, садитесь к шоферу…

Грузовик ехал медленно, иногда совсем останавливался. Навстречу, и по тротуарам и по середине улицы, шли толпы беженцев. Слышался плач. Пожилая дама в котиковой шубе и в шляпке с вуалью тяжело переставляла ноги в больших мужских сапогах. Два старика тащили деревянный, с медными угольниками чемодан, продев через ручку палку. Девушка несла в одной руке связку книг, а в другой – птичью клетку с закрытым в ней котенком.

Через толпу, то и дело давая гудки, пробиралась серая «эмка». Сзади на коротком стальном тросе была прицеплена ванна, доверху нагруженная узлами. Ванна, дергаясь, катилась на маленьких ржавых колесиках, подпрыгивала, издавала пронзительный скрежет.