Читать интересную книгу Семья Тибо.Том 1 - Роже Мартен дю Гар

Согласно секретным данным, полученным нами из французского консульства, г-н Боти явился в январе 1912 года в военную канцелярию консульства, имея на руках удостоверение личности и другие документы на имя Жак-Жан-Поля Оскар-Тибо, по национальности француза, родившегося в Париже в 1890 году и т. д. Его учетная карточка, из которой нам не удалось списать приметы (впрочем, совпадающие с полученными нами из другого источника), свидетельствует, что по причине недостаточности митрального клапана он уже пользовался в 1910 году первой отсрочкой на основании решения призывной комиссии VII округа г. Парижа, а также и второй отсрочкой на основании медицинского свидетельства, представленного им в 1911 году во французское консульство в Вене (Австрия). После нового освидетельствования, пройденного в Лозанне в феврале 1912 года, результаты которого были переданы затем административным путем в соответствующую канцелярию департамента Сены, ведающую воинским набором, ему предоставлена третья и последняя отсрочка, что вполне удовлетворило власти страны, откуда он родом, в части освобождения от воинской службы по состоянию здоровья.

Господин Боти, по полученным нами сведениям, ведет весьма похвальный образ жизни, встречается главным образом со студентами и журналистами. Состоит членом-соревнователем Клуба журналистов Гельвеции. Его сотрудничество во многих газетах, журналах и периодических изданиях, видимо, дает ему средства к существованию честным трудом. Как нам сообщили, г-н Боти пишет под различными псевдонимами, а не под собственной фамилией; имена эти представляется возможность уточнить, если дальнейшие распоряжения уполномочат нас на продолжение розысков».

Этот документ был спешно доставлен через посыльного агентства в воскресенье в десять часов вечера.

Уехать наутро было невозможно. Однако состояние здоровья г-на Тибо не позволяло мешкать.

Антуан сверился со своей записной книжкой, потом с железнодорожным расписанием и решил отправиться в Лозанну в понедельник вечером скорым поездом. И всю ночь он не мог сомкнуть глаз.

VI

Завтрашний день и так уж был загруженным сверх меры; и все же из-за отъезда Антуану пришлось еще сделать несколько дополнительных визитов. Рано утром он отправился в больницу, а потом целый день носился по Парижу, даже завтракал не дома. Вернулся он только в начале восьмого. А поезд отходил в восемь тридцать.

Пока Леон укладывал саквояж, Антуан быстро поднялся к отцу, которого не видел со вчерашнего дня.

Общее состояние больного явно ухудшилось. Г-н Тибо почти совсем перестал есть, очень ослабел, да и боли не прекращались.

Антуану пришлось сделать над собой усилие, чтобы бросить привычное: «Здравствуй, Отец!» — которое стало для больного ежедневным глотком успокоительного лекарства. Усевшись на свое обычное место, Антуан с деловым видом приступил к ежевечерним расспросам, избегая, как ловушки, даже минутного молчания. На отца он посматривал с улыбкой, хотя нынче вечером ему особенно трудно было прогнать назойливую мысль: «Он скоро умрет».

Несколько раз он не без тревоги ловил на себе озабоченный взгляд отца, казалось, этот взгляд спрашивает о чем-то.

«До какой степени он осознает свое положение и беспокоится?» — думал Антуан. Г-н Тибо нередко говорил о своей смерти в торжественно-смиренных выражениях. Но что считал он сам в глубине души?

Несколько минут отец и сын, скрывающие свою тайну, — а быть может, оба они скрывали одну и ту же тайну, — обменивались ничего не значащими словами о болезни, о новых лекарствах. Затем Антуан поднялся, сославшись на срочный визит, который надо успеть сделать до ужина. Г-н Тибо, поглощенный своими болями, даже не попытался его удержать.

Антуан еще никого не предупредил об отъезде. Он намеревался сообщить только сиделке, что будет отсутствовать полтора суток. Но, как на грех, когда он выходил из спальни, она возилась с больным.

Времени было в обрез. Несколько минут Антуан ждал сиделку в коридоре, и, так как она не вышла, он отправился к Мадемуазель; она сидела у себя в комнате и писала письмо.

— Ага, пришел мне помочь, Антуан, — обрадовалась старушка, — мне послали посылку с овощами, а она куда-то запропастилась…

Не без труда Антуан втолковал Мадемуазель, что ему придется уехать из Парижа в провинцию сегодня же ночью в связи с одним весьма серьезным случаем, что, возможно, завтра он еще не вернется, но беспокоиться не следует: доктор Теривье предупрежден о его отсутствии и по первому зову явится к больному.

Было начало девятого. Времени оставалось только-только, чтобы не опоздать на поезд.

Авто лихо катило к вокзалу; уже опустевшие набережные, черный блестящий мост, площадь Карусели, все это сменялось с быстротой кадров приключенческого фильма, и Антуана, вообще-то путешествовавшего редко, возбуждала эта ночная гонка, боязнь опоздать на поезд, к тому же тысячи неотступных мыслей, рискованность предприятия, которое ему предстояло совершить, — все выводило из обычного состояния духа, погружало в атмосферу бесстрашия.

Купе вагона, куда он вошел, было уже почти полно. Антуан пытался заснуть. Но тщетно. Он изнервничался, считал остановки. А когда наконец уже перед самым рассветом ему удалось задремать, безнадежно уныло засвистел локомотив, и поезд, подходя к дебаркадеру Валорба, замедлил ход. А как снова заснуть после таможенных формальностей, бесконечной ходьбы по ледяному залу, чашки кофе с молоком по-швейцарски?

В декабрьском позднем рассвете внешний мир постепенно вновь становился самим собой. Железнодорожная линия шла в глубине долины, и можно было уже разглядеть склоны гор. Мир, лишенный красок; под неуверенным и жестким утренним светом пейзаж казался нарисованным углем, черным по белому.

Взгляд Антуана пассивно вбирал все, что открывалось перед ним. Снег венчал вершины пригорков, полурастаявшие пласты его лежали в углублениях известковой почвы. Изредка на белесом фоне чернели тени сосен. Потом все исчезло: поезд въехал в облако. Снова вынырнул поселок, робкие желтые огоньки, словно пробуравленные в тумане, говорили о том, что этот густонаселенный край уже начал жить своей обычной утренней жизнью. Сейчас можно было разглядеть островки домов, реже горели огоньки в посветлевших зданиях. Незаметно для глаза черная земля позеленела, и вскоре вся долина стала сплошным ковром тучных пастбищ; штрихи снега подчеркивали каждую складку, каждую канавку, даже каждую борозду. Низенькие, приземистые фермы, похожие отсюда на наседок, окруженные просторными участками, уже распахнули ставни на всех своих подслеповатых окошках. Занимался день.

Прижавшись лбом к вагонному окну, невнимательно глядя на этот чужой, навевающий тоску пейзаж, Антуан вдруг полнее ощутил свою беспомощность. Перед ним встали все трудности его предприятия, и он с тревогой думал, что бессонная ночь совсем выбила его из колеи.

Тем временем поезд подходил к Лозанне. Железнодорожные пути шли через пригород. Антуан смотрел на кубы еще не открывших свои двери домов, опоясанных балконами, стоящих особняком друг от друга, словно небоскребы в миниатюре. Кто знает, а может быть, Жак проснулся как раз в эту минуту за такой вот ставней из светлой сосны?

Поезд остановился. По перрону гулял холодный ветер. Антуан вздрогнул. Пассажиры стремительно ринулись в подземный проход. Отяжелевший, несмотря на лихорадочное возбуждение, Антуан, впервые в жизни выпустив из-под своей власти и волю и разум, плелся вслед за толпой, таща саквояж в руке, не зная, что будет делать через минуту. «Туалет. Ванная. Душевые». Может быть, горячая ванна, чтобы снять напряжение, холодный душ, чтобы себя подстегнуть? Побриться, сменить белье? В сущности, это единственный шанс воскреснуть.

Мысль оказалась великолепной, — из этих водных процедур он вышел, как из волшебного источника: весь обновленный. Он бросился к камере хранения багажа, оставил там свой саквояж и смело пустился вперед, навстречу любым случайностям.

Хлестал дождь. Антуан вскочил в трамвай, идущий в центр города. Хотя было еще только восемь, все магазины открылись; озабоченный, молчаливый люд в непромокаемых плащах и калошах уже загромождал тротуары, но каждый внимательно следил, чтобы не ступить ненароком на мостовую, хотя машин почти не было. «Трудолюбивый город, город без фантазии», — решил Антуан, вообще скорый на обобщения. Сверяясь с планом города, он без труда нашел дорогу и достиг небольшой площади Ратуши. Часы на каланче пробили половину, и он, задрав голову, посмотрел на циферблат. Улица, где поселился Жак, отходила от дальнего угла площади.

По всему чувствовалось, что эта улица, по названию Эскалье-дю-Марше, была очень старинная, проще, обрубок улочки, карабкающейся уступами вверх, причем дома стояли здесь только с одной, левой стороны. Перед домами шла сама «улица», шла вверх каменными уступами; напротив домов стояла стена, к стене была пристроена старая деревянная лестница под чисто средневековым навесом, выкрашенным в винно-красный цвет. Эти защищенные от посторонних взглядов ступени могли послужить прекрасным наблюдательным пунктом. Антуан поднялся наверх. Оказалось, что некоторые дома на этой улочке больше похожи на обыкновенные хибарки, стоящие вкривь и вкось; очевидно, уже с XVI века в нижних этажах обосновались лавчонки. В дом за номером десять попадали через низкую дверь, придавленную сверху резным карнизом. На створке открытой двери виднелась вывеска, отсюда почти неразличимая. Однако Антуан сумел разобрать: «Пансион И. Г. Каммерцинна». Значит, то самое.