исчезали в белёсых разводах старых шрамов и бугорков там, где ожоги были самыми глубокими, почти до мяса. Нигде он не увидел ещё утром обработанных настойками рубцов, запёкшейся крови, корок и болячек. Он смотрел на совершенно зажившую руку, которой не было больно от прикосновений, не было даже дрожания из-за повреждённых в огне нервов.
Будто невидимые силы подняли Марция и заставили побежать вслед за Войканом.
– Войкан! – завопил он, перебудив всех солдат. – Войкан! Альвгред! Ручей там, Альвгред! Он там!
Глава 41 Настоящие лица
До срока, который она обозначила самрату, оставалась ещё неделя, но она знала, что он не дотерпит – и в этом будет его главная ошибка. Лёжа в темноте своей комнатки, она созерцала перед собой конечную цель, и это придавало ей решимости.
Услышав поступь самрата за дверью сразу после того, как колокол часовни отметил полночь, Надашди пришла в волнение и сжала кулаки, чтобы сбросить напряжение, как учил её Гзар-Хаим.
Тонгейр вошёл без стука, тихо отворив дверь. В свете коридорного факела владыку Касарии почти не было видно, только огромный силуэт в меховой накидке предстал перед ней, почти полностью заслонив собой и без того скудный свет.
– Света бы сюда побольше, тебя не видно совсем.
Надашди перестала притворяться спящей и привстала на кровати на локоть, оголив плечи. Умытое лицо в обрамлении взлохмаченных волнистых чёрных волос едва угадывалось в тёплой полутьме мягкими очертаниями теней.
– Для того, зачем вы сюда пришли, моё лицо совсем не нужно, ведь так?
Он сразу заметил, как изменился её голос: из мягкого и кроткого в низкий, властный и даже грубый. Ему это понравилось.
Тонгейр закрыл за собой дверь, погрузив комнату во мрак, сел на кровать и запустил руку в волосы девушки. Надашди перехватила её и, поиграв пальцами между его пальцев, положила себе на шею. Под кожей над небольшим уплотнением, как от шрама, пульсировала маленькая жилка.
– Волнуешься?
– Ко мне в мои скромные покои пришёл сам Тонгейр Свирепый. Кто-то из ваших любовниц не волновался?
– Бывало, – рука Тонгейра опустилась к ключице, потом ниже к краю одеяла и обнажила грудь девушки. Тьма давала ему возможность разглядеть лишь очертания её мягких изгибов, отчего ему захотелось если и не увидеть больше, то изучить их все на ощупь.
– Я не вижу теней в коридоре, – заметила Надашди, наблюдая, как самрат изучает её тело от подбородка к животу по краю отдёрнутого одеяла и обратно. – Вы пришли сюда без охраны?
– А она мне нужна?
Надашди улыбнулась.
– Гзар-Хаим дальше по коридору, – Тонгейр кивнул на дверь, проведя пальцем по углублению её пупка. – Не хочу, чтобы он стоял над душой. Иди сюда.
Самрат одним движением подхватил Надашди и усадил себе на колени. Жадным ртом прижался к её губам, стирая кожу щёк щетиной, как наждачкой. Девушка поборола в себе импульс брезгливо оттолкнуть мужчину и, закрыв глаза, обняла его голову руками, как он того желал.
– Надашди?
– Да?
– Это шёлк? – Тонгейр провёл рукой по скользкой ткани нижнего белья служанки, не зная, что именно его больше всего удивило: шёлк или само наличие у неё нижнего белья.
– Думаете, Меганира заметит пропажу одной из своих юбок? – тон голоса Надашди едва ли выдавал хоть какую-то её озабоченность тем, что её только что поймали на воровстве дорогой ткани.
– Родишь мне сына – всю тебя обряжу в самые дорогие шелка.
Окутанной мраком, ей было легче скрывать своё отвращение к его прикосновениям, гадливость к постыдным ласкам. Неприязнь выдавала лишь предательская скованность, которую самрат принял за неопытность.
– Дрожишь.
– Волнуюсь.
– А не обнимала бы, я бы решил, что я тебе противен.
Закрыв глаза, она представила совсем другие лица и обхватила ногами его бёдра.
– Ляг там, – Тонгейр так же легко, как и до этого, перевернул Надашди на сброшенную с себя медвежью шкуру.
– На полу?
– Не нравится?
Она замешкалась. По отблеску глаз самрат увидел, что Надашди бросила взгляд на подушку, и потянулся к ней.
– Нет, стойте, – Надашди перехватила его руку и прижала к своей груди. – На полу.
Она потянула его за собой, он подчинился.
Гзар-Хаим, подпирая стенку, сидел за углом на корточках и, лакая пиво из пузатой бутылки, прислушивался к однозначным звукам, доносящимся из комнаты Надашди. Пиво не приглушало ни его злобу, ни его ревность. Он ни секунды не сомневался, что Тонгейру давно было известно о неравнодушии своего полководца к служанке, и потому он специально вызвал сегодня ночью именно его охранять самратский покой в объятиях новой любовницы.
Он думал о своей несчастной доле ревнивца, и ему вспомнилась голая коленка Надашди, которую она тогда вынула из-под одеяла и положила ему на живот, когда они на рассвете лежали валетом. Длинные волосы, рассыпанные по подушке, и то, как она тогда впервые по собственной воле позволила ему увидеть себя без дикой раскраски касариек…
– Красавица, – он привстал и поцеловал её заласканную в ночи коленку. – Красавица.
Воспоминания о той ночи, когда эта лиса, наконец, позволила ему добиться от неё своего, пришлось глушить новой порцией пива.
Шумы в комнате всё нарастали, будто там, во тьме, ворочались бешеные животные, разжигая в ревнивце тоску и зависть, потом стали ритмичными, громкими.
– Нет, ну это уже ни в какие ворота! – разозлился Гзар-Хаим и вскочил с места, как укушенный слепнем. Чтобы снять напряжение, он не нашёл никакого иного решения, как начать мерять коридор шагами, потом перешёл к рассуждениям и насмешкам над тем, как же надолго хватает очень зрелого по сравнению с молодым военачальником Тонгейра. Интересно, а в возрасте самрата Гзар-Хаим сможет похвастаться такой же выдержкой? И вообще это хорошо или плохо, что они там кувыркаются до сих пор? Или эти стоны раздаются от того, что девка оказалась настолько прыгучей, что сместила самрату диски в его позвоночнике и теперь пытается вправить их обратно? Он хохотнул, на секунду в это поверив, а потом помрачнел и выругался, уставившись на горящий факел. Ничего она ему нигде не сместила. И все эти звуки были весьма однозначны.
Потом всё внезапно стихло, оборвавшись на полузвуке, похожем на скрежет старых дверных петель. Послышался шорох и глухой удар, будто на кровать служанки медленно опустилось что-то тяжёлое.
Понятно.
Гзар-Хаим встал по стойке смирно, как было принято, и стал ждать. Тонгейр должен был выйти через пару минут, может, пять, в зависимости от того, всю ли одежду стянула с него Надашди или ограничилась одними штанами.
Снова раздался какой-то непонятный стук, звук разрывающейся ткани, вскрик. Непонятно чей. Потом снова послышался стук, уже сильнее. Звякнул замок на двери, будто дверь попытались выбить изнутри, и снова крик.
Это был голос Надашди. Но кричала она вовсе не так, как минуту назад, от притворного или нет наслаждения.
Какое-то внутреннее, сродни звериному чутью чувство заставило Гзар-Хаима медленно подкрасться к двери и прислушаться. Внутри определенно происходила какая-то возня, прерываемая мужским и женским голосами.
– Сука!
Гзар-Хаим вышиб дверь ногой и ворвался внутрь. Перед собой в красном отблеске коридорного факела он увидел то, что повергло его в шок.
На кровати Надашди, хватаясь изрезанными руками за горло, дрыгал ногами опрокинутый навзничь голый самрат. Из его горла толчками пульсировала кровь, ручейками стекая по потной груди на смятые простыни и пол, юрко заполняя ямки между камнями. А на полу, вонзая пальцы в изгвазданную в бурой жиже медвежью шкуру, на четвереньках стояла Надашди и, покачиваясь, что-то шептала.
Кровь на её теле Гзар-Хаим сначала спутал с тонким кружевным платьем, обтягивающим её худое тело, как чулок, и лишь разглядев рядом с ней золотящееся в огненных всполохах лезвие то ли короткого кинжала, то ли обломок меча с рукоятью из древка, почувствовал, как волосы у него на затылке становятся