Я заставила себя вернуться к объявлениям и просмотреть все сначала, уже как следует. Фломастер снова заскользил по строчкам, готовый заключить в красный овал вакансию, которая была бы просто создана для меня.
«Делай хоть что-нибудь стоящее».
И только. Вот такое было объявление.
Я уставилась на него с разинутым ртом. «Делай хоть что-нибудь стоящее».
Кровь бросилась мне в голову. Кто бы он ни был, этот тип, он слишком о себе возомнил! «Делай хоть что-нибудь стоящее», ишь ты! В смысле, кто ничего стоящего не делает, тот может удавиться, так, что ли? А что, позвольте спросить, понимать под этим самым «стоящее»? Работу вообще? А если потерял работу, ты уже никому на фиг не нужен? Тебе нет места под солнцем? Ну и отлично! Как раз то, что требуется выброшенному за борт, – чтобы в него тыкал пальцем какой-то надутый ублюдок, высмеивая его с помощью идиотских объявлений в долбанных газетенках!
– Значит, делать хоть что-нибудь стоящее, да, гад ползучий? – процедила я, трясясь от ярости. – Я тебе покажу «стоящее»! Я тебе плюну в рожу! Надеюсь, это достаточно стоящий поступок для такого урода, как ты?
– «Хейстингс дейли репортер», отдел объявлений, у телефона Дженнифер. У вас есть уникальная возможность: первая неделя – четыре строчки всего за четыре доллара! Вас это интересует?
– Нет, спасибо, меня интересует совсем другое. В последнем выпуске, в разделе вакансий, было одно объявление… короче, мне нужно знать, кто его поместил.
Я заметила, что говорю не совсем внятно, и сообразила, что сжимаю зубами колпачок от фломастера. Выплюнула. Колпачок удачно отскочил от стола и приземлился в раковине.
– А что, в объявлении это не указано?
– Нет.
– Тогда там должен быть телефон.
– И телефона нет.
– Очень странно. Зачем же тогда было помещать?
Дженнифер не говорила, а вещала, как-то свойственно красивым южанкам. Я представила ее себе – высокую, стройную и белокожую, с волнистыми рыжими волосами, которые без всякого ущерба для внешности можно завязать в хвост на затылке. Таких я ненавидела просто из принципа.
– Вот именно. И, тем не менее, тут нет ни адреса, ни номера, ни чего-то еще. Совершенно не за что зацепиться. Всего пять слов: «Делай хоть что-нибудь стоящее». – Я шумно втянула в себя коктейль.
– Вы нашли это в разделе вакансий? – с сомнением уточнила Дженнифер.
– Да. И хочу подать жалобу.
– Жалобу? Но почему? Мне, например, это объявление очень нравится.
– Потому что у вас есть работа.
Это заткнуло Дженнифер на добрых полминуты.
– Так кому и как я могу подать жалобу? Есть у вас контроль за печатной информацией или что-то в этом роде? Кто-нибудь может разыскать этого мерзкого ублюдка и дать ему по шее от моего имени?
– Боюсь, что нет. В смысле, контроль у нас имеется, но подавать жалобу нет смысла. Мы мало что можем в тех случаях, когда объявление вызывает нарекания. Поместили – значит, поместили. И потом, это может быть даже не объявление, а лозунг. Знаете, как на плакатах: «Ведите здоровый образ жизни». Мы же не обижаемся на лозунги, правда? Они нас вдохновляют!
Пока Дженнифер вещала, я с трудом подавляла «скрежет зубовный».
– Значит, жалоба отменяется… – Я постучала фломастером по столу. – Могу я по крайней мере поместить объявление?
– Сколько угодно! Четыре строчки всего за четыре доллара.
– Отлично. Записывайте: «"Стоящему". Что это ты о себе возомнил, умник? Ванда требует ответа. 555-8936».
Пару минут слышалось кликанье клавиатуры, потом Дженнифер прочитала напечатанное.
– А теперь, пожалуйста, номер вашей кредитной карты.
– Сейчас. – Я схватилась за сумочку.
– С вас пятьдесят шесть долларов.
– Что?! – Сумочка чуть не вылетела у меня из рук. – Каких еще пятьдесят шесть? А как же насчет четырех долларов за четыре строчки?
– Это только за первую неделю, а объявление обычно работает месяц. Это еще три недели, каждая из которых стоит дороже.
– Ну, знаете! Ни стыда у вас, ни совести!
– Так как насчет кредитной карты? Она у вас вообще-то имеется?
– Имеется, но не для таких кровопусканий!
– Ладно, – сказала Дженнифер со вздохом. – Вот как мы поступим: я постараюсь уложиться в две строчки – ну, вы знаете, мелким шрифтом и поменьше пробелов – и запущу ваше объявление всего на две недели. Двадцать два доллара вам по силам?
Я уставилась на мерзкий лозунг. «Делай хоть что-нибудь стоящее». Неужто я в самом деле настолько вне себя от ярости, чтобы выложить за ответный выпад двадцать два доллара? Так ли уж мне необходимо устроить этому типу словесную порку? Что я, в самом деле, настолько озлоблена на весь мир, чтобы тратить время на крысиные бега?
Да, я такая!
– Вот вам номер моей карты, пишите!
В положении безработного есть одна очень неприятная сторона: он изнемогает от скуки и при этом слишком подавлен, чтобы чем-то заняться. Я могла бы провести время с большей пользой. Добровольцы всегда нарасхват. Можно помогать тем же безработным, бездомным, беспардонным или бессовестным – да мало ли кому! Вместо этого я торчала у телевизора, просиживая диван, обзаводясь складками на заду и боках, перескакивала с одного канала на другой и накапливала бессмысленную информацию, причем на повышенном уровне громкости, чтобы заглушить музыку в голове. И ждала. Ждала, когда смогу нанести удар.
«Жизнь – это вечное крушение наших надежд».
Я вздрагивала от стыда, когда вспоминала этот момент, каждый раз заново осознавая, что Уолтер меня просто пожалел. А ведь я больше всего ненавидела именно жалость. Вот уж никогда не думала, что опущусь до того, чтобы меня жалели. И конечно, даже в самом страшном сне мне не могло привидеться, что жалеть будет интересный мужчина.
Мне следовало встряхнуться, позвонить в сборочный цех машин «Мазда» и так ловко преподнести себя, чтобы за меня ухватились обеими руками. Чтобы иметь возможность показать миру нос. Увы, одна мысль о том, что предстоит рыться в накладных и фактурах, повергала меня в глубокую депрессию.
Итак, я все глубже погружалась в пучину опасного безделья, болталась между ненавистью и презрением и в конце концов начала верить, что в мире не существует ничего, кроме черно-белой Люси, Кусто, в его шапочке и ребят из телешопинга с их назойливыми попытками всучить всевозможное барахло, «без которого вы никак не можете обойтись».
Телефон зазвонил в один из тех дней, когда я больше ненавидела все на свете, чем презирала. Поскольку молчал он уже давно, я схватилась за него, как утопающий за соломинку, не заботясь о том, кто окажется на проводе. По крайней мере мне предстояло услышать живого человека.
– Я звоню по объявлению, – сказал тихий, кроткий, усталый голос, едва слышный за воплями очередного телепродавца.