Сколько ни иронизировал Инчестер, ему пришлось признаться себе, что он боится.
Боится узнать, какова его невеста, увидеть, как отец ведет ее к алтарю.
Граф скрылся в нефе и стал ждать.
Священник, до сих пор погруженный в свои молитвы, поднялся с колен и повернулся спиной к аналою.
Это был высокий старик с седыми волосами и одухотворенным лицом.
Глаза графа, однако, были прикованы к двум фигурам, которые появились у западного входа.
Невесту вел не Растус Грун, а тот человек, которого граф видел в конторе ростовщика.
Только теперь он был одет, как и сам граф, в костюм, заказанный у лучшего портного.
Он был уже немолод, но держался так прямо, что граф невольно подумал, не был ли тот на военной службе.
Взглянуть на невесту граф не решился.
Он отвернулся и, только когда девушка в белом встала рядом, вдруг остро ощутил ее присутствие, хотя смотрел прямо перед собой, на священника.
Служба началась.
Священник говорил так искренне и вдохновенно, что все, кто находился в часовне, невольно были захвачены величием совершающегося таинства.
Он спросил:
– Кто отдает эту женщину за этого мужчину?
Капитан Доусон тихо ответил:
– Я.
Затем священник повернулся к жениху.
Отвечая на вопросы, граф подумал, что его голос слишком резко и громко раздается под сводами часовни.
Он попытался справиться с волнением.
Голос Бениты, напротив, едва ли был громче шепота.
К тому же граф с тревогой вспомнил, что не позаботился о кольце. Видимо, до последнего момента он не мог поверить в то, что церемония состоится.
Но капитан Доусон достал кольцо из кармана и подал графу. когда жених надевал кольцо ей на палец, Бенита поняла, что это обручальное кольцо ее матери.
Отец не случайно прислал именно его.
Это был символ любви, которую он желал своей дочери найти.
Кольцо оказалось ей впору, к впервые с тога момента, как Бенита вошла в часовню, он» ощутила присутствие матери рядом с собой.
Она даже ясно различала мамино лицо, нежную любовь в ее глазах, улыбку на ее губах.
«Помоги мне… мама… помоги… мне!» – кричала душа Бениты.
И тут девушка вспомнила, что мать никогда, до самой своей смерти, не снимала кольца, которое теперь украшало палец дочери.
Это и был ответ, которого так ждала. Бенита.
Кольцо символизировало семнадцать лет блаженного супружеского счастья.
«Мама… рядом… со мной» – думала Бенита, когда она и граф опустились на колени и священник благословил их.
Когда они поднялись с колен, священник пригласил их к маленькому столику около аналоя.
На нем лежала книга регистрации браков и стояла чернильница с двумя перьями.
Граф написал свое имя там, где ему было указано.
Подписи нельзя было рассмотреть, потому что свечи горели слишком далеко от столика, и их свет не достигал его.
Когда граф положил перо, Бенита взяла другое и тоже поставила свою подпись.
Заиграл орган. Его не было видно. Величественная музыка звучала мягко и приглушенно.
Не сказав ни слова ни священнику, ни капитану Доусону, граф предложил Бените руку.
Под музыку, которая, казалось, заполнила всю маленькую часовню, прославляя Всевышнего, они двинулись к выходу.
Снаружи их ожидал экипаж, не похожий на те, что доставили их сюда.
Это была бричка, изобретенная всего несколько лет назад. Только богатые люди, которые хотели путешествовать быстро и с удобствами, могли позволить себе пользоваться такими экипажами.
Кучера не было, так что графу предстояло править самому.
За откидным верхом, поднятым над передним сиденьем, оставалось место для грума.
Бричка была запряжена двумя прекрасными лошадьми.
Граф занял место кучера, заранее испытывая удовольствие от предстоящей быстрой езды.
К тому моменту, как граф взял вожжи, Бенита уже была закутана в меховой плащ, целиком закрывавший ее фигуру.
Ей помогли усесться позади графа, соболий мех прикрыл ее колени.
– Вы не успеете замерзнуть, – сказал ей капитан Доусон. – Поездка займет не больше часа.
Так же говорил ей отец.
Бенита прошептала:
– Присматривайте… за папой… пожалуйста, и… передайте ему… что я… люблю его!
– Непременно. И еще, – отвечал капитан Доусон, – я скажу ему, что у него очень храбрая дочь, он может гордиться ею.
Бенита опустила голову, и капитан догадался, что слезы снова подступили к глазам девушки.
– Благослови вас Бог, – произнес Доусон и отступил в сторону.
Граф тронул лошадей.
Когда бричка выехала за ворота, он подхлестнул их, и лошади понеслись, словно стараясь показать, на что они способны.
Граф подумал, что, вопреки его ожиданиям, Растус Грун оказался настолько тактичен, что заранее догадался: графу и его невесте вряд ли захочется разговаривать.
Они ехали уже довольно долго, когда граф наконец решился взглянуть на молодую жену.
Но увидел только диадему под меховым капюшоном.
Девушка была закутана так, что походила на медвежонка.
Дорогу в Инч-Холл подморозило, и ехать было очень хорошо, не то что в дождь, когда и копыта лошадей, и колеса экипажей вязли в грязи.
Бричка прекрасно амортизировала, и граф, по правде говоря, не мог вспомнить, когда последний раз ему пригодилось ездить в столь удобном экипаже.
Похоже, это был еще один подарок Растуса Груна. Великолепные лошади делали подарок еще дороже.
Инчестер почувствовал, что испытывает благодарность к этому странному человеку.
Темнело. К тому времени, как они добрались до Инча, тени удлинились.
Бенита не произнесла ни слова с того момента, как они отъехали от часовни.
Граф Инчестер подумал, что следовало бы сообщить ей, что они подъезжают к дому, но не смог заставить себя заговорить.
Он направил лошадей к воротам из кованого железа, которые давно следовало бы покрасить.
Бричка миновала два домика, которые так обветшали, что едва ли годились для жилья. Затем проехала по дороге, по обеим сторонам которой раскинули ветви старые дубы.
Сквозь фату Бенита впервые взглянула на Инч-Холл. Почему-то она ожидала увидеть огромное безобразное здание, наводящее ужас.
К ее изумлению, дом графа скорее напоминал волшебный дворец. Это был чудесный образец итальянской архитектуры времен правления Елизаветы.
Изящные линии здания четко рисовались на фоне неба.
Во множестве окон мерцал свет.
Перед домом раскинулось озеро, через которое шел каменный мост.
Увидев свет в окнах, граф был поражен едва ли не больше Бениты. У него мелькнула страшная мысль, что в доме пожар.
Но затем он понял, что просто почти в каждой комнате зажжены свечи.
Граф не мог понять, кто посмел распоряжаться в его отсутствие. Вчера рано утром, когда он уезжал в Лондон, в доме оставались только его камердинер и супружеская пара, которая служила еще отцу графа.