свидетельств, рассказывающих о подобных минутах в жизни Владимира Ильича, не так уж много… Но стоит ли вообще выискивать их, останавливать на них внимание? Да, стоит, ибо в ленинской индивидуальности наиболее полно воплотились нравственные идеалы революционного класса и, говоря словами Луначарского, даже «биографическое в нем, интимное в нем тоже имеет огромную, общечеловеческую ценность»[41].
Как-то в одном из писем Горький писал, что человеческий характер проявляется в отношении людей
«к внешним, мелким фактам их бытия. Человек ловится на мелочах, в крупном – можно „притвориться“, мелочь – всегда выдаст истинную „суть души“, ее рисунок, ее тяготения»[42].
Вряд ли можно согласиться с Горьким целиком, потому что главным в оценке человека все-таки остается дело. И для современников и для истории всегда важно было не то, как данный человек ел или ходил, а именно социальное поведение личности. Еще в 1894 году Ленин писал:
«…по каким признакам судить нам о реальных „помыслах и чувствах“ реальных личностей? Понятно, что такой признак может быть лишь один: действия этих личностей, – а так как речь идет только об общественных „помыслах и чувствах“, то следует добавить еще: общественные действия личностей…» [Л: 1, 423 – 424].
Эту мысль он неоднократно повторял и потом: «Не понимая дел, нельзя понять и людей иначе, как… внешне». Впрочем, тут же Владимир Ильич добавлял: «…можно понять психологию того или иного участника борьбы, но не смысл борьбы, не значение ее партийное и политическое» [Л: 47, 221]. Ну, а раз «можно понять психологию», то прислушаться к совету Горького надо, ибо сам Ленин однажды, шутя, написал ему: «…тут „психология“, Вам и книги в руки» [Л: 47, 152]. Поэтому, может быть, имеет смысл продолжить разговор о Ленине-человеке с характеристик, которые для политического деятеля на первый взгляд могут показаться мелкими и второстепенными.
Что может с этой точки зрения характеризовать человека? Может быть, какой-то внешний рисунок его поведения, темперамент, какие-то «непрограммируемые» привычки?
В 1935 году ученые Института мозга, исследуя личность Владимира Ильича в самых многообразных ее проявлениях, составили список такого рода вопросов. Ответила на них Крупская:
«Слабым не был… Был подвижной. Ходить предпочитал… Ходил быстро. При ходьбе не покачивался и руками особенно не размахивал. Неуклюжим не был, скорее ловкий. Беспорядочности и суетливости в движениях не было. На ногах был очень тверд…
Гимнастикой не занимался… Плавал, хорошо катался на коньках, любил кататься на велосипеде… Вдаль видел хорошо. Они с мамой (моей) часто соревновались в этом деле. Глазомер у него был хороший – стрелял хорошо и в городки играл недурно…
Был азартный грибник. Любил охоту с ружьем. Страшно любил ходить по лесу вообще… Азарт на охоте – ползанье за утками на четвереньках. Зряшнего риска – ради риска – нет. В воду бросался первый. Ни пугливости, ни боязливости… Высоты не боялся – в горах ходил „по самому краю“. Быструю езду любил…
Смел и отважен»[43].
Что может еще характеризовать человека?
Может быть, музыкальные вкусы? Ведь еще Лев Толстой заметил, что «музыка – это, может быть, самое практическое доказательство духовности нашего существования».
О том, что Ленин любил классическую музыку и глубоко понимал ее, о том, что он, в частности, очень любил Бетховена, достаточно широко известно.
«Как-то вечером, в Москве, на квартире Е.П. Пешковой, пишет Горький, – Ленин, слушая сонаты Бетховена в исполнении Исая Добровейн, сказал:
Ничего не знаю лучше „Appassionata“, готов слушать ее каждый день. Изумительная, нечеловеческая музыка. Я всегда с гордостью, может быть, наивной, думаю: вот какие чудеса могут делать люди!»[44].
Писательнице Софье Виноградской довелось однажды наблюдать за Владимиром Ильичем во время концерта, на котором исполнялась музыка Чайковского:
«Откинувшись на спинку стула, сложив руки на груди, слушал Ленин, как Шор, Пинке и Крейн выводили трио Чайковского. Он сидел вполоборота к залу, чуть наклонясь… Глаза Ленина были задумчиво-сосредоточенными, словно он обдумывал какую-то мысль. Потом они стали напряженными – казалось, Ленин вслушивается во что-то, пытается разобрать невнятное, расслышать неслышимое в разговоре смычков и клавишей. Вот Ленин разнял обе руки и закинул, словно уронил от усталости одну руку за спинку стула. Лицо его постепенно становилось спокойным, черты теряли твердость»[45].
Крупская пишет:
«Очень любил слушать музыку. Но страшно уставал при этом. Слушал серьезно. Очень любил Вагнера. Как правило, уходил после первого действия как больной».
Любил музыку Вагнера? Споры о его сложном, противоречивом творчестве не умолкают и по сей день. Были в нем и такие страницы, как драма-мистерия «Персифаль», где отрешенность от всего земного сочеталась с мистической символикой и пафосом религиозного служения… Но были и совсем другие утверждавшие красоту и радость бытия, величие человека, мощь его свободного духа…
О его творчестве – «могучем и жестоком, как все могучее» – Александр Блок писал в 1918 году:
«Возвратить людям всю полноту свободного искусства может только великая и всемирная Революция, которая разрушит многовековую ложь цивилизации и поднимет народ на высоту артистического человечества».
В этом революционном пафосе Блок усматривал главное в эстетике Вагнера.
«Новое время тревожно и беспокойно, – продолжал Блок. – Тот, кто поймет, что смысл человеческой жизни заключается в беспокойстве и тревоге, уже перестанет быть обывателем. Это будет уже не самодовольное ничтожество; это будет новый человек, новая ступень к артисту»[46].
Схожие мысли о Вагнере высказывала и Клара Цеткин:
«Лишь тогда, когда труд сбросит ярмо капитализма… лишь тогда мечта о свободе искусства обретет реальность и гений художника сумеет свободно совершать свой полет ввысь. Это давно понял и возвестил миру один избранник искусства – Рихард Вагнер»[47].
Что же еще можно сказать о музыкальных вкусах Владимира Ильича? Крупская пишет:
«Музыкальная память хорошая. Запоминал хорошо, но не то чтобы очень быстро. Больше всего любил скрипку. Любил пианино… Оперу любил больше балета»[48].
Казалось бы, вопрос о музыкальных вкусах можно считать исчерпанным…
Но рядом с этим мы видим и нечто другое…
Многие из тех, кто встречался с Владимиром Ильичем в домашнем кругу, пишут о том, как любил он революционную, русскую народную песню, старинные романсы. С каким удовольствием пел, как бы растворяясь в поющей массе импровизированного хора.
Голос у него был «громкий, но не крикливый, грудной. Баритон. Любил такие песни,