До утра я глотала слёзы. Меня убивало не то, что она собиралась уехать с Анатолием и даже не то, что они подчистили счета его семьи. Мне была невыносима мысль, что мама не сочла нужным мне об этом сказать. Ведь такое серьёзное дело не могло быть сиюминутным решением, наверняка они долго планировали, потом готовились. И всё тайком.
Она не бросила меня, не успела. А мне теперь казалось, что бросила. Предала.
И при всём при этом я всё равно остро по ней скучала. Я даже злиться по-настоящему на неё не могла. Я просто стала ещё в сто крат несчастнее.
На другой день я чувствовала себя совершенно измученной. Отец же неожиданно проявил милосердие: не стал гнать меня на завтрак, хотя режим в этом доме ставился превыше всего, и мой выход на работу отложил до следующей недели.
18
С началом новой недели закончились и послабления. Ещё накануне, в воскресенье вечером отец велел быть утром готовой как пионер.
– Сразу после завтрака едем в головной офис. Познакомлю тебя с твоим начальником.
– Начальник – это тот, который в Англии учился и весь из себя крутой профи?
– Именно. И давай завтра без выступлений и выкрутасов.
– А что я хоть делать-то буду там должна?
Если честно, то я правда совершенно не представляла себе, чем люди занимаются на работе. В поле – оно понятно чем, как понятно и со строителями, дворниками или поварами. А что делают офисные клерки, в частности, сотрудники пресс-службы?
– Твой начальник всё тебе расскажет об обязанностях. Будет давать тебе задания, – затем назидательно, с ударением добавил: – А ты их будешь выполнять. Во всяком случае, очень стараться. Учитывая, что ты ничего не умеешь и не знаешь, ничего сверхъестественного тебе не поручат, не переживай. Но то, что поручат, ты обязана делать беспрекословно. Ясно? И ещё, в моей компании дисциплина очень строгая.
Всё-таки удержаться от оскорблений отец никак не может. Я надулась, но он даже не обратил внимания, продолжая расписывать, как там у него всё заведено.
Целый вечер отец растолковывал мне правила и порядки, у меня аж голова загудела. Ничего нельзя, за всё тебя ждут штрафы-штрафы-штрафы.
Только я обрадовалась, что отец вернёт мне карту, как он тут же огорошил: деньги я буду получать дважды в месяц. И такие крохи! Эта так называемая зарплата и сама по себе смешная, так ещё и за каждый прокол могут от этих жалких крох отщипывать.
Глядя, как я приуныла, отец решил добавить ложку мёда в бочку дёгтя:
– Ну а если работник отличится, то его наоборот ждёт премия. Иногда – очень даже неплохая. В общем, просто исполняй задания своего начальника, не отлынивай, не пререкайся, не опаздывай, хотя поначалу тебя будет возить мой Виктор… и всё будет нормально.
Зная отца и его отношение ко мне, это напутствие вполне можно было счесть добрым жестом, попыткой меня приободрить. Прямо как-то неожиданно.
Ах да, за день до этого он ещё и расщедрился: выделил денег на покупку обновок.
Радость, правда, омрачалась двумя обстоятельствами: со мной он отправил свою Веру. Для контроля, видимо. А то вдруг сбегу и куплю себе выпить или же сразу дозу.
Ну а второе: я должна была купить себе не то, что захочу, а исключительно строгие наряды для работы. Там, оказывается, дресс-код: белый верх, тёмный низ. И всё такое скромное, сдержанное, невзрачное. От одних нарядов накатила тоска. Хотя, если уж честно, я себе понравилась и в этом скучном облачении.
Вера тоже каждый раз всплёскивала руками:
– Ах, Линочка, какая же ты красавица! Эту блузку как будто специально для тебя сшили. А как на тебе эти брючки сидят! Заглядение!
Я, конечно, не удержалась и от неразрешённых трат. Купила себе совершенно потрясающие туфли и новую сумочку. Ну и так, всякое по мелочи. Надо же чем-то себя порадовать. Да и наскучалась я по шопингу.
Главное, настроение приподнялось, несмотря на то, что с понедельника придётся ездить на эту самую работу. Но я чем себя утешила – подумала, что зато теперь не придётся изнывать от скуки в этих четырёх стенах, тоже ведь плюс. А когда будут всякие дела, то и времени на грустные мысли не останется. И копошиться в себе не буду.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
На этой ноте я даже решила помириться с Киселёвым.
Строго говоря, мы не ссорились, просто я разозлилась на него за то, что чуть не отправил меня на тот свет, ну и игнорировала его звонки и сообщения. Пусть спасибо скажет, что я не сдала его отцу, а то бы и мириться сейчас было не с кем.
Киселёв неподдельно и бурно обрадовался:
– Энжи! Слава богу! Я уже извёлся весь. Ты на меня больше не обижаешься?
Вообще-то, обида – это совсем не то слово. Я всерьёз собиралась прекратить с ним любое общение, но тогда мне пришлось порвать бы и вообще со всеми нашими и остаться одной, совсем одной. А я так не люблю одиночество! Ну и с Русланом мы всё-таки близки как ни с кем, и хорошего он для меня делал много.
– Ну как сказать… – решила немного пожеманничать я.
– И как же мне искупить свою вину? – подхватил он игру.
– Кровью, Киселёв. Только кровью.
– Кровожадная ты, Энжи.
– Ты пытался меня убить!
– Да я сам чуть не умер! До сих пор, как вспомню, как ты тут синяя лежала и не дышала, так сердце сразу останавливается.
– Это я чуть не умерла, а ты просто наложил в штаны.
– Энжи, ну прости меня. Я даже подумать не мог, что у тебя такая реакция будет, это, наверное, какая-то индивидуальная непереносимость у тебя, аллергия... Если б я знал, что так бывает, я бы ни за что… клянусь!
Я вздохнула. Ну не умею я долго обижаться.
– Ладно, прощу, но с одним условием. Чтобы даже не заикался больше про эти свои делишки и эксперименты. И вообще, при мне – ни-ни! Или сразу врагами станем.
– Согласен на всё! Ты, Энжи, ещё продешевила с условием, – хохотнув, воскликнул он, а затем вдруг робко спросил: – Ты сама-то как?
И я поведала Руслану все свои последние новости с таким энтузиазмом, будто год провела на необитаемом острове, ну или в камере-одиночке.
* * *
В понедельник утром мы с отцом выехали ни свет ни заря. Во всяком случае, гораздо раньше, чем обычно отправлялся на работу он сам.
Спать мне хотелось просто невыносимо, потому что я почему-то накануне разнервничалась и полночи не могла уснуть, а как только задремала, так меня сразу же разбудили.
За завтраком я через силу влила в себя крепчайший кофе, чтобы хоть как-то взбодриться, но особого эффекта не ощутила. В голове клубился вязкий туман, мыслей – ноль, глаза слипались. Ещё и отец, пока ехали, всю дорогу бубнил, как я должна себя вести, чего делать не должна, а меня от его монотонных наставлений окончательно утягивало в дрёму.
Наконец отцовский джип подкатил к зеркальной башне, не особо высокой (в семь этажей, если я правильно посчитала), но зато по обеим сторонам входных дверей на пьедесталах возлежали белокаменные львы, прямо как в Ливадийском дворце. Только тут, среди стекла и прямых линий хай-тека этот архитектурный изыск выглядел нелепо и помпезно.
– У тебя есть час на перекур, – бросил отец Виктору, выходя из машины. – Потом поедем в Мегет.
Отец решительно взбежал по ступеням, я – за ним. Резко распахнув дверь, шагнул в просторный холл, я – за ним. Отмеряя широкими шагами глянцево-мраморный пол, устремился к лифту, и я, опять же, – за ним.
Возле лифта топтались люди: типичные офисные хомячки. Два парня – один тощий и нескладный, второй – какой-то даже не то что полный, а пышный и по-женски округлый. Оба, как положено, в костюмах и при галстуках. Только на первом костюм болтался как на вешалке, а второго туго обтягивал и вовсе не в плечах, отчего вызывал ассоциацию с телячьей колбасой. Дамы тоже не модели. Хотя сильно я их и не рассматривала. Но от одного их скучного вида во рту стало кисло.
Нигде ещё я не чувствовала себя настолько чужеродной, как тут. Никогда и ни за что я не стану частью этого планктона, этого тоскливого канцелярского болотца. Это всё временно. До осени кое-как протяну, а в сентябре пойду восстанавливаться. Уж лучше учиться. Какие угодно сдам зачёты и экзамены, но тут прозябать не останусь.