Читать интересную книгу Афганский рубеж (СИ) - Дорин Михаил

Книга заблокирована

— Скорость 120, высота 100. Взлёт произвёл, — сообщил я и продолжил дальше увеличивать скорость.

— Крона, 201й на первом, 100. Отход по заданию, — доложил Енотаев руководителю полётами.

— Вас понял. Занимайте курс 160, высота 200.

Плавно поднимаю шаг и перевожу вертолёт в набор. Стрелка вариометра, показывающего вертикальную скорость, пошла вверх. Показания 3 м/с для вертолёта ощутимы.

На указателе поступательной скорости стрелка дёрнулась в обратном направлении, но этого нам не надо. Тормозить нельзя. Надо держать значение 200 км/ч.

— Сань, а ты всю ночь в Ленкомнате тренировался? — весело спросил у меня комэска.

— Нет. Спал как младенец.

— Такое ощущение, что на швабрах летал, — посмеялся Енотаев, окончательно убрав руки от органов управления и ноги с педалей.

Комэска имел в виду старый способ развития координации у лётчиков армейской авиации. Управление на вертолёте сложное. Помимо педалей и ручки управления, есть ещё рычаг шаг-газ, отвечающий за тягу несущего винта.

Вот и сажают проблемных курсантов в классе на стул, дают им в одну руку метлу, в другую швабру. И тот совершает ими движения, характерные тем, что в кабине.

— 201й, занял 200. Занятие зоны работы доложу, — сказал в эфир комэска.

Поскольку угол сноса на индикаторе уже значительный, приходится взять поправку в курс. Теперь можно и насладиться видом просыпающейся Каршинской степи.

Сплошная серо-жёлтая масса раскинулась на многие километры вокруг. Вдали можно разглядеть очертания реки Амударья, которую нам предстоит пересечь вскоре, на пути в Афганистан. А пока за ней только пески Каракумы.

Вертолёт начинает цеплять восходящие потоки тёплого воздуха.

— Вроде утро, а уже земля прогрелась, — сказал я по внутренней связи, проходя зону очередного такого потока.

Енотаев кивнул и указал мне на солончак слева от нас.

— Вот центр зоны. Давай здесь поработаем, — дал мне команду и доложил руководителю полётами о занятии района работы.

И начался стандартный простой пилотаж. Виражи и спирали, «горки» и пикирования.

Бросаю взгляд вниз и вижу, как тень вертолёта накрывает редкие стада представителей местной фауны.

— Сайгаки. Дома до сих пор рога есть, — вышел по внутренней связи Сабитович.

— Мясо у них как? — спросил Енотаев, пока я выполнял первый вираж.

Вертолёт слушается, а я уже начинаю уставать. Видимо, Клюковкин не привык так долго пилотировать. Я только один манёвр выполнил, а рука с непривычки забилась. Будем тренироваться!

— Выполняем вираж влево, — доложил я и отклонил ручку управления в нужном направлении.

Силуэт самолёта на авиагоризонте начал медленно отклоняться и остановился в положении 30°. Скорость выдерживаю 200 км/ч.

Восходящие потоки так и норовят развернуть вертолёт. Постоянно придерживаю ручку управления, чтобы не завалить крен больше или меньше положенного.

А пока выполняю разворот, внимательно оглядываю степь. Давно я не видел столь бесплодной равнины с редкими холмами. И всё вокруг покрыто серовато-белой коркой.

— Вывод, — докладываю я и плавно возвращаю вертолёт на нужный курс.

— Крона, 201й, набор 1000, — запросил командир занять нужную высоту.

— Разрешил

Ефим Петрович закончил доклад руководителю полётами и начал проводить мне краткую лекцию по завершающему манёвру в зоне. Чувствую, как новый комбинезон прилип в районе лямок парашюта, а ноги постепенно преют в кроссовках.

Представляю, как здесь было бы в ботинках. А что будет летом!

— Левая восходящая спираль, — дал мне команду Енотаев.

— Понял. Крен 15°, — ответил я и начал набирать высоту.

Стрелка вариометра на отметке в 3 м/с. Медленно удаляемся от сухой степи, поднимаясь выше и выше. Вид открывается шикарный! Даже очертания горных хребтов в районе Самарканда можно разглядеть.

— 201й, 1000 занял, снижение 300 метров, — запросил комэска.

— Понял, 201й. Занимайте 300.

— Давай, Сань. Покажи, как ты сажал вертолёт на ту самую опушку в районе Соколовки, — посмотрел в мою сторону Енотаев.

Странное напутствие от комэска. С чего это ему такая мысль пришла? То у него Саша летать не умел, то теперь всё может.

Притворюсь, что не услышал. Как раз кто-то в эфире начал громко докладывать, что произвёл посадку на площадку.

— Командир, я не расслышал. Начинаем снижение? — переспросил.

— Вперёд. То есть вниз, — сделал движение рукой вперёд Енотаев.

Вниз так вниз. Скорость снижаю до 120 км/ч. Внизу для себя намечаю ориентир серовато-белый солончак, по которому буду ориентироваться. Пора снижаться.

Рычаг шаг-газ опускаю до упора. Вертолёт тут же начинает валиться вниз, а вертикальная скорость снижения увеличивается кратно. Левую педаль отклоняю вперёд. Борт начинает крениться в правую сторону и опускать нос. Вовремя «подхватываю» его ручкой управления.

— Вертикальная 10, — подсказал мне Енотаев, но на приборе и так нет большего значения.

Уши слегка закладывает, но это ещё не всё. Снижаемся. В кабине становится тише. Обороты несущего винта не падают, а земля приближается быстро.

— Выводим, — сказал я, когда уже высота подошла к отметке в 450 метров.

Вернул рукоятку коррекции в крайнее левое положение. Двигатели снова зашумели.

По щеке скатывается капля пота, а вертолёт начинает вибрировать. Ползущая капля действует на нервы похлеще, чем вибрация. Такое ощущение, что нижний отдел позвоночника живёт своей жизнью.

Стрелка вариометра, показывающая вертикальную скорость, стремится к нулю.

— Высота 350, обороты 95%, — подсказывал Сабитович.

Темп набегания земной поверхности замедляется. На отметке 300 метров, вертолёт перевожу в горизонтальный полет, и отворачиваю в сторону аэродрома.

— И не холодно, — сказал я, смахнув противную каплю с щеки.

— Хвалить не буду. А теперь отключаем автопилот. Готов? — спросил командир.

— Выключаю, — ответил я и нажал кнопку отключения на ручке управления.

Моментально вертолёт дёрнулся. С ручки управления будто сняли гирю. Ход стал легче, но это не есть хорошо.

— Работай. У тебя хорошо получается, — радостно говорит мне Енотаев, заметив, как я продолжаю потеть, активно работая то ручкой, то педалями. Шаг-газ тоже всё время отклоняю, но не так активно.

— Спасибо.

Впереди уже видна серая полоса аэродрома и заходящие на посадку вертолёты. В эфире полный бардак. Руководитель полётами практически не замолкает.

— 201й, подходим к третьему развороту, 200. Разрешите заход? — запросил Енотаев.

Но в ответ тишина. В начало полосы заходит один вертолёт за другим, а нас пока просят подождать. Так мы встаём в вираж и продолжаем крутиться рядом с полосой.

— Плотно идут, — предположил Сабитович.

Я посмотрел на лётное поле. Вполне можно зайти сразу на стоянку. Почему комэска не запрашивает такой порядок захода, непонятно. Налёт ему набирать смысла нет.

Есть мысль, что его ещё останавливает чувство ответственности и желание соблюдать документы. Но ведь ничего мы не нарушим, пролетев рядом с вертолётами на установленном расстоянии в 10 метров.

— Командир, а давай сразу на стоянку зайдём, — предложил я.

Комэска помотал головой. Не хочет рисковать. И продолжаем мы крутиться. На посадочный курс начали выходить большие транспортные самолёты. Время посадки затягивалось. Ждать не хочу, но решение за Енотаевым.

— Командир, предлагаю пройти не над полосой, зайти со стороны города, — сказал я по внутренней связи.

— Достаточно на сегодня с тебя. Вон, лучше виражи покрути, — сказал Енотов, поправив свой ЗШ-5Б и убрав руки с органов управления.

Я крутился минут 20 в зоне ожидания, пока нам не разрешили выполнить заход.

Приземлившись и зарулив на стоянку, у меня было ощущение незавершённого действия. Вроде слетал. Показал, что руки у меня из «установленного» места растут. Комэска доволен. Однако в Афгане летать по инструкции будет невозможно.