Но жизнь и на этот раз преподнесла Саше неприятный сюрприз, предоставив ей доказательства дядькиного вероломства. «Еще один жалкий негодяй в мужском обличье!» – с отвращением подумала девушка, поспешив по коридору к теткиной спальне. Поначалу робко, все еще сомневаясь в правильности своего поступка, она поскреблась в массивную дверь, но, когда Елизавета Михайловна не отозвалась, постучала более решительно. Не дождавшись ответа, племянница осмелилась приоткрыть дверь спальни. Увидев, что постель пуста, Саша распахнула створки настежь и с недоверием оглядела шелковое покрывало.
В этой постели сегодня никто не спал! Без малейших угрызений совести Саша опять вернулась к дядькиной спальне и прижалась ухом к двери. Она снова услышала бормотание и смех, затрудненное дыхание, легкие женские вскрики и постанывания.
«О-о-о!» – только и смогла выдохнуть пораженная Александра. Эти двое, похоже, переживают вторую молодость!
Оказывается, ее тетушка, поборница строгих нравов, от которой Саше не раз попадало за выразительные народные словечки и недопустимые для девушки ее происхождения взгляды на интимную сторону жизни человека, оказывается, она тоже небезгрешна и способна со всей страстью и безрассудством заниматься любовью, не стесняясь, что их могут услышать слуги и она, Александра!..
Девушка задумчиво закусила губу. Если дядька с женой в одной постели, значит, нет повода беспокоиться о них? Теперь им будет не до племянницы, и она спокойно отправится в свое имение. Внезапно дверь легонько скрипнула и подалась от сквозняка. Открывшаяся взору картина вмиг вывела Сашу из состояния задумчивости. Поза, в которой находились сейчас ее любимые родственники, была отнюдь недвусмысленна, а их разгоряченные, разрумянившиеся лица подтверждали, что они на подступах к пику своей по-молодому горячей страсти. К счастью, занятые друг другом, они не заметили нечаянного свидетеля их примирения.
Странно, но охватившее девушку чувство стыда и удивления сменилось вдруг ощущением необыкновенной легкости. Саша стала быстро спускаться по лестнице, улыбаясь во весь рот, пока не добежала до нижней ступеньки. Здесь она остановилась. Мысль о князе Адашеве вновь пронзила ее сердце. Он ведь привлекательный мужчина и более молодой, чем ее дядька. Разве он способен слишком долго обходиться без женщины? Ласковая Козочка как-то рассказывала, что мужчина без женщины болеет, у него портится характер, он становится нетерпимым к окружающим... Не похоже, чтобы князь жил схимником, но вполне вероятно, что его поведение объясняется отсутствием постоянной женщины в его жизни. Девушка покачала головой. Вряд ли он страдает от недостатка женского внимания. Любая из вчерашних дам, даже Дуванова, которая всего-то на пару лет моложе Елизаветы Михайловны, и то сожалела, что скована брачными узами, да тетка и сама млела в его объятиях. Что же тогда говорить о баронессе, свободной в своих поступках, как горный ветер?! Нет, навсегда уплыла ее надежда в туманные дали, навсегда разбежались их пути-дороги, так и не успев пересечься, хотя бы на мгновение...
О Господи! Саша несколько раз перекрестилась. Спаси и сохрани ее от мыслей о князе, избавь от грешных дум и напрасных надежд! Помоги найти силы, чтобы спокойно и без сожаления покинуть Петербург!
Время и расстояние помогут забыть этот холодный, бесстрастный взгляд. Она попробует воспользоваться советами тети и влюбиться в какого-нибудь провинциального недотепу. И тут же мысленно отругала себя. Не нужна ей никакая любовь. В имении слишком много дел, чтобы думать об устройстве собственной судьбы. Такой уж, видимо, ее удел, прожить всю жизнь в одиночестве. Глубоко вдохнув, Саша расправила плечи и постаралась с пафосом римского цезаря произнести:
– Alea jacta est![12] – Не выдержав, она рассмеялась. Хорошее настроение снова вернулось к ней, а радость от предстоящей встречи с отцом, предчувствие скорого избавления от столичной сутолоки наполнили сердце безмерным покоем.
8.
Князь Адашев и его старинный приятель Павел Верменич, соучастник детских проказ и юношеских забав, на которые оба были великие мастера, сидели в ресторане Леграна и отмечали встречу после трехмесячной разлуки. Перед этим они долго беседовали в кабинете князя, но так и не наговорились.
Имения их отцов находились по соседству: полчаса бега через заросшую лесом балку, а потом вдоль ручья. Мальчики виделись ежедневно. К тому же это были прекрасные места для игры в казаки-разбойники и отважного рыцаря Робин Гуда. И теперь, будучи в деревне, друзья беспрестанно встречались и секретов друг от друга не держали.
По примеру соседа Верменич-старший отдал своего отпрыска в Морской кадетский корпус; молодые люди закончили его одновременно, но назначение получили на разные корабли. И хотя Павел не сделал столь головокружительной военной карьеры, но службу закончил в звании капитана третьего ранга. И в отставку вышел также по причине тяжелого ранения в последней турецкой кампании.
Чуть выше среднего роста, широкоплечий, Верменич внешне был полной противоположностью спокойному и рассудительному князю. Жизненная энергия била в нем ключом, порою переплескивая через край, что создавало представление о нем, как о человеке довольно легкомысленном, веселом и простом в обращении. На самом деле среди близких ему людей он слыл большим умницей и, несмотря на дружеские отношения, был одним из наиболее беспощадных критиков проекта князя. Зато в силу своего характера к некоторым житейским вопросам Павел подходил менее серьезно, чем его друг.
В отличие от Адашева, которого родители женили в двадцать лет на хорошем приданом, Верменич не был женат. Вся губерния с неусыпным вниманием следила за полной опасностей и интриг жизнью первого любовника округи. О его авантюрах ходили предания, а из уст местных кумушек сыпались подробности новых любовных побед. Обросшая легендами жизнь Павлуши Верменича вызывала скептическую усмешку успевшего овдоветь Адашева, но иногда князь не выдерживал и сурово отчитывал приятеля. Особое осуждение у него вызывал так называемый гарем. В имении у Верменича в отдельном флигеле всегда жили три-четыре девушки. «Ядреные у меня девки, кровь с молоком!» – любил, похвастаться ими Павел. И действительно, красивые, здоровые наложницы с радостью выполняли любовные прихоти барина. Но к его чести он никогда не бросал их на произвол судьбы, а поскольку количество бывших возлюбленных из красавиц-крестьянок (как и прижитых от них детей) все возрастало, то Павел большей частью был озабочен поисками подходящих для них мужей (от красивой девки с хорошим приданым, пусть и «потревоженной» барином, разве кто откажется?), находил нянек своим незаконным чадам. Их набралось уже с полдюжины, и все точная копия своего горячего папаши: со жгуче черными кудрявыми головками, карими глазами и с вечной улыбкой на розовых физиономиях. От отца их отличало лишь отсутствие усов, а у Верменича они были отменные, в свое время несомненная гордость Черноморского флота – густые, длинные, ухоженные... «Мои вороные», как любовно называл их хозяин. Усы, очевидно, и были основной причиной, побуждающей женщин столь быстро сдаваться. Никто, кроме Павла, не мог так лихо управляться со своими усами, бесподобно звонко щелкать каблуками и так откровенно оглядывать женщин, отчего те безропотно шли в расставленные им сети, потом стремительно переходили в статус «бывших возлюбленных», легко с этим мирились, оставаясь с ветреным любовником в самых дружеских отношениях.