Читать интересную книгу Гении тоже люди… Леонардо да Винчи - Валериан Маркаров

Леонардо, понуро опустив голову, возвращался домой. Перед лицом его, в какой-то дымке, неподвижно стоял образ Мамы, смотрящей на него любящими, но такими печальными глазами. Разлука с ней наполнила невыносимой болью его душу. Он больше не слышал стрекотания кузнечиков и жужжания пчел, не чувствовал аромата растений. Весь мир, словно сопереживая ему, замер в какой-то торжественной печали.

– Вернуть бы ее, хоть на минутку – лишь увидеть лицо… чтоб посмотреть в любимые добрые глаза… и прикоснуться к ее теплым, мягким, рукам…

Сейчас, когда он простился с Матерью, он стал понимать, как важна она для него. Ведь без нее померк свет, ушла вся радость жизни и осталась… лишь одна глухая тишина…

* * * * * * *

В доме его ждали дядя Франческо, бабушка Лючия и Альбиера. Отец уехал во Фьоренцу по делам, а дед Антонио, как сообщила бабушка, был приглашен в один из домов Винчи для составления какого-то нотариального завещания.

– Леонардо, где ты ходишь весь день напролет? Ты весь пропах лесом! Смени штаны и рубаху, мой руки и садись за стол поскорее, – сказала бабушка добрым, мягким голосом, накрывая на стол, – вот-вот подойдет дедушка и мы будем обедать. Она искренне любила своего единственного внука, прощая его шалости и никогда не жаловалась мужу на его многочасовые прогулки по горам и лугам Тосканы.

В Винчи, в большинстве домов, кухня обычно объединялась со столовой и приготовление пищи осуществлялось на открытом очаге посреди комнаты с целью сохранить в доме тепло. В этом же, одном из самых, наверное, больших и знатных домов в городке, кухня была отделена от других комнат. Приглашенными сэром Антонио мастерами камин был перемещен к стенам главного зала, а позднее выстроено отдельное крыло для кухни, которая была отделена от зала крытой галереей так, что дым, ароматы и вечная суета кухни не тревожили гостей и домочадцев. На стенах кухни висели сковороды, большие и маленькие кастрюли, чайники и узорная вафельница, в которой по воскресеньям бабушка выпекала хрустящие вафли с козьим сыром и шафраном. В углу стояли вертела для готовки на открытом огне, различных размеров треноги для котлов, и крючки для протыкания перепелов и дичи. Бабушка Лючия по праву считала себя полной хозяйкой этой империи запахов и вкусов. Домашнюю прислугу к приготовлению пищи она не допускала, они занимались лишь уборкой и стиркой, покидая дом Синьора Нотариуса по вечерам. Она же ежедневно обучала молодую невестку правильно пользоваться ковшами и терками, ситечками и ступками, чтобы тщательно измельчать пищу, протирать или процеживать ее до или после готовки.

– Доктор говорит, что чем лучше измельчена пища, тем эффективнее тело поглотит её, – говорила бабушка Альбиере, а та, как всегда, с покорностью, терпеливо выслушивала ее назидания.

В этом доме любили кулинарные излишества и позволяли себе застольную роскошь, что в этом тосканском городишке показывало контраст между семейством нотариуса и местными бедняками. Здесь питались три раза в день. К обычным у бедняков одной или реже двум трапезам, утреннему завтраку и вечернему обеду, здесь добавили merenda, или полдник. При надобности бабушка Лючия приказывала постелить дорогую скатерть из тонкого полотна и соответствующие ей салфетки, посуду, столовое серебро, кувшины для воды, дорогие графины, вилки и ножи. Главным отличием их трапезы от еды бедняков было почти ежедневное потребление мяса и отборного вина, обилие дичи, доставленной крестьянами и арендаторами из их собственных владений, а также – избыток специй и соли, по причине дороговизны это было не по карману простому люду.

Леонардо, усевшись на отведенное ему место, наблюдал за тем, как на длинный деревянный и хорошо отполированный стол, что стоял посреди большой комнаты, накрывают яства, предварительно уложив на него скатерть. Хлеб, как он заметил, сегодня отсутствовал, зато на столе появились горячие пироги, начиненные грибами и смазанные сверху яйцом, отчего они приобрели аппетитные золотисто-хрустящие корочки. Посередине стола, на овальном фарфоровом блюде, лежал припущенный карп, фаршированный овощами и зеленью и политый острым кисло-сладким соусом из меда, уксуса и пряностей.. И, наконец, завидев входившего в дом мужа, бабушка принесла на стол тушеную говядину в глубоком и широком глиняном горшке. Леонардо был голоден, но он помнил, что в этом доме заведено приступать к трапезе только после того, как глава семьи, коим был синьор Антонио, сядет за стол.

Дед отчего-то был не в настроении, придравшись к жене, что та положила слишком много пряных специй – корицы и гвоздики – в тушеное мясо:

– Лючия, я тысячу и один раз говорил тебе, что пряности нужны, чтобы заглушать вкус несвежих или протухших продуктов, – сказал он сердито, при этом облизывая пальцы, – мы же покупаем в лавке мясо только что зарезанного теленка!

– Антонио, я старалась угодить тебе и строго следовала рецептуре, оставленной мне твоей покойной матушкой, – сразу покраснев, тихо ответила на его упрек Лючия.

– К черту рецептуру, будь она неладна! Вот даже доктор говорит, что моя подагра – это результат твоих «кулинарных ше-дев-ров». Да и дорого мне обходятся эти твои заморские пряности, – не переставая, ворчал Антонио, делая короткие паузы лишь для того, чтобы запить еду красным вином, что переливалось рубиновыми оттенками в прозрачном графине из венецианского стекла.

Тут в разговор вмешался дядя Франческо, негромко произнеся:

– Отец, может ты прикажешь еще и придерживаться церковного календаря, согласно которому нельзя есть мясо по средам, пятницам и субботам, а также во время постов? Или мы монахи какие, коим мясо четвероногих животных вообще не полагается по уставу Ордена? Впрочем, я уверен, если бы не твоя подагра, ты бы и здесь нашел лазейку в законе.

– Не перечить мне, когда я говорю! – Антонио стукнул кулаком по столу, да так, что карп на овальном блюде пошевелил своими плавниками, словно живой.

Вдоволь насытившись мясом и нежнейшим карпом и заев все это двумя пирогами, у Антонио, казалось, улучшился нрав и он рассказал домочадцам, что сейчас, по дороге домой, возвращаясь от умирающего аптекаря, успевшего, однако, продиктовать нотариусу свое завещание, его укусила чья-то собака. И завтра он обратится к главе городка с настоятельным предложением переловить и утопить где-нибудь в Арно всех этих бесцельно-лающих бродяжек! Услышав об укусе, Лючия немедленно бросилась осматривать рану на пятке мужа, но там оказалась лишь малозначительная царапина. Дядя Франческо же, наклонившись к уху Леонардо, прошептал:

– Леонардо, ну ответь мне, дружище, разве можно доверять людям, которые не любят собак, а? Но я доверяю собаке, когда ей не нравится человек, – они посмотрели друг на друга, в глазах дяди блестели озорные искорки. И, отвернувшись от Антонио, дабы не вызвать очередной вспышки его гнева, они оба таинственно заулыбались, уже давно научившись прекрасно понимать друг друга.

Дядя Франческо каждый день раскрывал перед любимым племянником удивительную мудрость природы. Нередко он вместе с племянником спускался к реке и, глядя на ее быстрые воды, говорил Леонардо, что вот, мол, и жизнь приплывает и утекает. Они гуляли по лесу, и дядя Франческо показывал ему, какие превращения происходят с насекомыми. Он заставлял Леонардо прикоснуться руками к комочкам земли, когда всходили хлеба, сам удивляясь той неведомой силе, которая помогает тоненькому стебельку пробиться сквозь твердую, оледенелую землю. А в разгар лета дядя и племянник наблюдали за муравьями, которые тащили на себе зерна более крупные, чем они сами. Однажды дядя Франческо рассказал ему сказку о тайном договоре между муравьем и зернышком.

– Оставь меня здесь. Я вернусь в родную землю, а через год принесу тебе не одно, а сто зерен, – попросило зерно муравья.

– Ну а муравей?

– Он, Леонардо, так устал тащить зерно, что согласился. Только не очень-то он поверил обещанию зернышка. А через год…

– Колос! Зерно превратилось в колос! Верно, дядюшка?!

На следующее утро Леонардо с дядей Франческо отправились по обыкновению гулять по окрестностям Винчи. Они забрели далеко в луга и стали собирать птичьи яйца. Ловко отыскивая спрятанные в траве гнезда, Франческо в своем увлечении разгибался лишь изредка, в то время как мальчик, задрав вверх голову, больше наблюдал за птицами, которые с криком носились над нами.

– Леонардо, не различаешь ли ты в их крике что-либо понятное нашему разуму? – подняв голову, спросил дядя.

– Да, я четко слышу, как они просят нас не похищать их еще не родившихся детей, а вот эта пара прогоняет нас, крича – Вон отсюда, негодяи! – отвечал ему мальчик.