Читать интересную книгу Тайм-аут - Андрей Титов

— Когда меня устроит размер твоих банок, Егор. Стас, ну-ка передай ему инструмент, дрищ дрищом, смотреть стыдно.

— Виктор Николаевич, серьезно, мозоли кровавые на руках.

— Только не ной, Егор, уже заказал. Придется подождать, говорено же вроде.

— В эту субботу вы мне будете нужны. — говорит Биня под конец смены. — В Институте Радиологии в Песочном будет работенка, не такая тонкая как обычно, но более тонизирующая.

— А почему в Песочном? — спрашивает Егор.

— Я там проходил лучевую терапию после операции, тамошняя администрация здорово мне услужила, приняв облучаться, не дожидаясь квоты. С тех пор я время от времени помогаю им по медицинской части. Сейчас у них большая перестановка в отделении и катастрофически не хватает рук. А это уже ваш профиль. С меня день отгула каждому, только не всем сразу.

— Всем сразу? — удивляюсь я, — Нас ведь только двое.

— Макс тоже едет с вами.

4

В начале десятого утра я, Макс, Егор и Биня встречаемся на станции «Озерки», садимся в маршрутку и с полчаса едем на север в сторону Сестрорецка. Сделав в финале серию поворотов, машина останавливается на стоянке перед комплексом в лесном массиве. Два четырехэтажных здания в горизонтальную бежево-коричневую полоску соединены кишкой-переходом, формирующим арку. На ближайшем торце надпись крупными черными буквами «РОССИЙСКИЙ НАУЧНЫЙ ЦЕНТР РАДИОЛОГИИ И ХИРУРГИЧЕСКИХ ТЕХНОЛОГИЙ». Миновав арку, мы попадаем в прогулочный двор со скамейками и часовней. Чуть правее виднеется пруд с проложенными вокруг гравийными дорожками. Атмосфера царит умиротворяющая. Поднявшись на крыльцо, мы проходим в небольшой холл с гардеробом и аптекой..

— Ну вот, собственно. — тихо, как бы сам себе, говорит Биня, затем достает мобильный телефон.

— Алло, Ирина? Это Виктор. Мы внизу. Ага, ждем. Спасибо.

— Ждем. — повторяет он нам и убирает телефон в карман.

Надев бахилы, рассаживаемся по диванам.

— Виктор Николаевич, а… Давно было?.. — спрашивает Егор после паузы.

— Как в прошлой жизни.

— А… как это? В смысле, каково?

— Каково? Рассказывать в деталях долго, да и не надо. Вкратце могу сказать, что после пережитого меня в жизни мало что может испугать. Один проезд на каталке чего стоит.

— На каталке?

— Да, правда это не здесь было, а в Поленова. Перед операцией тебя бреют налысо, кладут голым на передвижной стол, вставляют катетер в причиндал, накрывают простыней и везут в операционную. Кровоизлияния, слепота, частичная или полная парализация при операциях на головном мозге — обычное дело, так что эти несколько минут, пока ты смотришь на проплывающий потолок, возможно, последние в твоей жизни либо как полноценного человека, либо вообще. Можешь попробовать представить ощущения.

— Запоминающиеся, надо думать.

— Не то слово. Но ведь для того нам и дана жизнь, чтобы выдерживать испытания, не правда ли? К тому же, не могу сказать, что я не вынес ничего полезного из этого опыта. Говорят, человек в течении жизни в среднем три раза полностью переосмысляет ценности. Но сколько бы раз ты их ни переосмыслил до поступления сюда, после становится на один больше. — Биня обводит холл взглядом. — Эти стены видели больше слез, чем Матрона Московская. Постоять на протяжении какого-то времени одной ногой в могиле порой весьма полезно, помогает стряхнуть шелуху, знаешь, разделить вещи на то, что важно и на то, что нет. Жизнь чертовски коротка, к сожалению, человек устроен так, что лучше всего это понимает лежа в темной палате и пересчитывая вещи, которые не успел сделать.

— Не самый приятный способ просвещения. — говорю я.

— Как показывает практика, действительно полезные вещи вообще редко бывают приятными, Стас.

— И что вам запомнилось больше всего?

— Страх, отчаяние и уйма брошенных, никому не нужных людей. Чем хуже состояние больного, тем очевиднее становится одна вещь: в подавляющем большинстве случаев есть только два человека, на которых ты можешь рассчитывать в полной мере и в любое время: мать и жена. Никто больше не будет таскаться с тобой неделями из отделения в отделение, ночевать на стуле возле тебя, вытирать сопли и задницу, околачивать кабинеты и вымаливать дополнительный осмотр у врача. И с возрастом эта истина только крепнет.

— А как же отцы? Дети? Друзья, наконец? — спрашивает Егор.

— Действия отцов и детей организованы матерями и женами, женщины — сила, приводящая их в движение. А друзья? Друзья — понятие стихийное. Сегодня здесь, завтра дела. Один-два раза привезти что-нибудь из очевидного и «счастливо, брат, поправляйся, всего хорошего». Престарелые холостяки все как один лежат в мокрых подгузниках, вне зависимости от количества друзей.

Макс и Егор отходят в поисках буфета. Я рассматриваю пациентов и людей, пришедших их навестить, и только сейчас замечаю, что подавляющее количество посетителей — женщины. Биня рассеянным взглядом смотрит перед собой, размышляя о чем-то своем. Мне жутко хочется расспросить его еще. В конечном итоге, я решаю не скрывать интереса.

— Виктор Николаевич, а как вы поняли… ну… что с головой не порядок?

Биня как будто сам не знает ответа на этот вопрос. После нескольких секунд раздумий, когда я уже решаю, что молчание и есть ответ, он неожиданно начинает говорить.

— Меня начали посещать странные состояния. Эпилептологи называют это «аурой», состояние, часто являющееся предвестником приступа. Максимально упрощенно его можно описать как потерю способности концентрировать внимание, но на самом деле, это нечто большее. — Биня снова надолго замолкает, собираясь с мыслями, — Ощущение похоже на дежавю продолжительностью секунд десять, в течении которых ты в онемении наблюдаешь окружающую тебя картину. Как будто только что оказался здесь и сейчас, телепортированный невесть откуда. Одновременно с этим как будто снимаются верхние пласты сознания, ответственные за социальные навыки, за успокоительную оболочку, которую ты создаешь в течении жизни, будучи оптимистически настроен. Не остается никакой иллюзии безопасности, ты отчаянно ощущаешь свое одиночество и осознаешь тот факт, что можешь умереть буквально в любую секунду. Болезненное состояние организма усиливает эти переживания многократно, из подсознания всплывают образы с голосами, близкие настолько, что, кажется, ты можешь до них дотянуться, но в то же время бесконечно далекие, как стремительно выветривающиеся воспоминания о только что пережитом сне в первые секунды пробуждения. В такие моменты становится страшно, ибо я понимаю, что это есть чистое безумие. Похожие ощущения испытывают нормальные люди когда засыпают с высокой температурой. Фантасмагория из цветов и теней, голоса, кровать как будто всасывает тебя внутрь и кто-то недобрый прикасается к тебе, не давая погрузиться в сладкую дрему, заставляя балансировать на краю бездны, делая участником нереальных сценариев, осмыслить которые ни во время, ни после нет никакой возможности. В «Играх разума» психиатр говорит жене Нэша, что кошмар шизофрении в том, что ты не знаешь, что реально, а что нет. «Представьте, будто вы неожиданно осознали, что самые важные для вас люди, места и события не исчезли, не умерли, а гораздо хуже — их никогда не было. Представляете, что это за ад?» Я очень хорошо понимаю о чем он говорит, хотя, конечно, не в той же степени, что и шизофреники. Обывателям зачастую кажется, что преодолеть ментальную болезнь довольно несложное дело, нужно лишь критически воспринимать происходящее и постоянно давать оценку своим действиям, нормальный человек якобы никогда не опустится до невменяемости. В действительности же, это состояние почти физическое. Весь мир сосредоточен в твоей голове, со всеми его законами и содержимым, и он хрупче карточного домика. Все рассыпается в одно мгновение, стоит лишь чуть-чуть засбоить мозгам. Не остается никаких ориентиров. И это страшно. Поверь на слово, быть безумным по-настоящему страшно. Уверен, проводи я в таком состоянии хотя бы два дня в неделю, я бы давно наложил на себя руки.

Мне хочется задать еще несколько вопросов, но Биня вдруг поднимается и идет в сторону одного из примыкающих коридоров. Я замечаю симпатичную женщину средних лет с телефоном в руке, обменявшись приветствиями с Биней, она машет мне рукой, призывая подойти. В этот момент возвращаются Макс с Егором.

— Вот орлы в помощь. Егор, Максим, Стас. Ирина Викторовна, — добавляет Биня, указывая на женщину, — Ирина Викторовна распорядитель на местном балу, так что прошу любить и жаловать. — Я к Вишневскому. — поворачивается Биня к Ирине Викторовне, та кивает в ответ.

— Ну что, мальчики, пойдем, покажу где что.

5

Поднявшись на второй этаж, мы проходим через несколько отделений, мимо столовой, рядом с которой сидят два старика, один с неряшливой бородой и культей вместо правой руки, громко, явно с расчетом не только на своего собеседника, рассказывает о современных нравах и рекламе по телевизору, «та, где мужик в трусах по телефону разговаривает». Второму рассказы бородатого не то чтобы неинтересны, он как будто спит с открытыми глазами. «Писька стоит. Убегает потом куда-то.» — еще активнее наседает первый. Далее мы перемещаемся в соседний корпус по кишке-переходу и попадаем в просторное светлое помещение, заставленное разногабаритной картонной и деревянной тарой. Поставив задачу разнести все по названным кабинетам, Ирина Викторовна удаляется. «Говно вопрос» — говорит Егор и пытается оторвать от земли самый большой ящик. Понаблюдав за ним, мы с Максом решаем начать с малого и цепляем по небольшой, но довольно увесистой картонной коробке. Пытаясь взять сразу две, Макс чуть было не роняет одну на пол. Как раз в этот момент в помещение заглядывает молодой человек в синей больничной форме.