Юрий Михайлович нехотя согласился, но это был первый тревожный звоночек, за которым мог последовать пожарный набат.
День не задался с самого утра. Молоко для овсянки сбежало, пришлось довольствоваться бутербродами, на подоле юбки откуда-то взялось пятно, а у блузки помялся воротничок. Поэтому вышло так, что под белой кофтой, наспех выдернутой из шкафа, оказался фиолетовый лифчик. При таком плебейском сочетании нельзя было расстегивать пиджак, а значит, целый день придется держать в рукаве козырного туза.
На утро было назначено целых четыре девицы, найденных по объявлениям. Умная Ведеркина давно предлагала обратиться в фирму по подбору персонала, но Тане хотелось выслужиться и сэкономить шефам деньги. Глупо, но еще ей не хотелось быть разоблаченной в маленьких женских хитростях, так как в агентстве довольно скоро могли поинтересоваться, «какого, собственно, рожна надо работодателю, отсеивающему всех подряд».
– Сегодня надо будет кого-то взять, – вздохнула Таня. Двоим из приглашенных было слегка за тридцать, одной восемнадцать и еще одной двадцать. Был шанс, что либо одна из молоденьких окажется страшненькой, но более-менее соответствующей требованиям, либо подойдет кто-то из ровесниц, помятых жизненными передрягами. Татьяне очень хотелось верить, что они помятые, потрепанные или некондиционные.
– Танечка Борисовна, – пропела бухгалтер Лида, заглядывая в кабинет, – у нас шоколад есть, приходите кофе пить.
В отличие от Зинаиды Семеновны Лиду оставляли, но об этом никто, кроме Татьяны, не знал, и говорить было нельзя, поэтому Лидино подобострастие было вдвойне неприятно. Униженный человек никогда не забудет и не простит своего унижения. Лида была довольно независимой и острой на язык матерью-одиночкой. Обстоятельства сложились так, что ей пришлось лебезить.
«Наверное, других вариантов не нашла, а ребенка кормить надо», – невесело подумалось Тане, и она осторожно напомнила:
– Лид, мы с тобой на «ты» были. Чего ты вдруг?
– Ну, так это ж когда было, – развела руками бухгалтерша. – Вы нынче птица высокого полета, а гусь свинье не товарищ.
Она неловко помялась в дверях и уточнила:
– Свинья – это я. Чтобы не возникло недопонимания.
Пауза получилась тоскливой и неудобной.
– А что про меня в офисе говорят? – вдруг спросила Таня. – Только не ври, я ж знаю, что вы шушукаетесь. Раньше все было иначе, и мне жаль, что так вышло.
– Жаль? Ну-ну. Ничего не говорят. Уважают и все такое.
– Лида…
– Ой, ну что такого? Гадают, с кем из начальства вы спите. А я считаю, что ни с кем, просто вас оценили по достоинству, вот и посадили тут.
Лида ушла, а Татьяна еще долго думала, не было ли в словах бухгалтера завуалированного оскорбления. Судя по взгляду, который девушка упорно отводила в сторону, – было, а если анализировать дословно – то вроде нет.
– Неврастеничка, – сообщила Татьяна сама себе и достала пудреницу. Фасад был в порядке, но глубокое чувство неудовлетворенности портило настроение, а следом за ним валились и самоощущение, и уверенность, и все остальное, словно стопка тарелок, из-под которой выдернули самую нижнюю.
– Танюша, – в приемную выглянул Семен, и она тут же растаяла, как снеговик в апреле: пудреница словно отмерзшая морковка вывалилась из слабых рук, а сама Татьяна осела и разомлела от первых же звуков его голоса. – Вы заняты?
Естественно, любой здравомыслящий сотрудник в столь опасной рабочей обстановке сказал бы, что занят. Поскольку если он не занят, то что он тут делает и за что получает зарплату? Но если ответить «да, конечно, занята», то ненаглядный блондин уползет обратно в кабинет, как устрица в свою раковину.
– А что вы хотели? – улыбнулась Татьяна и тут же мысленно застонала: «Как по-хамски получилось! Вопросом на вопрос! Мол, че надо?»
И она на всякий случай с готовностью подалась навстречу шефу и его просьбе.
– У меня личный вопрос, – немного смутился Семен. – Давайте я потом подойду, когда вы освободитесь.
– Черт! – шепотом рявкнула Таня в захлопнувшуюся за ним дверь. – Я ж теперь с ума сойду от любопытства!
Никакой работы у нее не было. Всех, кого можно было, Татьяна уже назначила на собеседования, ее тетки еще не пришли. Сейчас было бы самое время побеседовать на личные темы.
– Неужели сдвинулось? – Она молитвенно сложила руки и посмотрела в низкое небо за окном. Если там, высоко, есть кто-то, кто решает людские судьбы, пусть он сейчас услышит, иначе жить невозможно. И дышать, и говорить. Нет больше сил ждать, сходить с ума по ночам и мечтать, путая реальность с фантазией. В мечтах она зашла уже так далеко, что иногда боялась опозориться на людях, так как Семен Сергеевич был не в курсе ее смелых планов.
– Молитесь? – подобострастно прошипела Зинаида Семеновна, юркой мышью прокравшаяся в приемную. – Я тоже верующая.
– С чего вы взяли? – грубовато бросила Таня, вздрогнув от неожиданности, словно ее застали за ковырянием в носу. – Вы что-то хотели?
– Соскучилась, – истово выкатила глаза главбух. – Не заходите к нам больше, забыли совсем, а без вас тоскливо.
Можно подумать, что раньше Татьяна была местным массовиком-затейником, развлекавшим персонал плясками и частушками. Ей было неприятно подхалимство взрослой женщины, откровенная ложь, а еще было стыдно, заранее стыдно и тягостно, потому что, видимо, именно ей выпадет участь сказать Зинаиде Семеновне про увольнение.
– Я вот пирожок принесла, – главбух вытрясла что-то из полиэтилена. Это «что-то» было замотано в полотенце и издавало тягучий луково-котлетный запах. Такой столовский и неаппетитный, что Таню затошнило.
– Свой, не сомневайтесь, чистыми руками сделан из своих продуктов, – главбух подтолкнула сверток по столу и убежала, смущенно хихикнув.
Амбре поползло по приемной и прочно застряло в носу, перебив тонкий запах духов.
– Добрый день, – в приемную заглянула кудрявая голова, принюхиваясь и оглядываясь. – Ой, я не вовремя? Вы обедаете?
– Нет, – досадливо мотнула головой Татьяна, – проходите.
Она торопливо затолкала пирог обратно в полиэтилен, потом для верности надела на него пару «прозрачных» карманов из регистратора и скрепила степлером, после чего сунула в помойное ведро. Теперь воняло от рук, но выйти из приемной, оставив там посетителя, она не могла. Вытерев жирные пальцы листом бумаги и ощущая навязчивый столовский аромат, Таня тоскливо вздохнула: когда не везет, это на весь день.
– А я пришла в секретарши, – радостно оповестила ее голова, наблюдавшая за манипуляциями. – Можно?
Учитывая «правильность» построения фразы, в секретарши этой соискательнице было категорически нельзя.