– Мам, рано тебе еще для склероза. Антон Жбанов, он же сам сказал.
– Антон Жбанов – это не объяснение. Тут мог быть Ваня Иванов, Федя Пупкин и Махмуд Махмудов! Это ни о чем мне не говорит! Кто такой этот Жбанов и почему ты затолкала его в шкаф, как грязные колготки? Кстати, может быть, хотя бы необходимость прятать в шкафу мужиков поможет тебе научиться стирать белье, а не складировать его в углах.
Дочь надулась и понуро села у холодильника. Это место было самым удобным в их маленькой кухоньке. Повернувшись спиной в угол, можно было чувствовать себя защищенной. Именно из этой позиции Татьяна заводила тягостные воспитательные монологи и выясняла отношения. Сейчас любимое место оккупировала Карина.
– Не смей молчать, когда я спрашиваю. Я имею право знать, что у нас делают твои друзья!
– А что? Я не имею права привести друзей?
– Имеешь. Но если нет никакого криминала, зачем ты его в шкаф запихнула?
– Может, мы в прятки играли. И вообще, в этом ты вся – сразу начинаешь думать про меня гадости!
– Если ты немедленно не скажешь мне, кто такой этот Жбанов, я завтра пойду выяснять подробности в школу! – взвизгнула Татьяна. Ей было противно и стыдно, а еще раздражало бессилие, словно она была крохотной мышкой, пытающейся в одиночку прорыть туннель под Ла-Маншем.
– Он из одиннадцатого «Б», – вздохнула дочь и снова с видом оскорбленной принцессы задрала подбородок.
– Второгодник?
– Почему? – Видимо, все, что касалось драгоценного Жбанова, было ей близко. Мамино предположение Карину явно обидело. Уже хорошо. – Не отличник, конечно, но и не двоечник!
– Из одиннадцатого? А почему он такой… такой… – Татьяна замялась, подбирая нужное слово. В голову лезла всякая дрянь: брутальный, волосатый, сексуальный… – Почему он такой крупный?
Карина пожала плечами. Действительно, откуда ей знать – почему?
– У вас с ним что-то было? – отважилась наконец одуревшая от событий мать на самый главный вопрос.
– Не было у нас ничего! – Карина так горестно это выпалила, что сразу стало ясно: ничего на самом деле не было, но она об этом страшно сожалеет.
– Ах, какое горе, – лицемерно посочувствовала мать. – А что ж так? Я помешала?
– Если бы! Он не хочет, видишь ли! А почему? Чем я хуже Лизки? Или Катьки? Почему с ними он хочет, а со мной нет?
– Я смотрю, твой друг – ходок! – хмыкнула Татьяна.
– В каком смысле?
– В смысле – общительный! Через край.
– Ну и что? Зато по нему все в школе сохнут, а он со мной!
– Так уж и все, – пробормотала Таня, вспомнив суровую, бульдогообразную физиономию классного руководителя дочери Ады Ивановны. Она точно ни по какому Жбанову сохнуть не могла.
Глава 10
– Татьяна Борисовна, день добренький! – расплылась в улыбке Зинаида Семеновна. Раньше она отродясь не называла Татьяну по отчеству, она и отчества-то не знала. Скорее всего, сейчас главбух подсмотрела его в личном деле. Коллеги ассоциировались у Татьяны с призраками, фантомами: с одной стороны – живые, ходят по коридорам, толкутся в курилке и даже ругаются из-за открытой форточки, а с другой – их уже нет. Или почти нет. Как только она сможет найти замену по выданному списку, их больше здесь не будет. Это было невыносимо: ее любили, стиснув зубы, улыбались, задаривая, как ядовитую змею, и до истерики боялись. Никто не знал, кого именно уволят, и все боялись. А Татьяна изнывала под гнетом доверенной ей информации и мирилась с отведенной ролью только из-за Семена.
– Ты преувеличиваешь, – убежденно рявкнула Ведеркина, которой Таня позвонила из приемной. В связи с отсутствием Юлечки, которую выгнали, даже не дожидаясь замены, в приемной теперь обитала Татьяна. Это было одновременно и понижением в должности, и знаком высочайшего доверия. Теперь Семен мог садиться на ее стол, таинственно улыбаясь и иногда делая какие-то намеки. Таня никак не могла их разгадать и от этого волновалась, краснела и смущалась.
Она бросила все дела и набирала персонал. Разумеется, собеседовать ей доверили только секретарей, остальных она только фильтровала, решая, кого можно допустить до шефов, а кого – нет.
– Наташка, я с ума сойду. Они меня ненавидят, как будто я палач, решающий, кого казнить, а кого – помиловать.
– Это синдром тряпки, случайно брошенной на трон. Нет бы воспользоваться, так она по пыли скучает. У тебя в мозгу пробка. Или прыщ. В любом случае там есть какой-то непорядок, – раздражалась Ведеркина. – Поставь всех на место! Вспомни, как тебя шпыняли, насладись победой.
Наверное, у Наташки получилось бы насладиться, но Татьяне не хотелось плясать на чужих костях и чувствовать себя изгоем.
Сотрудники вылавливали претендентов на вакансии внизу и допрашивали с пристрастием, чтобы выяснить или угадать, кто не «жилец». Таня всеми правдами и неправдами пыталась препятствовать этим партизанским вылазкам. Руки опускались, нервы вытягивались тонкими нитями, а совесть трепыхалась выброшенной на берег селедкой.
– Что бы мы без вас делали, – нежно тянул Семен и иногда даже дотрагивался до руки. У Тани останавливалось дыхание, и в горле начинал шебуршиться комок, выжимающий слезы и глупое покашливание, как будто она подхихикивала.
С секретаршами происходило форменное безобразие. Несмотря на наличие более чем достаточного количества претенденток, найти нормальную не представлялось возможным. От обилия голых ног, полувывалившихся грудей и широко распахнутых глаз Татьяну уже слегка мутило. В течение первой недели она упивалась редкостным идиотизмом юных дурех, перевших на обещанную большую зарплату, как быки на красное. С чистой совестью Таня могла сказать, что ни одна из них не подходит. И это радовало, потому что было страшно допускать до Семена всех этих свежих, холеных красоток. Но потом стало хуже. Поток дур почти иссяк и пошли вполне нормальные кандидатки «на престол». Тут Татьяне стало действительно страшно, и она начала выискивать дефекты на случай, если надо будет оправдываться перед шефами. Она не могла признаться даже себе, что сознательно затягивает естественный отбор, чтобы быть ближе к любимому человеку, чтобы иметь право сидеть в приемной, чтобы не допустить на это сладкое место другую.
Однажды Юрий Михайлович недовольно поинтересовался:
– Татьяна, а не слишком ли тщательно вы отсеиваете девиц? Вчера одна рыженькая была очень даже ничего. С хвостом.
– Юра, рыжая и с хвостом – это либо лошадь, либо корова. Так что давай доверим кастинг специалисту, – подал спасительную реплику Семен.
Юрий Михайлович нехотя согласился, но это был первый тревожный звоночек, за которым мог последовать пожарный набат.