не медлил. Эйлер условия добавил (в частности – 3000), их удовлетворили, но не отпускал Фридрих. Стороны долго списывались, в 1766-м Фридрих сдался, прокомментировав в письме д’Аламберу: «Господин Эйлер, до безумия любящий Большую и Малую Медведицу, приблизился к северу для большего удобства к наблюдению их».
И музыкальную гармонию Эйлер обосновал. В «Опыте новой теории музыки» (Tentamen novae theoriae musicae, 1739) расписал, чем приятная (благозвучная) музыка отличается от неприятной (неблагозвучной). Может, на отношении к музыке они и не поладили с Фридрихом? Что имел в виду Эйлер под приятностью, полагал термин интуитивно понятным? Определение я не искал, в публикациях по этому поводу есть косвенное: «В конце главы VII Эйлер расположил интервалы по „степеням приятности“ (gradus suavitatis), при этом октава была причислена ко II (наиболее приятному) классу, а диасхизма – к последнему, XXVII классу (самый неблагозвучный интервал); некоторые классы (в том числе первый, третий, шестой) в таблице приятности Эйлера были пропущены». Писали, что в этом слишком много музыки для математиков и слишком много математики для музыкантов, это обычная шутка в подобных историях. Математики часто лезут – профсклонность или деформация – во все подряд (и у д’Аламбера есть трактат «О свободе музыки»). Тем более когда обнаружилась поляна, на которой полно всего и откуда видно во все стороны света. Оказался на ней, а там вокруг результаты, только подбирай. Ну а если и не сложится, как с музыкой, тоже неплохо. Отрицательные результаты, они тоже то да се.
Но и у меня математическое образование, а тут же вот и она, новая поляна – для нее непременно должна быть какая-нибудь теория. Степени приятности музыки, это как уровни блаженства, Сансуси склоняет к таким выкладкам. Но эти варианты относятся все же к социальному пространству, а здесь теперь не блаженство, другая субстанция. Сансуси появился из-за леса, раза в четыре выше елок-сосен, и окружил со всех сторон. Вот она, тушка Сансуси: дворцы-аллеи-статуи, а над ней, объемля их и всех, кто здесь оказался, – громадное Сансуси, в общение с которым ты влип, все равно в каком его углу находишься.
В нем и то, и это, и все одновременно. Тут фонтан, а – одновременно – где-то там Потсдам, и – одновременно – церковь с колокольней, как бы составленной из семи квадратных балконов друг на друге, рядом с парком, и – одновременно – бордовая голова итальянца-мецената, и – одновременно – террасы виноградников, кто-то, бегающий вдоль террас, спускаясь, в лимонно-желтых штанах, и – одновременно – то да се, С. Р.Е., Musicalisches Opfer, Эйлер, картошка, овцы, статуи – разумеется, статуи. Юнона с павлином, прочие, а также фонтан, мельница, аллеи (все это тоже одновременно). Оранжерея, и ботанический сад, ночные похороны-перепохороны, немое черно-белое кино, войны, концерты, хозработы, fluxus+ по пути на трассу в Бабельсберг. И над всем летает дрон, летают дроны.
Тут вещество места, сансуси, из него отчасти составлены и Бахи, и статуи, и Фридрих, и пустота, и все вместе. Все происходит само собой, не требует внимания, но где именно это складывается? Вроде в Сансуси, но какой местный вставил бы сюда Штирлица? сколько туристов дошло до кампуса? кто бы подумал о Гебюре или о ванне, которая как чугунная, но мраморная? Многие детали и не выяснены – почему и зачем тут овцы, например. Нет контекста, а нет его – нет и тебя. Или наоборот. Но есть вещество сансуси, из которого делаются связи, они скручиваются в жгуты, запутываются, завязываются в узлы, продлевают себя, вегетативно размножаясь. Рефрен хулиганззззхххулиганззз за парком, всё в жгутах и переплетениях, чуть влажное и скользкое, громадное на небольшой территории.
Автор тогда небольшой и одноразовый. Сансуси вряд ли различает конкретно его, но машинально всасывает то, что тот ощутил по его поводу. Поглощает посторонние элементы, он ими питается, и они теперь войдут в его комплект. Сансуси не разбирает, в нем и такое и сякое, что написано на второй странице, и на 23-й. Уместится без разбора. Сансуси захотел пожрать автора и делает это, ты у него внутри, пишешь же это. Но только у автора нет идентичности, у него идентичность текста, а тот все не выстроится. Был бы готов – сделался бы объектом, да хоть путеводителем. Но пока не сошелся, автор еще не съеден, а тогда он потенциально равен Сансуси. Напротив громадного Сансуси огромный автор, тоже выше леса раза в два-три, а то и больше. И у него много разного, среди чего теперь и Сансуси со всем, перечисленным словами. Автор может оказаться в любой точке этой конструкции одновременно, так что Сансуси теперь уже внутри него, кто тут кого поглотил?
И это зацепка для теории. Здесь какое-то промежуточное существо, между твоими существованием и тушкой, вот что. Тушка понятна, ну а существование – существуешь же как все тут существует, невесть как и почему. Промежуточное существо, посредник. Громадный, он есть у каждого. В нем всякие закутки, вакуоли, слои фактур, кластеры, области, места, факты, домыслы, звуки – из каждой точки куда-то идут ощущения, повсюду свой кукольный (потому что небольшой) театр. Одновременно. Разнообразие жизни уместно изучать по картинкам глубоководных существ: зубастые, безглазые, громадные, небольшие, светящиеся, склизкие, устрашающие – рыбы и твари. Медузы, рачки, невесть что, крылоногие моллюски какие-то. Их вид не предполагает производить впечатления на того, кто не имеет отношения к их территории. Тот их сдуру вытащил наверх, разнообразие и непривычность его поразят, но вокруг разнообразия не меньше, не только видимого. Откуда бы меньше. В промежуточном организме есть дыра, из которой вылетают дроны. Не по делу, не контролировать окрестности, а просто так. Не крутишься в какой-то схеме, она сама жужжит во все стороны. Дроны летают, а дыра/точка ощущает и увязывает их новости. Это не та точка, в которой ты просто существуешь (для определенности пусть она будет каким-нибудь колышком, допустим – лиловым), эта внутри промежуточного существа. Ну, может, она там представитель колышка. Промежуточный организм или делается статуей человека, или обеспечивает вылеты дронов, которые будут еще и самостоятельно расщепляться выше-ниже, туда-сюда.
В первом случае мясная статуя вырастает, как из личинки. Маленькая, белая, личинка растет; мягкая, пока растет; затвердеет, дойдя до положенного ей размера, станет личностью, действующей статуей человека. Ее-то и хотят съесть Сансуси и схожие с ним существа. Личинка когда-то была точкой, которая рассылала крошечных дронов, но заросла, запуталась в водорослях, покрылась мясом и стала статуей, которая делает человеку мысли и чувства, принимает решения, ну и прочее хозяйство. Там куча