задумчиво сидел, раскачиваясь влево-вправо. Его внук заметно нервничал — ему надо во что бы то ни стало решить эту проблему.
— Яшенька, ты хочешь кушать.
— Да нет, спасибо, меня в Нижнем Мире ждут.
— Нет, Яшенька, ты не понял — ты. Хочешь. Кушать.
— Я не хочу есть!
— Есть ты не хочешь. Ты хочешь кушать.
— Да что ты всё заладил? «Хочешь кушать, хочешь кушать»! Не хочу! Я сытый!
— Да неужели? — ответил ему глава рода. — Ты знатно сейчас обделался, и не хочешь кушать? Неужели сам можешь принимать решения?
— Да!
— А почему тогда свои проблемы перекидываешь мне? — он резко встал с кресла, опёрся руками на стол и орал на Якова.
Тот с видом побитой собаки сжался в кресле.
— Деда, пожалуйста!
— Что!!!?
— Помоги мне!
— То есть ты не способен принимать решения самостоятельно!? Маленький мальчик, которому двадцать два годика! Я! В твоём возрасте! Уже налаживал связи между городами.
— Но дед! Они же тогда не летали?
— А ты думаешь, это упрощало задачу?! Короче: раз ТЫ заявляешь МНЕ, — он специально выделил эти слова. И пальцем указал сначала на него, а потом на себя: — что способен принимать решения САМ, — тут он уже конкретно ткнул пальцем во внука, — то и решай сам, что с ним делать.
Он отвернулся от него, и пошёл обратно. После того, как он уселся в кресло, он продолжил:
— Но если подумать, то тот факт, что он жив, должен тебя радовать. Потому как на тебе тогда нету загубленной жизни.
— Так что делать мне? — Яша трясся, как осиновый лист.
— Думай сам! Это твоя проблема, а не рода.
***
За пятьдесят лет до произошедших событий Соломон Хипштейн, который был тогда главой рода, участвовал в съезде Мировой Двадцатки. Там собрались все, кто мог манипулировать миром из тени: руководители крупных мировых банков, руководители транснациональных корпораций и прочие. Повестку дня тогда озвучил Гольдшип:
— Для получения полноценного мирового контроля нам надо внедрять в умы наших подмастерьев мысль о том, что население нужно сокращать.
Рейсфеллер ему ответил:
— Зачем? Меньше людей — меньше потребителей. Меньше потребителей — меньше прибыль. Меньше прибыль...
Однако закончить мысль ему не дали:
— Всё верно! За исключением одного: если мы хотим получить красивый розовый бутон, то остальные ветки отсекаются. Вот также и здесь: большая часть населения — серая масса.
— И если мы их прочистим, то останутся только золотые самородки?
— Да! Вот только эти самородки, сами того не ведая, будут служить нам! И будут нас считать богами!
— Подождите, господа! — начал Брифф. — А кто же из них будет добывать для нас ресурсы?
— Те, которые останутся, — ответил Гольдшип.
Именно после этого собрания мир начало трясти и лихорадить. Раньше если и были какие-то мелкие конфликты, то их было немного. И они довольно быстро гасились. То теперь же они стали как ветряная оспа — то в одном месте огонь вспыхнул, то в другом. Миротворцев не хватало. И не все из них преследовали именно как цель — примирение. Кому-то надо было, чтобы едва затихший огонёк конфликта толком не затухал. Либо же перебирался в другое место.
Помимо вооружённого устранения людей в народные массы внедряли недоверие друг к другу, озлобленность: лучшими людьми считали не тех, кто действительно был полезен обществу. А те, кто больше всех «якает» — артисты, спортсменые, танцоры. Не, среди них действительно есть таланты, которых надо поддерживать, поощрять и так далее. Однако действительно талантливые люди были в тени. А те, кто умел правильно подольстить, влиться в систему навязываемых ценностей, тех наоборот — ставили в пример. И если, грубо говоря, жестянщик, у которого был талант пальцами гнуть из консервных банок шедевры, который мог принести миру пользу, был неактуален, то танцор, у которого пластика, гибкость и техника танцев были так себе, преподносился как великий талант просто за то, что... Оставим эти «жареные подробности» для «жёлтой прессы».
Стали подло давить на чувства. К примеру: есть маленький ребёнок. Он тяжело болен. Болезнь эта — неизлечима. И что они стали делать? «Взгляните на этого ребёнка. Как он страдает... Но, как заявили врачи из Баварии, они могут попытаться вылечить его. Нужно только (указывается сумма) денег. Переведите их на вот этот номер». И ты вроде как благородное дело делаешь, но в глубине души понимаешь, что не всё тут правда. Кто-то наваривается на мёртвых душах. Кто-то — на живых. Всё равно никто эти деньги не отследит. И абсолютно никого не волнует, что есть и те, кому действительно можно помочь.
Всегда говорили, что лучше горькая правда, чем сладкая ложь. А сейчас: правда=ложь. Свобода=рабство. Добро=зло. И когда шла подмена понятий, то многие просто встали на этот путь. Почему? Потому что «стадо идёт за лидером». Овцы следуют за пастухом. Кто-то понимает, что здесь дело нечисто. Кто-то говорит об этом в открытую. Правда недолго — находятся те, кто его подымает на смех. Особо буйных — устраняют.
Также не обошли вниманием и религии — увеличили их количество с целью внесения путаницы. И многие в это поверили. И кое-кто даже начал с фанатизмом защищать свои убеждения. Те, кто не повёлся на новое, вынуждены были держать удар в виде «Мы специально создали это, чтобы вы верили. Нам»! Кто-то повёлся, кто-то остался. Про то, что был введён негласный культ денег — не говорил об этом никто. В чём это заключалось — всё, абсолютно всё сводилось к единому мерилу — выгоде. Которая, чаще всего, измерялась в количестве денег. Хотя нет — ещё мерилом удачливости, состоятельности стало удовольствие. Реклама красивой жизни — острова, яхты, дорогая выпивка. «Пока у тебя нет того, что нужно для красивой жизни, ты не можешь быть счастлив!»
Также в качестве «осчастливливания» богачей снабжали наркотиками. Бедняков — алкоголем. Хотя те и другие были и там, и там. Люди употребляли и, сами того не подозревая, лишались истинного счастья. Вместо него приходила зависимость от этих ядов.
Спустя десять лет после того знаменательного собрания они собрались снова. И сошлись в том, что план работает. Но нужно как-то ускорить. Для этого решили запустить концепцию летающих городов. Зачем? Выжечь всё, что на земле. А избранных — с собой в стратосферу. И Соломон Хипштейн взялся строить такой город под Москвой. В прямом смысле