социализмом Сен-Симона, Фурье, Кабе рождается утопия «свободной женщины»[151]. Но, выступая за отмену всякого порабощения – рабочих и женщин, утописты превозносят женщину за её женственность, а это, по мнению феминисток, – самый верный способ навредить ей. И это часто прорывается в работах, казалось бы, говорящих о равенстве. Так, Шарль Фурье, например, в книге «Теория четырёх движений и всеобщих судеб» (1808 год) заявляет, что о социальном прогрессе нужно судить по степени свободы женщины[152], и требует, чтобы каждому человеку была предоставлена свобода следовать зову страстей (брак он хочет заменить любовью). Но тем не менее женщину он рассматривает не саму по себе, а как возлюбленную. Этьен Кабе тоже обещает, что при коммунизме будет равенство полов, но при этом допускает лишь ограниченное участие женщин в политической жизни. В действительности женщины в сен-симонистском движении занимают второстепенное место[153].
Идея женщины-соратницы, женщины, возрождающей человечество, продержалась на протяжении всего XIX века (её можно найти и у Виктора Гюго), но эти доктрины лишь дискредитировали дело женщин, так как вместо того чтобы сблизить её с мужчиной, они противопоставляют их, признавая чувство женщины, но не её разум. В целом реформистское движение, развивающееся на протяжении XIX века, благоприятствует феминизму, поскольку ищет справедливости в равенстве. Но есть и весьма примечательное исключение, примером чего может служить П.-Ж. Прудон. Наверное, из-за своих крестьянских корней он бурно реагирует на сен-симонистский мистицизм; он остаётся сторонником мелкой собственности, и тем самым, считали некоторые, обрекает женщину на домашнее заточение. «Домохозяйка или куртизанка» 一 вот дилемма, перед которой он ставит женщину. Если до сих пор нападки на феминизм исходили от консерваторов, которые столь же беспощадно боролись и с социализмом, то Прудон разрушает альянс феминизма и социализма. В труде, озаглавленном «Справедливость», он утверждает, что женщина должна оставаться в подчинении у мужчины; только мужчину можно считать социальным индивидом; в супружеской паре нет места сотрудничеству (что предлагало бы равенство, союз). Женщина 一 существо неполноценное рядом с мужчиной. Во-первых, потому, что её физическая сила составляет всего лишь 2/3 от мужской силы, а во-вторых, потому, что интеллектуально и морально она ниже его в той же пропорции. В опусе «Порнократия, или женщина в современную эпоху» Прудон, как все антифеминисты, горячо воспевает «настоящую женщину» 一 рабу и зеркало мужчины.
Однако на ход событий теоретические прения влияния не оказали. Женщина отвоёвывает себе экономическую значимость, поскольку вырывается из дома (или экономические обстоятельства вырывают её). С социалистической точки зрения такой переворот становится возможен благодаря машине, механизации, ибо разница в физической силе между работниками мужского и женского пола в огромном большинстве случаев нивелируется. Это и есть та великая революция, которая в XIX веке преображает участь женщины и открывает перед ней новую эру. Энгельс и Маркс по достоинству оценивают значение этой революции и предрекают, что освобождение пролетариата принесёт с собой и освобождение женщин. Энгельс доказывает, что судьба женщины тесно связана с историей частной собственности. Патриархат пришёл на смену материнскому праву и подчинил женщину вотчине, промышленная революция приведёт к эмансипации женщин[154]. Марксистскую теорию этого процесса сформулировал в 1904 году Поль Лафарг в статье «Женский вопрос».
Если говорить о либеральном феминизме, то первым важным произведением считается изданная в 1792 году в Великобритании книга «В защиту прав женщины» писательницы Мэри Уоллстоун-крафт. В 1838 году вышла книга активистки аболиционистского движения Сары Гримке «Письма о равенстве полов и положении женщин» – первый глубокий анализ положения женщин, сделанный женщиной в США[155]. Однако, женщинам (как и евреям – об эмансипации которых также говорили в разные переломные моменты истории, в том числе впервые был поставлен вопрос в период Великой французской революции) повезло меньше, чем, скажем, третьему сословию (о чём написаны тонны монографий): пункт об эмансипации женщин «дописывали» в Декларацию прав человека и гражданина в 1968 году[156].
Но это – о так называемом западном феминизме.
Глава II
Возрождение в Китае?
Каково же в этом ключе развитие в Китае?
Что касается Ренессанса в Китае, то убедительным представляется высказывание В.А. Рубина из его дневников: «…конечно, субъективный (выделено мною. 一 Э.С.) Ренессанс в Китае был. Но Ренессанс в Европе состоялся, а в Китае – нет. Вот в чём дело. не повлекло за собой огромного прорыва к чему-то новому, как это имело место в Европе»[157]. Медиевист, специалист по западной Европе Н.И. Басовская высказывается, в сущности, в поддержку точки зрения В. Рубина. «На Востоке Средневековье, 一 говорит она, 一 как цивилизация жило гораздо дольше, и вообще, Востоку эволюция в социальных процессах, экономических и духовных даже гораздо больше свойственна, чем революция. Нет таки.ru.антских скачков, переворотов, как Возрождение, Реформация. Разность путей развития цивилизации. [Но] это не вечная стилистика. Она свойственна определённому этапу развития. Правильно ли мы называем это Средневековьем на Востоке 一 я не уверена. Потому что Средние века на Западе 一 века между античностью и Возрождением. А там [на Востоке] это просто этап цивилизационного развития. Ну, может быть, для удобства, мы правильно говорим 一 Средние века»[158].
Мнение историков подтверждает дискуссия среди российских культурологов, о которой говорит в своих мемуарах Л.Е. Черкасский. В ходе дискуссий по вопросу «восточного Ренессанса» (проходивших на «высоком накале», как замечает автор) «теоретики литературы подчёркивают, что Ренессанс – это эпоха перехода от средневековья к новому времени в истории культуры стран Европы. Европейскому Ренессансу присущ… гуманистический индивидуализм какпринцип жизни». Перечислив характерные черты этого принципа жизни (освобождение культуры от церковной опеки, защита свободы мысли, расшатывание сословных рамок, раскрепощение человеческой личности и многое другое), Л. Черкасский утверждает: «мы решительно не находим [ничего подобного] в китайской и японской культуре, полагая, что те развивались по иным законам, в соответствии с особенностями дальневосточного региона, его религиозных воззрений, философских систем, традиций и т. п. Мы не находим на Востоке фигур, которые можно было бы поставить рядом с Рабле, Шекспиром, Сервантесом, Боккаччо, не по масштабам дарования, но по тем ренессансным тенденциям, которые они собой олицетворяли»[159].
Естественно, в китаеведении имеют место и иные точки зрения на периодизацию и характеристики отдельных этапов китайской истории[160], с которыми, я считаю, в настоящей работе не место и не время дискутировать. Но ход последующего развития китайского общества приводит к мысли, что более соответствуют реальности вышеприведённые утверждения историков и культурологов.
Аналогичная точка зрения подтверждается всем процессом «движения за новую культуру», так хорошо прописанным в работе В.С. Аджимамудовой: основным