Мы смотрим друг на друга, и мне кажется, вот-вот случится рецедив.
– Что за херня. Как пацан. Иди домой, не хватало еще у подъезда отжиматься, – сипло рявкает Гордеев и, подобрав ключи и сумку, вручает их мне.
Я молча шмыгаю в подъезд. Бегом поднимаюсь на пролет вверх и замираю у окна, через которое видно, что Ящер, постояв минутку, засовывает руки в карманы и идет в соседний дом.
Что у него в голове?
Что это вообще было?
И тут я задаюсь вопросом, а если бы я воткнула в себя эту штуку, которую он мне дал? Я бы так и пошла с ней из ресторана домой?
Глава 17
Еще немного попялившись сквозь мутное, в грязных потёках подъездное окно вслед уходящему Гордееву, я возвращаюсь к себе домой.
На звон ключей в прихожую выглядывает мама.
Она выглядит заметно лучше. Я буквально ощущаю, что с её плеч свалилась гора, груз безысходности и неопределенности. А если она еще и выспится, у меня наконец перестанет болеть за неё душа. Я же слышу, как всё то время, что Лёшка в больнице, она всхлипывает по ночам в ванной.
– Мам, ты как? Тебе лучше?
– Что? А! Ты про простуду? Да я уже и забыла про неё, – отмахивается всё ещё немного бледная, но вполне ожившая мама.
Она больше не напоминает призрачную тень самой себя.
Ну вот, что я говорила, у неё открылось второе дыхание, появились силы.
Благодаря Ящеру.
Я прохожу на кухню. Надо запить вкус поцелуя Гордеева: вкус специй, вкус сигарет… Вот странно, не люблю курящих, а у него воспринимаю нормально. Он органично выглядит с сигаретой, да и нет от него этого въевшегося амбре, которое остается, когда сам дым улетучивается. Это был наш второй поцелуй…
– А ты куда такая красивая ходила? – врывается в мои мысли голос мамы, увязавшейся за мной на кухню.
А вот это, пожалуй, самое серьёзный признак её возвращения к нормальной жизни: она снова стала замечать и меня.
– С мальчиком в кафе ходила, – выдаю я ей полуправду и, налив воды в стакан, быстро делаю глоток. Вру я из рук вон плохо, и мама это знает.
Так что не будем подавать ей повода для волнений.
– Что за мальчик? У вас серьёзно? – спохватывается она. – Ты только не торопись. Присмотрись сначала. Достойный ли мальчик. Ты же знаешь, парням только одно и надо. Дело, конечно, молодое, но лишь бы ты потом не плакала. А еще лучше познакомь нас.
Я закашливаюсь, от такого предложения у меня вода идет носом.
– Мам, рано пока. Я сама еще не знаю, может встретимся еще разок и разбежимся.
– Ну, ты в кои-то веки нарядилась. Девочка девочкой. А то все время с дулей на голове, джинсы эти мешковатые, кофты бесформенные… Он из университета, да? Тоже аспирант?
Мама не может успокоиться. Любопытство у меня от нее. Сама от него вечно страдаю и маме я сейчас сочувствую, но рассказать ей ничего не могу.
– Нет, мам, – обтекаемом отвечаю я. – Он немного постарше.
И настороженно оглядываюсь на нее. Как она воспримет взрослого ухажера.
– Ну двадцать восемь лет, это не беда. Мальчишка еще.
Вот откуда она уже придумала про двадцать восемь? С ней всегда так. Скажешь что-то, а она уже историю навертела.
– Ты считаешь, это нормальная разница? – на всякий случай уточняю я. Гордеев явно старше. По моим прикидкам ему где-то тридцать три.
– Ну, в этом возрасте мальчики хорошо выглядят. Поэтому смотри в душу, на поступки. Не покупайся на мускулистые руки и широкие плечи. Главное, чтоб человек был надежный, работящий…
Вспоминаю своих однокурсников и парочку аспирантов: они и в подметки не годятся Ящеру. Щуплые, с пухлыми попами, обтянутыми костюмными укороченными брючками. А что касается поступков… Он помог моему брату, хотя я его не просила.
Да, я плачу ему телом, но он ведь и за мою проблему взялся, когда меня прогнал.
В голове всплывает сегодняшний поцелуй у подъезда, потом воображение подбрасывает картины моего пробуждения, мне становится жарко. Под кожей словно взбунтовавшиеся ежики устроили бега. Мысли опять пускаются вскачь.
Бездумно беру пульт и начинаю переключать каналы.
– О! Мой бывший ученик! – опознает кого-то мама, и я останавливаю щелканье кнопками.
Мама все время кого-то узнает, она в школе больше двадцати лет отработала. Она учитель русского языка и литературы. Но канал вроде не местный.
– Гордеев, одиннадцатый «Б».
Я резко дергаюсь, реагируя на знакомую фамилию, и впиваю глазами в экран.
Это на самом деле он в окружении стайки репортеров, настойчиво сующих ему микрофон под нос.
– А ведь нормальный парень был. Диковатый, конечно, но неплохой, – тяжко вздыхает она.
– Почему был? – автоматически спрашиваю я, внимательно разглядывая лицо Ящера, потому что оказывается я плохо его запомнила.
То есть у меня перед глазами отдельные черты: ресницы, отбрасывающие тень на скулы, руки, лежащие на руле, губы, обхватывающие сигарету, плечи, за которые я цеплялась… Словом образ. Будто внутреннее содержание для меня затмевает его внешность.
– Как его… Денис, кажется. Литературу любил, учился неплохо, да вот видишь, пошел в политику. Грязь там одна. Школе он, конечно, помогает, да только все одно. Слухи ходили странные, пока он еще в городе жил. Сама я не прислушивалась, но впечатление сложилось.
– Он тебе не нравится?
Мама пожимает плечами. Что означает, вроде как, не мне судить, но она осуждает. А я внезапно разозлилась. Не знаю, что там за слухи, но он выбился в люди, сама же говорит, школе помогает, у нас во дворе детская площадка на его деньги построена, брату помог. Говорит, на поступки смотреть, а сама впечатление по слухам составляет.
Ухожу в своею комнату, чтобы не вступать в бессмысленную полемику, а с мамой она всегда будет бессмысленной, ибо родительский авторитет для нее очень важен, и мнение она свое не поменяет, просто потому что она моя мама, она старше и знает жизнь лучше. Плюс педагогическая привычка: учитель всегда прав. Заучите и повторите.
В комнате, уже переодевшись в домашнее, я все хватаюсь за телефон. Все жду непонятно чего. Ясно же, что не в моем положении ждать на ночь сообщений с пожеланиями спокойной ночи и сердечками. Нервно хихикаю. Ящер и сердечки. Капец.
И звонка от него нет.
У него завтра встреча какая-то важная, мы не увидимся. Наверно. Или он вечером позвонит. Извожусь, как тринадцатилетка перед школьной дискотекой: придет Сидоров или нет.
Даже опять выглядываю в окно и гипнотизирую подъезд Гордеевских родителей.
Но машина Ящера все еще в нашем дворе.
Опять разозлившись на себя захлопываю окно, из которого тянет промозглых сырой холодный сквозняк. Спать надо, а не фигней страдать. Ящер вряд ли задержится больше, чем на неделю, а я не должна превратиться ни в ручную Таню, ни в озлобленную Олю.
– Ксюш, – слышу как мама меня зовет.
– А, – подаю я голос, зло раздирая уложенные лаком волосы расческой.
– Я который день забываю спросить, посмотри, не знаешь, кто это?
Плетусь смотреть.
Мама указывает на автоответчик, у нас телефон с определителем. Очень удобно.
В списке неотвеченных несколько раз повторяется один и тот же номер. Мама нажимает на воспроизведение, а там молчание. И таких звонков последние три дня несколько. И даже четыре из них приходятся на то время, которое я провела с Гордеевым.
У меня холодок пробегает по коже.
Он же сказал, что от нас отстанут.
Глава 18
– Нет, не знаю… – сглатываю я вязкую слюну.
Наверняка, это те люди. Как же так? Ящер обещал, что они больше не побеспокоят!
– Значит, извращенец какой-то, – морщится мама. – Я думала, прошли те времена, когда звонили эти грязные онанисты. Фу.
– Да, похоже, ты права, – соглашаюсь я с ней, но сама так не думаю. Паника опять меня захлестывает. Неужели все бесполезно, и на них нет управы?
– Ладно, я спать. Глаза слипаются. Тебя утром будить?
– Нет, встреча с научруком у меня на следующей неделе, – качаю я головой, не в силах сосредоточиться на чем-то кроме этих звонков.