Он обязательно увидит другой берег!
— Сыночек, ты проспал всю дорогу, сейчас выходим. Он открыл глаза и прилип носом к окну. Но видно было только то, что совсем близко. На улице темно, а где-то вдалеке, если приложить ладони к щекам и стеклу, можно было различить свет.
— А море? — спросил он.
— Море мы увидим завтра.
Завтра? Он так ждал, а теперь, значит, нет моря?
Но когда он вышел из вагона, то почувствовал особенный запах. Он знал, что так пахнет море. Мама наклонилась над ним и спросила:
— Слышишь шум?
Конечно, так шумят деревья в лесу, но сейчас это были не деревья, потому что мама объяснила: так шумит море — и обняла его.
Вечером, когда они лежали в постелях и ему совершенно не хотелось спать, он рассказал маме о той птице и перышке, хотя это была его тайна, а она ответила, что это хорошо, на счастье.
На следующее утро он проснулся, потом встала мама. Малыш открыл окно, но увидел только сосны и маленькие домики, как тот, в котором они поселились с мамой. Он сидел у окна, вдыхал морской воздух и слушал шум моря, сжимая в руке оловянного солдатика. Он мог подождать, потому что море наконец рядом. И очень скоро исполнится его мечта. Сначала они позавтракают, не нужно спешить, мама сказала, что они целый день будут загорать, а потом, когда вернутся, он попросит ее написать папе письмо. Наверное, папа страшно удивится и подумает о нем с гордостью: надо же, мой маленький сыночек увидел другой берег!
А сейчас он будет терпеливо ждать и слушать море.
Стоя на берегу, он почувствовал, что происходит что-то странное. Оно было живым, настоящим, но совершенно не похожим ни на что на свете, прежде им виденное. Коготки пены мягко выбирались на берег, но не были страшными, море ничуть не походило на реку, оно разливалось, как молоко, и отступало. На песке оставался мокрый след, и если наступить на него ногой, то песок становился светлее, затем темнел, а внутри отпечатка задерживалась вода.
Он старался сначала смотреть на песок, затем его взгляд медленно поднимался все выше и выше, туда, где вода сливалась с небом.
Мама расстелила одеяло и вытащила из корзинки яблоки, но ему не хотелось есть. Он все всматривался в даль. Голубое сливалось с голубым. Что-то было не так. Ну конечно! Отсюда другого берега не видно! Он стоял слишком низко. Он должен взобраться повыше. Мама была в хорошем настроении и разрешила ему погулять по пляжу при условии, что он не станет заходить в воду. Он немедленно ей это пообещал, как раз в тот самый миг заметив башню, такую же, как у бабушки на поляне. Но туда, кажется, приходили охотники, а здесь сидел дядя в одних плавках. Да, оттуда будет лучше видно. Мама просила его снять одежду, но он стянул только рубашку, в брюках лежали оловянный солдатик и желтое перышко, нельзя все это оставить без присмотра.
Башня была очень высокой, со ступенями, как у стремянки. Он держался за поперечную перекладину и не смотрел вниз, чтобы не кружилась голова. Ну ничего. Еще два шага. Все получится! Никогда он не забирался так высоко. Посмотрел вниз — земля далеко. Он висел в воздухе. Его тошнило. Он закрыл глаза и подумал о папе. Нужно быть смелым. Когда голова его показалась над деревянным помостом, мужчина в плавках подскочил и закричал:
— Сюда нельзя, что ты здесь делаешь?!
В ту секунду он слегка пошатнулся, но человек схватил его за руку и втащил в башню. Ему хотелось плакать, потому что дядя был зол. В горле у него пересохло, но ведь он непременно должен увидеть другой берег!
Он отвернулся и стал смотреть на море, совершенно не слушая незнакомца. Но море казалось таким же бесконечным, как и снизу, и ничего не было видно, кругом вода, одна вода. Наверное, он плохо видит. Пусть этот человек его не отвлекает. Потому что ему нужно увидеть. И все темнее становится, а с той стороны надвигается туча. Нет, плакать не станет, он уже большой, а большие мальчики не хнычут! Быстренько вытрет глаза и увидит, должен увидеть. Мужчина нагнулся над ним: что ты должен? Я должен увидеть другой берег! Другой берег! Так это же море! Человек расхохотался. Он ничего не понял. Разве у моря нет другого берега? Есть, но ты его не увидишь. Пойдем, отведу тебя вниз. Ничего, совершенно ничего не понял этот загорелый мужчина. Он никуда не пойдет, пока не увидит другого берега, он не может идти вниз, никуда не пойдет!
Он отбивался руками и ногами. Потом в башню поднялись еще двое мужчин… Что случилось дальше, он не помнил, а когда пришел в себя, увидел свои ноги в песке по щиколотку и маму, извинявшуюся перед теми людьми.
Хотел увидеть другой берег, сказал человек в плавках. Он уже не сердился и улыбался маме. А она ответила: неужели? Отец с ним шутил перед отъездом, а он поверил. Ох уж эти дети, вздохнул мужчина, а мама добавила: он же еще глупыш.
Когда эти слова дошли до его сознания вместе с шумом волн, он понял, что никогда у него не будет железной дороги, собирания рельсов, разложенного дивана, закрытых от мамы дверей, семафоров, туннелей, папиного смеха, билетов для мамы, вообще ничего. Папа знал об этом, просто считал его ребенком. Отец знал, что он никогда не увидит другого берега, поэтому шутил с ним и обещал, что купит все, что ему захочется.
Вечером он даже не плакал. Мама пыталась объяснить ему: море настолько огромное, что никто, даже тот, у кого очень хорошее зрение, не может увидеть другого берега, и просила не огорчаться.
Но решение уже было принято. Он знал, что нужно идти вперед. Должно же быть такое место, откуда виден Другой Берег. Он найдет его. Ничего, что вода такая холодная. Он знал, что увидит Другой Берег, когда немного приблизится к нему. Всем докажет. Докажет папе. Он возьмет с собой только оловянного солдатика. А мама хотела, чтобы было как лучше. Это не ее вина.
Поэтому прежде, чем пойти вечером к морю, он положил ей на кровать желтое птичье перо.
ВЕЧНОЕ ПЕРО
Кшиш Ветрогон удивительным образом умел влюблять в себя девочек. Ему удавалось это делать с помощью вечного пера. Обычные перья синими или черными чернилами портили бумагу, выдергивая тоненькие, как волос, волокна целлюлозы, и оставляли кляксы. Иногда буква «з» разрывала бумагу, перо при сильном нажатии раздваивалось, и черные капли размывали с трудом написанное предложение. Перо Кшиша Ветрогона не царапало бумагу, оно скользило как шарик, а за ним тянулась череда красивых синих букв. С помощью этого пера Кшиш и влюблял в себя всех девочек в классе.
— Хочешь потрогать? — спрашивал он, и его черные глаза впивались в девчачью робость, как стрелы. Он никогда не ставил девочкам подножки и не дергал их за косы. Только Аню.
И только Ане он писал коротенькие письма на вырванном из середины дневника двойном листочке бумаги. «Я люблю тебя больше всех на свете», — свидетельствовало перо Кшиша Ветрогона.