что пацан тут долго не протянет. Сам-то, небось, уже в трактир сходил?
— Никак нет, — обиделся гном. — Лаута-Падальщика допрашивал. Дело по старому складу закрывать можно, Лаут вроде раскололся, но детали мне не нравятся. Так что мне малец ни к чему был. А сейчас поведу Страла питаться.
— И не в вашу любимую пивнушку, а в хороший трактир веди, — наставительно произнес полковник и гордо удалился в коридор.
— Сам не дурак, — ни к кому не обращаясь, ответил мастер Ткарат. — В кабаке опять мужики хохотать будут, мамочкой обзывать...
И окликнул Астралию:
— Собирай бумаги да пойдем... питаться. Заодно расскажешь, что к чему.
***
В кабаке — действительно, весьма приличном, в котором подавали не только пиво, но и супы, и всевозможное жаркое, и даже сладкие десерты, дознаватель с помощником расположились за дальним столиком.
— У меня есть деньги! — гордо заявила Астралия, когда гном попытался заплатить за двоих. — Мне дома дали и дядюшка оставил!
— Ладно, прибереги, — отмахнулся гном. — Похоже, на обед ты сегодня заработал. Хоть одну зацепку дал — эту самую обувную мастерскую.
— И, кажется, я даже знаю, как зовут нашего трупа! — сама удивляясь своему нахальству, заявила Астралия.
— Даже так?
— Даже так! Где мои почеркушки?
Гном достал из прихваченной с собой папки листок с записями.
— Вот, смотрите, мастер Ткарат, всего заявлений с ореховой седьмицы было семнадцать. Ну, если про человеческих мужчин подходящего возраста. Из них шестерых нашли живыми. Еще троих — мертвыми. Я специально спрашивал, что потом было... Пятерых видели живыми сильно позже ореховой седьмицы. Ну, кто в последние дни исчезли. Остаются трое. Один — боцман с китобойного судна. Причем судно ходит на север, в Эконе оказалось из-за ремонта. Заявил капитан. Да, в Портовом... То ли запил боцман, то ли сбежал... не важно. Важно, что наш труп на моряка ну никак не похож. Ни по одежде, ни по рукам. Слишком мягкие руки.
— Согласен.
— Еще один потеряшка — булочник из Дворцового квартала. Но у того есть особая примета — родимое пятно на подбородке, поэтому всегда носил бороду. А про кривую ногу — ни слова.
— Тоже непохоже.
— Остается один. И там вот что интересно. Совсем недавно в Восточный участок пришла хозяйка пансиона мастрисс Лилейна Мик и обратилась — нет, не за розыском, а за взысканием долга. Дескать, ее постоялец Кроут Вилон задолжал ей аж за полдюжины седьмиц. Все говорил, что деньги вот-вот будут... Не знаю, что там было, но, похоже, мастрисс имела на этого постояльца какие-то виды. Жил он у нее аж пять лет, так что чуть ли ни членом семьи стал. И вот он пропал как раз в ореховую седьмицу. Хозяйка пансиона не особо беспокоилась, так как вещи все остались в комнате, да и раньше мужик уезжал надолго. Но время шло, и жилец не появлялся. Комната простаивала... в конце концов мастрисс решила обратиться в полицию, чтобы взыскать долг за постояльца с хозяина строительных складов, у которого тот работал. Она слышала от постояльца, что за три седьмицы до ореховой тот еще не получал деньги...
— Чего странного? Такими мелкими делами занимаются околоточные надзиратели. Конечно, если тот, на кого перешел долг, упрямится, вмешивается судья. Но надзиратель идет вместе с тем, кто хочет вернуть деньги, в суд.
— Ой! Я этого не знал, — растерялась Астралия.
— Ты много чего не знаешь еще, птенчик. Но зацепка вроде есть. На кладовщика наш труп похож. А что по особым приметам?
— Никаких примет. Но, может, съездим в этот пансион?
— Конечно, съездим. Хотя надежды все же мало. Если наш мертвец — профессиональный игрок, а «хитрые» монетки у таких и бывают, то никто в полицию не пойдет. И если жил где-нибудь на выселках, в Яшкаре, скажем, или в Низине у порта... там дюжинами пропадают и все молчат.
— Низина и это вот все — это там, где самые бедные живут? — осторожно спросила Астралия.
— Да. Нищета. Но на нищету мертвец все же не похож. Не станет нищета заказывать ботинки на Печной улице. Я тут немного поспрашивал — дорогая мастерская. Там не столько сапоги тачают, сколько всякие протезы делают, так что цены там — втрое к обычным. Так что сначала — в мастерскую.
Глава 8
В мастерской дознавателей ждало разочарование.
Ботинки там признали. Даже назвали того, кто их шил — одного из старших подмастерьев, получивших право работать самостоятельно. Но парень, видевший покойника целых три раза, ничего не помнил. Порылся в своих записях, нашел, сколько брал кожи и меха, как вымерял поправку для короткой ноги. Но имя заказчика ему было ни к чему. Тот был помечен в тетрадке как «левая нога подошва три ногтя». В смысле — левая нога короче на три ногтя. Рядом с этой записью стояла какая-то буква, то ли К, то ли Н, не разобрать. Почерк у сапожника был еще тот.
— Наверное, это я написал, что к Красным дням надо, — неуверенно пробормотал подмастерье. — Хотя — зачем тогда я раньше сделал? Не знаю... Мужик вроде был... такой... ну, обычный. Не военный, точно. У нас много военных бывает, поранетых. А этот — нет, не солдат. Обычный.
— То, что не солдат, мы сами знаем, — начал раздражаться мастер Ткарат. — А что еще про него помнишь? Он хоть что-нибудь про себя рассказывал? Ты примерку делал — и вы молчали, как два немых?
Сапожник растерянно посмотрел на гнома:
— Ну... это... вроде как сказал, что ходить нужно ему, что за день лиг пять проходит. А зачем — я не понял. И это... что вроде как по кирпичам ходит, так что лак не надо...
Астралии парень в этот момент чем-то напомнил барашка: такой же кудрявый, синеглазый, ресницы длиннющие, словно у эльфийки при параде, губки бантиком, а глаза — пустые, без единой мысли. Хотя и впрямь — зачем сапожнику имя случайного заказчика? Не военный же, не императорский офицер, перед которыми тут пляшут, как перед невестой на выданье...
— А во что мужик был обут, когда пришел заказ забирать, — на удачу спросила Астралия. — В старье?
Она знала, что разумные лучше всего помнят то, что касается их самих или их дела.
— Почему в старье? —