— Да не нужно мне ничьих извинений! — взвилась Полина. — Пусть со мной тоже побеседуют. Я что, зря три часа сидела? Где справедливость?
— Ремир Ильдарович… Девушка, вы куда?
В отчаянии Полина рванула к заветной двери. Трусила, конечно, до дрожи в поджилках, но терять-то всё равно нечего. А ей так нужна эта работа! Она ведь потом не простит себе, если просто смиренно уйдёт.
— Девушка, стойте! — взвизгнула секретарша, выбегая из-за стойки. — Я вызываю охрану!
Но Полина уже ворвалась в кабинет директора и, сделав несколько шагов, испуганно остановилась. Напоролась на горящий взгляд, как на преграду, неодолимую и бесконечно опасную.
О! Вживую этот эмир оказался в тысячу раз притягательнее, чем на застывшем фото. Ведь никакой снимок не способен передать столь мощное мужское начало. А в нём так и чувствовалась кипучая энергия и неукротимая сила, которая запросто могла быть и созидающей, и разрушительной. У неё аж дыхание перехватило — до того он показался ей красив. Просто нереально. Неужели такие бывают? Неужели он обычный мужчина из плоти и крови?
В нём на удивление гармонично сочеталось несочетаемое: снобизм и простота, даже небрежность, природная грубость и изысканность, холодная надменность и пылкость. Ворот белой рубашки был соблазнительно расстёгнут, рукава залихватски закатаны. Смуглая кожа отливала бронзой. На груди там, где темнело мокрое пятно, угадывались очертания соска.
«Не смотреть туда! Не о том думаешь!», — одёрнула себя Полина, чувствуя, как розовеют щёки. Да уж, называется пришла очаровывать, а попала сама. А может, и пропала…
«Стоп! Думай только о деле. Мне необходима эта работа. Ради Сашки. Сосредоточься, глупая!».
Сначала он упрямо строил из себя неприступного, говорил с выверенной, продуманной холодностью. Только вот пылкий нрав за стальными нотками не скрыть — он так и полыхал огнём в чёрных глазах, выдавая истинные помыслы и желания. Эта незримая борьба страстей длилась не дольше минуты, и затем господин Долматов капитулировал.
— У тебя есть три минуты. — Голос тоже его подвёл. Полина ликовала.
И это его ограничение «три минуты» — не что иное, как попытка сохранить видимость неуязвимого и несгибаемого хозяина положения. К тому же он её и не слушал — это было видно. Он её просто откровенно разглядывал. И хорошо, потому что Полина наплела ему с три короба — начиталась накануне в интернете про обязанности офис-менеджеров, вот и выдавала за своё. А что было делать? Не рассказывать же ему, что она лишь кофе готовила да снимала копии с документов. Ну ещё отбивалась от домогательств шефа. В общем, как ни крути — завидный опыт, нечего сказать.
Дурацкая, совершенно непрошенная мысль закралась в голову: «А если бы вот он позволил себе лишнее, не именно сейчас, а вообще, стала бы она противиться?». Вряд ли. То есть, конечно, стала бы, но недолго и не категорически, а так, скорее, для проформы, просто чтобы не выглядеть совсем уж доступной. Потому что он всего лишь смотрит на неё, а она сама как терменвокс играет и вибрирует. А сердце в груди трепещет от волнения. Ну не странно ли — почти три года она прекрасно жила без мужчин, даже не думала ни о чём таком, и не тянуло совершенно. То есть мечталось иногда о надёжном мужском плече, но именно о плече. А тут вдруг… Взгляд ещё этот горячий, раздевающий… От него и стыдно, и сладко, и мысли путаются, и в голову лезет всякое.
Врасплох её застал вопрос про Сашку, Полина даже испугалась на миг, что он не захочет брать одинокую маму с маленьким ребёнком. Пусть даже сейчас и время другое, и люди не плюются вслед, и даже почти не косятся, но работодатели всё же не рвутся нанимать женщин с таким пунктом в биографии.
Однако господин Долматов воспринял этот факт спокойно и велел быть завтра к девяти. В приливе счастья она чуть было не выпалила восторженную глупость, но вовремя спохватилась. Он, конечно, за такой порыв своё решение вряд ли отменил бы, но теперь ей вдруг захотелось ему понравиться. Нет, не только гормоны его расшевелить, а именно тронуть душу, ну или хотя бы показаться интересной. А вот такое восторженно-девчачье «Уиии!» явно не в его вкусе.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Однако ж что за чудо! Полине просто не верилось, что этот восточный князь дал ей шанс войти в свой необыкновенный мир. Шанс — это, конечно, не гарантия, но уже многое. Надо просто себя проявить, продемонстрировать, на что способна, доказать, что она лучше тех двоих.
Кстати, интересно, кого же он выбрал? Как-то по лицам отсобеседованных и не скажешь, что он вообще кого-то выбрал.
Губы сами собой расползались в улыбке, а дурацкое «уиии» так и вертелось на языке. Она поцокала на своих шпильках к выходу, стараясь при этом, чтобы движения получались неспешными и соблазнительными. Ведь он смотрел, тут даже никаких сомнений. Его взгляд словно нёс заряд электромагнитной энергии и вполне явственно ощущался спиной, волнительно щекотал кожу. Вот не зря она надела эту юбочку!
Когда Полина, и сама вся разволнованная, уже была на пороге, он вдруг окликнул её:
— Минуту!
Она оглянулась. Он встал из-за стола и теперь медленно и хищно двигался прямо на неё, не сводя жгучего взгляда. Внутри у Полины всё затрепетало, и ноги предательски ослабели. Не в силах пошевелиться, да даже вдохнуть или выдохнуть, она смотрела на него, как будто впала в транс, чувствуя при этом, что с каждым его шагом дрожь и слабость стремительно растёт, а баррикады её, и без того хлипкие, рушатся неотвратимо.
Вот он уже совсем близко… Её обволокло дорогим незнакомым парфюмом. Хотя нет, что-то смутно знакомое. Клайв Кристиан?
Остановился Долматов буквально в полушаге. Его тело излучало жар и энергию, которая сшибала своей мощью и вместе с тем неумолимо притягивала. Полине захотелось закрыть глаза и уцепиться за что-нибудь устойчивое — за дверь, за проём, а лучше бы привалиться спиной к стене, чтобы уж точно устоять на ногах. Будто в замедленном кино она наблюдала, как он протянул руку, загорелую, крепкую, сильную, с выступающими венами. На мгновение представила, каким будет его прикосновение, и вдоль позвоночника пробежали мурашки. Что он ей хочет сказать? Пообедаем вместе? Или…? Впрочем, в любом случае сейчас она ответит вежливым и мягким отказом, как бы ей самой этого ни хотелось, потому что…
Он взялся за ручку и распахнул дверь. Затем встал в проёме, случайно задев Полину плечом, и с холодной твёрдостью произнёс:
— Алина, поясни Полине Андреевне Горностаевой, как подобает одеваться, когда устраиваешься на приличную работу. Расскажи доходчиво и подробно. А то, боюсь, она не имеет никакого понятия о дресс-коде.
Полину как водой ледяной окатило. Она даже растерялась в первый миг, густо покраснела, заморгала, но он невозмутимо подтолкнул её на выход и закрыл дверь. Можно сказать, выставил, да ещё так позорно. Она аж задохнулась от такого неожиданного унижения. Метнула гневный взгляд в секретаршу. Та рассматривала её со смешанным выражением на кукольном личике. С одной стороны, её явно распирало любопытство — с чего вдруг шеф уступил этой нахальной девице? А с другой — явственно читалось злорадство вкупе с чувством собственного превосходства и нотками презрения. Она вроде и молчала, а как будто говорила: «Так тебе и надо, наглая выскочка. Тоже удумала заявиться сюда в таком виде! Фу».
Однако вслух произнесла пусть холодно, но вполне вежливо:
— У нас строгий дресс-код. Юбка должна быть не выше колена, чёрная, коричневая, тёмно-серая или тёмно-синяя. Можно в полоску или в клетку, но не слишком контрастную. Блузка может быть белого цвета, но допустимы и пастельные тона, бежевый или, например, светло-серый. Но обязательно однотонная. Брюки только строгого кроя из плотной тёмной ткани. Туфли тоже тёмные и только закрытые. Ну и на невысоком каблуке, — добавила она, опустив глаза на её Маноло Бланик цвета айвори, оставшиеся от «прошлой» жизни, — никаких высоченных шпилек и босоножек. Нельзя ходить с голыми ногами или руками, то есть колготки или чулки носить обязательно в любую погоду. А блузки или платья должны быть с длинными рукавами. Ну и вот так краситься у нас тоже нельзя.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})