Читать интересную книгу Московская метель - Дмитрий Казаков

— Хорошо, — сказал он, когда она замолкла. — А теперь уберите ее, совсем, чтобы не было.

— Но за что? — Зора отшатнулась. — Я же всю правду тебе рассказала, большой человек!

Лицо ее исказилось, в глазах блеснули слезы.

— Просто потому, что такая отвратительная шваль, как ты, не должна пятнать лицо Москвы, — прошипел Босс. — Пройдет совсем немного времени, и мы очистим столицу ото всех вас, от тех, кто выделяется, кто не хочет жить, как остальные, ходить в предложенных сверху границах… Уберите ее!

Цыганка зарыдала, когда бледный Охотник потащил ее к двери, будто мешок с картошкой. Рыжеволосый сладострастно осклабился, облизнулся так, что едва не дотянулся языком до бровей, и скользнул следом.

— Что с ней будет? — неожиданно даже для себя спросил Антон.

— Ты точно хочешь это знать? — вопросом ответил Босс. — Я на твоем месте остерегся бы.

Он сделал выразительную паузу, а затем продолжил:

— О ней не беспокойся, эта отвратительная тварь завтра и не вспомнит, что побывала здесь, — отвертка вновь оказалась в большой белой руке. — Сейчас Охотники вернутся, вы отправитесь ловить недоросля, и на этот раз чтобы от них не на шаг. Что бы ни случилось. Ты понимаешь?

Антон кивнул — о да, отданные таким тоном приказы он понимал очень хорошо.

Будь неладен Предмет вместе со всеми его железными внутренностями!

Глава 5

Если до похода в душ Мишка почти засыпал, то из-под воды вылез бодрым, разве что еще более голодным.

— Ага-ага, отрок, оклемался ты малость, как я погляжу! — возликовал Алексей Федорович. — Пойдем-ка в трапезную…

Кухня в этой квартире была ничуть не меньше прихожей, и у дальней стены располагалась самая настоящая печь! На длинных полках стояли глиняные горшки, пучки сухих трав источали напоминающие о лете запахи.

Мишка уселся за круглый стол, такой большой, что за ним уместился бы король Артур со своими рыцарями. А через пять минут забыл обо всем на свете, и о том, где находится, и о том, что за ним гонятся, и о вокзальной находке.

Картошка с грибами — что может быть вкуснее!

И компот из лесных ягод, такой вкусный, словно их только что собрали!

— Уф, спасибо… — сказал Мишка примерно через полчаса, отодвигая только что не вылизанную тарелку.

— Не на чем, — отозвался Алексей Федорович, улыбаясь так, что морщинки разбежались от его лучистых глаз. — Ну что, отрок, пойдем, посумерничаем, о делах серьезных покалякаем…

В комнате, куда он привел гостя, царствовали книги — старинные тяжелые тома располагались на стеллажах, лежали на столе, даже на креслах, некоторые были открыты, обнажая цветастые картинки и причудливые рукописные буквицы на пожелтевшей от времени бумаге.

— Вижу, что трудами письменными интересуешься весьма? — спросил Алексей Федорович. — Похвально… Вот, смотри, жития святых мучеников Бориса и Глеба, и службы им… сочинение блаженного Августина «О граде Божием», «Поучения душеполезные князьям и боярам, всем правоверным християнам»…

Клацнул замок, из прихожей донесся негромкий голос Алисы:

— Дед, я пришла.

Мишка облегченно вздохнул — вроде бы он в последний час и не вспоминал о ней, но в то же время, оказывается, сильно волновался.

— Слава Богу! — Алексей Федорович отложил талмуд размером с две энциклопедии. — Кучку вызволила?

— А как же, — Алиса вошла в комнату, вслед за ней появилась собака, хромающая, с кровью в шерсти, но бодрая и даже виляющая хвостом. — Ничего себе, дед, вы тут книжками балуетесь… Ты что, решил Мишку утопить в древней мудрости?

Она сняла шапку, под которой обнаружились непокорные русые вихры, но комбинезон оставила, хотя в квартире было тепло.

— Он ведь от любопытства умирает, хочет понять, что происходит! — продолжила девчонка, и Мишка неожиданно рассердился — у него, в конце концов, тоже голос есть, и он сам все может сказать. — А я ему обещала, что приведу к тому, кто все объяснит… А я пока Кучкой займусь.

— Да, конечно, — Алексей Федорович погладил книгу, аккуратно положил на место, и взгляд его сделался задумчивым. — Ты, Миша, вовлечен событиями в дела особливые… как бы растолковать?

Он замолчал, и стало слышно, как в оконное стекло с шорохом бьются снежинки, как свистит на улице ветер.

— Ну, начнем, благословясь, с Божьей помощью, — тут старик размашисто перекрестился. — Есть люди, что жаждут изменить мир по собственному мятежному хотению с помощью насилия. Не целый мир, конечно, ну а для начала Москву.

Это Мишка понимал — любителей сделать все по-своему с помощью кулаков отыскать нетрудно, вспомнить хотя бы того же Ваську Горелого из седьмого «А» или Коляна из соседнего дома; да и среди взрослых такие попадаются, только они обычно не дерутся, а орут и грозятся.

— Если же дело у них сладится, то быть всем в столице одинаковыми, стрижеными под одну гребенку — такими проще вертеть, чего скажешь — все исполняют, не спорят и не сомневаются. Токмо город с такими насельниками живым быть не может, ведь таинство жизни в разнообразии, в том, чтобы всякое было, и темное, и светлое, и остальные цвета между ними…

Алиса вышла из комнаты, а Кучка смирно сидел у двери и тоже, как казалось, слушал.

— Посему Москва наша, разумом и волей наделенная, подобной судьбы себе не желает, — Алексей Федорович говорил негромко, но уверенно, чувствовалось, что в сказанном он не сомневается. — И обороняет себя, да вот только не сама, ведь то, что людьми творится, только людской же силой и должно быть остановлено.

— Как так, разумом и волей? — спросил Мишка, воспользовавшись новой паузой. — Ух ты! Это как мы с вами?

Тут вошла Алиса с упаковкой ваты и пузырьком в руке, и он не удержался, посмотрел в ее сторону. А когда перевел взгляд обратно на хозяина квартиры, то увидел, что тот мягко, понимающе улыбается.

Наверняка заметил, что Мишка на его внучку таращится… ух, стыдно-то как.

— Ну, почти, — сказал Алексей Федорович, вновь становясь серьезным. — Похоже на нас. Понравилось ли ей, что лик ее изуродовали таким уродливым наростом, что под видом Петра на берегу реки воздвигся? Или тем непотребством гнусным, коим Поклонная гора обезображена?

— Должно быть, Москва очень старая, — тут Мишка почесал в затылке. — Столько веков…

Возившаяся c Кучкой Алиса что-то сердито буркнула.

Алексей Федорович усмехнулся:

— С одного боку конечно, старая, а с другого — молодая и красивая. Это уж как увидеть. Хотя ты именно потому, что зришь то, что другие не могут, и стал частью той людской силы, что должна Москву оборонить…

— Я? — Мишка едва со стула не упал.

Нет, он, конечно, пацан крепкий, но на то, чтобы кого-то от чего-то оборонять, взрослые есть… Он же не Супермен в синем трико и не Бэтмен с кожаными ушами и даже не человек-паук, паутина из рук!

— Да какой из меня защитник? — сказал он. — Дело святое, да только я ничего и не умею. Смотреть-то — эка невидаль, все глаза таращат.

— Тут ты не прав, — Алексей Федорович покачал головой. — Видеть — работа труднейшая. Много сложнее, чем показывать, как и болтать языком куда проще, чем слушать говорящего или тем более молчащего! То, что в глаза само бросается, и то увидит далеко не каждый, что уж говорить о сокрытом и робком?! А ведь и оно нуждается в том, чтобы быть увиденным!

— Но что же мне делать? — спросил Мишка, чувствуя, что, несмотря на долгие разговоры, ничего толком не узнал и только еще больше запутался: живая Москва, которую надо защищать, и участь эта выпала почему-то ему, вовсе жителю Заволжья, далекого и такого маленького рядом со столицей. — Как все это связано с той штукой, ну той, что я нашел?

— О ней здесь лучше не говорить, опасно, могут заметить, — вмешалась в разговор Алиса. — Дед тебя в специальное место отведет…

Она закончила возиться с Кучкой, забинтовала ему одну из передних лап, в двух местах выстригла шерсть на боку, смазала коричневой мазью обнажившуюся кожу, и сейчас пес, тяжело дыша, лежал на полу.

— Истинно так, отведу, — Алексей Федорович поднялся. — Бери свою одежу.

Мишка отправился обратно в прихожую, снял с вешалки куртку, ощущая тяжесть спрятанного в кармане золотого яйца, слыша негромкое, но уверенное тиканье, похожее на стук маленького сердца.

Хозяин повел его вглубь квартиры, по длинному коридору, не зажигая света.

Они миновали две двери, и остановились у следующей, большой, под потолок, с круглой тяжелой ручкой.

— Нам сюда, — сказал Алексей Федорович, поворачивая ее.

Дверь открылась бесшумно, стал виден огромный, даже по меркам этой квартиры зал, дальний конец которого терялся в полумраке, через высокие узкие окна падал свет фонарей, а на стенах висели картины.

Насколько Мишка мог видеть, сплошь портреты надменных вельмож в париках и полных дам в старинных платьях.