Читать интересную книгу Русский транзит 2 - Вячеслав Барковский

— Вот что, — почти шепотом, но твердо сказал Юрьев, — остаться у вас я не могу. Заклейте меня, пожалуйста, и я пойду. Никаких уколов не надо.

— Куда ж вы ночью пойдете? Может, у вас сотрясение. Да и не отпустим мы вас. С вас еще показания нужно снимать. Вы уйдете, а нас с доктором потом с работы выгонят. Почем мне знать, может, вы-беглый каторжник…

— Девушка, у меня пропал сын. И никто, кроме меня, его не найдет да и, пожалуй, искать не будет… Представьте себе, что у вас пропал ребенок, ну хоть на секунду представьте, — срывающимся голосом говорил Юрьев, вставая с кушетки и морщась от боли. — Знаете, я ведь сегодня еще ничего не ел…

Медсестра пристально посмотрела на Юрьева, потом пожала плечами и вышла. Через минуту она вернулась и протянула Юрьеву две большие ампулы.

— Это глюкоза. Обломите кончик и выпейте через марлю. А сейчас дайте я раны обработаю…

Когда медсестра осторожно заклеила пластырем его ссадины, Юрьев, сделав умоляющее лицо, отодвинул медсестру, пытавшуюся загородить собою дверной проем.

— Дождитесь хотя бы доктора, он вот-вот придет, — кричала она ему, вцепившись в рукав пиджака.

Но Юрьев вдруг так посмотрел на нее, что ее цепкие пальцы моментально разжались…

То и дело останавливаясь, чтобы перевести дух, насквозь пропитанный теплым летним дождем. Юрьев, спотыкаясь, шел по бесконечным улицам вымершего города, словно молитву, повторяя адрес вахтера. До жилища Петра Фомича, по его самым оптимистичным прикидкам, выходило часа два ходу.

Но шел Юрьев всю ночь, путался в названиях улиц, плутал, возвращался.

Тяжелая голова его гудела, как высоковольтная линия, но уже не болела. Усилием неизвестно откуда вдруг взявшейся воли Юрьев запретил ей болеть. Его немного знобило, и тело горело, как в лихорадке. Он думал о том, что, может, пришел его час, ради которого он длил свое постыдное; существование, все оттягивая прощальный момент. В эту ночь его собственная жизнь перестала быть для него чем-то ценным: ею он должен был оплатить жизнь сына.

Когда измученный Юрьев дошел наконец до нужного дома, было уже совсем светло. Пошли первые трамваи, и первые горожане вывели своих зверей на поводках.

Старик жил на первом этаже. Юрьев некоторое время в нерешительности стоял у двери вахтера, раздумывая, стоит ли будить старика. Но ведь он прошел с полтора десятка километров только ради того, чтобы поскорее узнать хоть что-нибудь о сыне. А вдруг старик ничего не скажет ему?

Юрьев позвонил и прислонил ухо к двери. За дверью кто-то засуетился, заходил. Юрьев стал ждать… но дверь ему так никто и не открыл.

Он долго еще звонил, волнуясь и не понимая, в чем дело, пока наконец не сообразил, что можно заглянуть вахтеру в окно. Выйдя из парадной, Юрьев подошел к окну, которое принадлежало квартире вахтера. Зацепившись за подоконник, он встал на бордюр и заглянул в окно.

Это была кухня. На плите, как реактивный самолет, пуская длинное облако, выкипал чайник. На табурете, спиной к нему, сидел старик в застиранном тельнике, привалившись плечом к стене.

Юрьев постучал в стекло. Старик даже не пошевелился. Тогда Юрьев кулаком ударил в раму. Окно открылось…

Некоторое время он смотрел на старика, но потом громким голосом окликнул его:

— Петр Фомич! Петр Фомич, вы спите? Предчувствуя что-то недоброе. Юрьев взобрался на подоконник и спрыгнул на грязный линолеум кухни.

Петр Фомич Трубин, уперевшись головой в календарь за позапрошлый год, спал с открытыми глазами. Правый висок пенсионера был продавлен: ни капли крови лишь ссадина. Бесстрастные глаза Петра Фомича отражали чайник и водопроводный кран. Вахтер был мертв.

Машинально выключив чайник, Юрьев сел на табурет напротив мертвеца и беззвучно заплакал, сотрясаясь всем своим разбитым телом.

К дому подъехала машина и остановилась.

Бессильно смотря на вахтера, Юрьев слышал за окном шаги; потом кто-то заглянул в окно. Он старался теперь ни о чем не думать, это потому, что вместе с одноруким стариком ушла его последняя надежда узнать хоть что-нибудь о сыне.

Он совсем не удивился, когда кухонное окно раскрылось настежь и перед ним возник милиционер с пистолетом.

— Встать, лицом к стене! Юрьев, не проронив ни слова, медленно поднялся и встал лицом к стене.

— Руки на затылок, падла!

Кто-то с тяжелой одышкой влез в окно и, ткнув Юрьева в шею, — «Стой смирно!» — прошел по коридору, чтобы открыть входную дверь.

Два милиционера — один усатый сержант, а другой майор, отягощенный бухгалтерским брюшком, — посадили Юрьева в УАЗ. Сержант сел за руль, и они поехали.

— Что ж ты, дура, у старика-то хотел взять? У него же ничего нет, кроме рваных кальсон. Теперь за три рубля вышку схлопочешь…

— Я не убивал, — впервые с момента задержания с трудом разомкнул рот Юрьев. Зачем Мне его убивать?

— Конечно, не убивал. Просто влез в окно к старику чайку попить, а тот на радостях взял да и ударился виском о табуретку, — засмеялся майор и вдруг сильно ударил Юрьева рукой, в которой держал пистолет.

Удар пришелся Юрьеву в надбровную дугу и висок, и он потерял сознание.

В чувство его привел все тот же пузатый майор.

Машина уже стояла в каком-то глухом дворе-колодце с единственной обитой железом дверью, вырезавшей ультрамариновый прямоугольник на грязно-желтом фоне стен.

На немногочисленных окнах первого этажа и подвала стояли мощные металлические решетки. Только на одном окне решетки не было. Юрьев мрачно подумал: «Хороший скворечник, только дупло маловато — не улететь».

— Ну что, сержант, пойдем определим клиента в санаторий. Надо малость полечить хлопчика.

От слабости у Юрьева подгибались в коленях ноги. Холодея и захлебываясь, где-то под самым горлом трепыхалось сбившееся с ритма сердце. Сержант взял Юрьева за шиворот и буквально протащил его мимо дежурного, удивленно посмотревшего на них.

— Сейчас покормим немного Иван Иваныча, а то он всех крыс в своем квартале съел и теперь на волю подхарчиться вышел, — сказал дежурному шедший сзади майор, и тот, весело хохотнув, склонил голову над своими бумагами.

Юрьева втолкнули в комнату со столом и двумя стульями: один стоял у стола, другой — напротив, в середине комнаты. На тусклом, давно не мытом окне была решетка.

Потеряв ощущение реальности происходящего, Юрьев онемел. Ему вдруг стало все равно, обвинят ли его сейчас в убийстве или самого забьют до смерти, потому что он так и не нашел сына. Посмотрев на хромовые сапоги сержанта и основательные полуботинки майора, Юрьев с мрачной ухмылкой произнес:

— У вас, товарищи, хорошая обувь. Ваши аргументы, по всей видимости, будут вескими…

— Уж не обессудь, работа такая, хлопчик! — весело парировал майор.

Юрьеву приказали сесть на стул и начали допрос. Стражи порядка не верили ни одному слову Юрьева, который и сам прекрасно понимал, что ему едва ли поверят, но все же пытался рассказать им, как было дело от начала и до конца: и о том, как пропал его сын, и как они с товарищем ездили искать его, и как его, Юрьева, избили двое бандитов, и как потом он всю ночь шел к этому самому Петру Фомичу, чтобы хоть что-то узнать о сыне… Он говорил, что когда еще звонил с лестничной площадки в квартиру вахтера, то слышал за дверью чьи-то торопливые шаги. «Да, да, настоящий убийца был еще там!» — но милиционеры только смеялись и советовали ему придумать для суда что-нибудь пооригинальнее.

— Ты же интеллихент, Юрьев, — куражился майор. — У тебя же в голове не опилки, смоченные мочой, как у нас с сержантом, а натуральное серое вещество. Ну, тисни романчик-то для нас! А то ведь с тобой от тоски умрешь — все одно и то же: «Не убивал, не знаю». Ну давай, толкай что-нибудь этакое, с летающими тарелками и гуманоидами.

Глядя вниз перед собою, тихим усталым Голосом Юрьев твердил им, что не убивал старика, что во всем этом нет никакого здравого смысла, что все это бред какой-то…

Ему хотелось сейчас забыться, заснуть и больше никогда не просыпаться. Он согласился бы даже умереть, но только без боли, чтобы его больше не мучили. Перед его закрывавшимися от усталости глазами мелькали какие-то пятна и точки, мешая ему сосредоточиться. Пол плыл под ним, волнами качая комнату со столом, милиционерами и грязной клеткой, в Которой они где-то под потолком держали синее небо. Мучители что-то беспрерывно говорили, они кричали ему прямо в уши и гомерически хохотали.

Потом, только на минутку выпав из реальности, чтобы впасть в теплую трясину глубокого, но освежающего мозг сна. Юрьев упал со стула.

— Команды «отбой» не было, сука! — истерически заорал майор, словно урка, подзаводя себя криком, и ударил Юрьева носком ботинка в грудь.

В дело вступил сержант: стараясь не сбивать себе дыхания, размеренно и деловито, как опытный лесоруб, он всаживал Юрьеву в незащищенные места пахнущую гуталином и общественным сортиром кожу своих сапог, делая на каждый удар шумный выдох, — как учили.