Читать интересную книгу Общество знания: История модернизации на Западе и в СССР - Геннадий Осипов

Этот сдвиг западного общества к имперскому тоталитаризму зафиксирован уже в докладе Римского клуба «Первая глобальная революция» (1991). В нем сказано: «США с их законами и конституционными правами посягают на международное право всякий раз, когда серьезно задеваются их национальные интересы. В действительности это не является чем-то новым, однако, огромное значение последствий любого шага во взаимозависимом мире представляет собой совершенно новый феномен, глобальный характер которого очевиден» [135, с. 174–175].

После краха коммунизма «общество знания», неспособное существовать без врага, на время оказалось в мировоззренческом вакууме. В этот период мы видим небывалый всплеск производства фильмов, в которых на «цивилизацию» наступают самые различные фантастические враги — ящеры, инопланетяне, вампиры, пауки и пр. Схема наступления зла «из-за фронтира» от фильма к фильму не меняется, но в совокупности вся эта культурная продукция отражает психопатическую потребность общества во враждебном ином.

В рамках рационального дискурса был порожден иррациональный страх перед вирусами — невидимыми и всесильными агентами природы. Фон для страха был создан СПИДом, а затем и совершенно ничтожные по масштабам вспышки вирусных заболеваний (вроде «коровьего бешенства» или птичьего гриппа) вызывали на Западе массовые психозы.

Поиски закончились созданием образа вселенского зла в виде международного терроризма. Это зло делокализовано, оно не имеет конструктивных целей, по своей технической и информационной оснащенности оно стоит вровень с «обществом знания». Оно — воплощение хаоса, наступающего на порядок цивилизации. Будучи непонятным и вездесущим, оно внушает ужас. Терроризм оживил латентный параноидальный «страх Запада». 11 сентября вместе с психологической подготовкой к нему и с ритуальной интерпретации события как начала большой войны со Злом задали новую социокультурную парадигму для постиндустриального общества.

Можно провести аналогию с той парадигмой, которую выразил роман Уэллса «Война миров». Он так точно выразил мироощущение западного человека в момент острого кризиса индустриализма, что даже простая передача в 1938 г. по радио инсценировки романа вызвала в США массовый психоз и панику. Но разница между двумя случаями существенна. Марсиане Уэллса были явно Иными — могучими, но хорошо обозначенными и в этом смысле понятными. Террористы начала XXI века, скорее, воспринимаются как Тень, которая нападает на своего хозяина. Она невидима и неразличима, что внушает особый страх. Уэллс внушал оптимизм — марсиане погибли от бактерий, которые были безопасны для людей. Сейчас положение другое — цивилизации угрожают ее же «бактерии», с которыми произошла мутация. Ведь бен Ладен и талибы — создание самих США, а международный терроризм — «непристойный двойник» транснациональных корпораций.

Эффект от телевизионной презентации атаки террористов 11 сентября Жижек сравнил с тем психологическим эффектом, который в свое время вызвал фильм Хитчкока «Птицы» — человек, воспитанный в рационализме и детерминизме, стал жертвой необъяснимого и неодолимого нападения «природы». Этого не может быть! Мыслительные структуры «общества знания» исключали подобные аномалии из своих моделей. Это — огромный дефект того типа сознания, которое сформировала мозаичная массовая культура рационального Запада.

Грей пишет о тех «силах», существование которых игнорировала либеральная мысль: «Гегемония либерального дискурса и идеалов, приводит к тому, что эти силы, например, этничность и национализм (подобно сексуальности в викторианские времена) предаются интеллектуальному забвению, откуда они периодически появляются вновь как свидетельства живучести человеческой иррациональности, чтобы боязливо обсуждаться на ущербном „новоязе“ в терминах „различия и инаковости“ или просто отбрасываться как с трудом доступное пониманию отклонение от основного интеллектуального русла. Выдержанное в подобном духе понимание господствующих сил столетия как прискорбного атавизма или отклонения от требований внутренней непротиворечивости теории не предвещает ничего хорошего современной политической философии или либерализму» [103, с. 43].

Что же показало изучение событий 11 сентября в интересующем нас контексте? Речь идет о том, как он высветил социокультурную сущность «общества знания», независимо от технических деталей самой акции и даже от того, кто в действительности совершил теракт. Такому анализу посвящена большая литература и выступления видных философов и культурологов. Представительную совокупность текстов собрал и прокомментировал М. Рыклин [216]. Он представил выступления и эссе философов-постмодернистов Жака Деррида, Жана Бодрийяра, Поля Вирилио, Славоя Жижека и Сюзан Бак-Морс, а также теоретика СМИ Бориса Гройса и правого либерального философа Ричарда Рорти).

Вот существенные для нашей темы выводы из этих текстов (главные тезисы сформулированы М. Рыклиным [217] и дополнены нами).

Все философы, за исключением Рорти, сходятся в том, что глобализирующийся на матрице «общества знания» мир производит террор как свой собственный продукт; терроризм не является внешним и автономным от глобализации явлением. Исполнители терактов владеют не только техническими и финансовыми средствами нынешнего постиндустриального общества, но и соответствующими интеллектуальными технологиями. Так, они эффективно программируют масс-медийное воздействие своих символических жестов, то есть, обладают структурами мышления самого продвинутого информационного общества и владеют современным информационным оружием Запада. Они действуют в культурном пространстве постмодернизма и глубоко проникли в сущность «общества спектакля» как важной ипостаси «общества знания». Таким образом, современный терроризм имманентен постиндустриальному обществу. Перефразируя Маркузе, сказавшего, что немецкий фашизм был закономерным продуктом либерального индустриального общества, можно сказать, что нынешний терроризм — продукт неолиберального постиндустриального общества.

Американское общество действительно «грезило» терроризмом. В предыдущих главах приведено много суждений, содержащих предчувствия такого ответа на новую волну технизации, подавляющей всякое Иное Западу. Художественными средствами это предчувствие было выражено в большом числе фильмов, которые точно, вплоть до деталей, создали апокалиптический образ того, что произошло 11 сентября (несколько подобных фильмов были еще в производстве и их запретили к прокату). По словам Бодрийяра, США «питали террористическое воображение» буквально во всем мире. Они и породили явление, которое ударило по ним самим. «Нас уверяли: „Бог не может объявите войну самому себе“, — сказал Бодрийяр. — Нет, может. Запад, ставший Богом (обладающий божественным всесилием и абсолютной моральной легитимностью)… объявил войну самому себе».

Новый терроризм, подобно вирусу, пребывает везде и не может быть локализован. Идеология «общества знания» здесь дает сбой, поскольку трактует явление нового типа в терминах фундаментализма («архаизирует конфликт»), как борьбу Добра и Зла (борьбу демократии против исламского тоталитаризма), которую Запад может выиграть силовыми методами. Невозможность адекватного ответа на атаку подобного «вируса» предвидели уже в первых дебатах о постиндустриальном обществе. Жак Аттали писал в 1990 г.: «Проблемы, которые будут досаждать человеку грядущего тысячелетия, требуют, чтобы мы восстановили идею зла и идею святости, поставив их в центр политической жизни» [52].

Таким образом, постиндустриальное общество генерирует хаос, но не может создать аттракторы, которые втягивали бы этот хаос в структуры желаемого порядка. Аттракторы создают враждебные Иные. Глобализованный под эгидой США мир столкнулся с выделяемыми им же «антителами». Террористический ответ на террор Нового мирового порядка питается ненавистью всего многообразия социальных и культурных идентичностей, которые репрессированы (в широком смысле слова) нынешней технизацией и глобализацией. Ислам — не более чем грубое обозначение антагонизма, который разлит везде и пребывает «в каждом из нас».

11 сентября показало, что затратила свою объяснительную силу рациональная модель общественного конфликта, берущая свое начало в Просвещении и сводящая дело к конфликту социальных интересов. Терроризм как ответ «голодных орд Юга» на запредельное социальное неравенство поддавался рационализации, а значит, и контролю с помощью социальных технологий и технических средств (бомбардировки и устрашение, подкуп элит и манипуляция сознанием, гуманитарная помощь). Ничего этого не добивается своим шантажом новый терроризм. Бодрийяр сказал: «Террористы-самоубийцы воплощали терроризм бедных, здесь перед нами терроризм богатых. И это нас особенно пугает: они стали богатыми, не перестав желать нашей гибели».