Читать интересную книгу Визитатор - Светлана Белова

Жакоб захлопал глазами. Вот так признание! Что ни говори, а монах ему попался с секретом, но разве до тайн сейчас бедному жонглеру — тут бы выбраться из переплета целым.

— Я на все готов, святой отец, лишь бы поскорей унести отсюда ноги, — сказал Жакоб. — Вот только…

— Что еще? — повернулся Матье де Нель, начиная проявлять нетерпение.

— Не проболтается ли хозяйка? — прошептал Жакоб, указывая глазами на дверь.

— Не беспокойся, за нее я ручаюсь. Марион не любопытна и не болтлива.

— Скажете тоже! — фыркнул Жакоб. — Да разве бывают такие женщины! Больно наивны вы на их счет, святой отец…

— Довольно, жонглер, — сурово оборвал его чудной монах и вышел вон.

Перебирая в памяти события той ночи, Жакоб дошел до кузницы — посмотреть на летящие искры всегда интересно, — но вдруг остановился. Вот дуралей! Как же он раньше не смекнул! Ведь только этим и можно зацепить святого отца, а он, простофиля, битый час голову себе ломает, когда все так просто решается.

Жакоб опрометью кинулся в покои викария.

Здесь ничего не изменилось, кроме нескольких отложенных в сторону пергаментов: очевидно, святой отец уже успел их прочитать. Жакоб взгромоздился на сундук и принялся ждать удобного момента. Время шло, а викарий все читал и как-будто даже не замечал его возвращения. Эдак он до вечера просидит за своими книгами.

— Бросьте вы этот свиток, святой отец, — не утерпел Жакоб. — Давайте лучше подумаем, кто укокошил пономаря.

Не отрывая взгляд от пергамента, викарий заметил:

— За столько лет ты так и не соизволил избавиться от площадных выражений.

— Пусть так, — с готовностью согласился Жакоб, спрыгивая на пол. — Но пока вы тут сидите, уставившись в никому ненужный свиток…

— В отношении пергамента ты не прав. Это очень ценный документ, — перебил его Матье де Нель, осторожно расправляя загнувшийся уголок. — Эта дарственная грамота была выдана аббатству Святого Аполлинария в год его основания, то есть без малого четыреста лет тому назад. Вот смотри, здесь перечислены земельные угодья, подаренные аббатству королем Людовиком Ле Гро 16. Ты знаешь, Жакоб, это было удивительное время, — викарий замолчал и уставился на полыхавшие в камине поленья.

Этот отсутствующий взгляд был хорошо знаком Жакобу. Если сейчас ему не удастся вытащить святого отца из плена покрытых пылью лет и событий, все пропало! Викарий не только откажется вести дознание, но и бедного Жакоба замучает тоскливыми рассказами о том, что, да как, да с кем, да когда было. Теперь уж он ради собственного спокойствия обязан постараться.

— Король Филипп, — продолжал между тем викарий, — преданный анафеме папой Урбаном за двоеженство и прелюбодеяние, фактически устранился от управления королевством, передав заботу о Франции единственному законному сыну Людовику Ле Гро.

— Спорить не буду — это очень интересно, — ввернул Жакоб, едва дождавшись подходящего момента, чтобы вклиниться — какое ему дело до покрытых плесенью историй! — И все-таки, как нам быть с происшествием в аббатстве? Монахи, между прочим, посмеиваются над вами, святой отец. Говорят, я сам слышал, что у визитатора только нос длинный да острый, а умишко так себе. Оттого, значит, вы и заявили, будто пономарь сам свалился, а меж тем по обители ползут слухи, что пономаря кто-то укокошил, — Жакоб запнулся, — то есть, я хотел сказать, убил.

Прошла, наверное, минута, показавшаяся Жакобу часом, викарий оторвался от свитка и посмотрел на него осмысленным взглядом.

Жакоб торжествовал — все-таки ему удалось зацепить святого отца! Конечно, о слухах довелось приврать, но ради благого дела. Не такой уж он и простофиля, а нащупать у викария слабое место он и без книг сумел, давно приметив: святой отец страх как гордится своим умом, а уж если кто вздумает посмеяться над его длинным носом — берегись! Вот и сейчас викарий в лице изменился, желваками заработал, а главное раздул ноздри — верный признак гнева. Жакоб немного выждал и принялся развивать успех.

— А еще говорят, что либо вы знаете, кто преступник, но покрываете его, либо…, — договорить он не успел: викарий метнул в него давешний свиток. Жакоб увернулся, с радостным трепетом услышав приказание викария:

— Пойди, узнай, у себя ли аббат.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Аббат Симон незаметно ущипнул себя за мочку уха — не сон ли это? Нет, в реальности происходящего сомневаться не приходилось.

В таком случае, визитатор повредился рассудком. Это же надо было такое придумать — убийство в аббатстве Святого Аполлинария! Святые небеса! Разве мало того, что брат Жан умер в столь неподходящий момент. И с Арманом посоветоваться нет никакой возможности, пока викарий здесь сидит.

Настоятель хрустнул суставами пальцев; хрустнул громко, но викарий не пошевелился. Он сосредоточенно рассматривал тканое изображение Страшного суда на противоположной стене.

Этот гобелен достался аббату Симону в наследство от добродетельного предшественника. Время от времени он порывался снять гобелен — уж больно один из осужденных грешников был похож на него лицом. Однако всегда с неудовольствием вспоминал о потайной двери, скрывавшейся за толстой тканью. Надо бы купить на его место новый, с какой-нибудь нейтральной темой.

Аббат шевельнулся в своем кресле. Викарий оказался совсем не таким, каким он увидел его в день приезда — занятым собой щеголем. Да и книги, очевидно, не так уж сильно его интересуют, хотя библиотекарь уверял, что визитатор попросил не менее десятка. Сидел бы себе да читал, так нет — подавай ему расследование.

Что же делать? Викарий ждет ответа. Если отказать в расследовании, он определенно не отступится и, чего доброго, все погубит, а этого никак нельзя допустить. Единственный выход — убедить его, что это дело рук чужака. Монахи обители Святого Аполлинария должны остаться вне подозрений. Но поверит ли?

— Что ж, уступаю вашему натиску, господин викарий, — аббат Симон вздохнул и натянуто улыбнулся. — Аргументы в пользу злого умысла достаточно убедительны.

— Я был уверен в вашей рассудительности, — ответил викарий, наклонив голову, при этом уголки его рта слегка приподнялись.

В груди аббата шевельнулся мохнатый клубок скверного предчувствия, выпустил черные щупальцы страха, оплел ими замершее сердце. А может посланец епископа Орлеанского просто над ним потешается? Говорит с иронией, видно, привычку насмешничать сохранил, а взгляд между тем словно копье — острый и неумолимый. А что если… От пришедшей в голову мысли, ладони настоятеля вспотели. Нет, вздор, быть не может! Были соблюдены все предосторожности, следовательно, необходимо взять себя в руки.

— Я полагаю, что преступник один из гостей, — вынес свой вердикт аббат Симон. — В нашей обители, как и в любой другой, гостиница никогда не пустует. Пилигримы, странствующие монахи, да и просто путники, все находят приют и ночлег — таков закон христианского гостеприимства.

— Интересное предположение. Только зачем бы это им понадобилось? — викарий откинулся в кресле, скрестил руки на груди и опустил веки.

— Какие-нибудь старые счеты, — настоятель сделал небрежный жест.

— Вы думаете? — викарий улыбнулся, не открывая глаз, нехорошо улыбнулся, насмешливо.

Аббат Симон поймал себя на мысли, что отлично понимает тех, кто в свое время написал донос королю на Матье де Неля. Будь он на их месте, с удовольствием сделал бы тоже самое.

— А как вам такое объяснение? Каждый день в обитель приходят наши крестьяне-арендаторы. Возможно, кто-нибудь из них подрезал веревку? — поделился новым предположением отец-настоятель.

— Возможно, — кивнул викарий, — но сомнительно.

Он продолжал все так же сидеть в кресле. Только длинные ресницы прикрытых век время от времени подрагивали.

— А наши ночные сторожа? — не отступал аббат Симон. — Вот у кого была прекрасная возможность совершить это ужасное преступление и остаться вне подозрений! Они у нас, можно сказать, живут, изредка покидая стены обители.

— Кстати, я совсем упустил это из виду, — открыл глаза викарий. — Вот мы и начнем опрос с них и прямо сейчас.

Мохнатый черный клубок в груди аббата перестал шевелиться — может, он слишком все драматизирует? Отец-настоятель успокоился и даже пожурил викария:

— Вот видите! А вы сразу братию подозревать.

Матье де Нель, кажется, хотел что-то ответить, но промолчал.

Сторожей в аббатстве было двое: старик по имени Дидье и его молодой напарник Пьер, оба миряне.

После Повечерия 17монах-привратник запирал ворота обители и отправлялся на покой в привратницкую. С этого времени и до Утрени жизнь в аббатстве замирала, если не считать ночных церковных служб.

Впрочем, сторожей это не касалось. В сопровождении собак они обязаны были несколько раз за ночь обходить весь монастырь. Осматривали все, кроме клуатра, но особенно проверяли винодельню с тех пор, как однажды утром на капитуле не досчитались одного монаха. Постель в его келье оказалась неразобранной, и отец-настоятель из сторожей едва душу не вытряс, допытываясь, не они ли тайком выпустили ночью беглеца.