Но она молчит. И я думаю, что ей понятно: отец – огромный, сильный мужчина. А Эд – тощий и хилый, не идет ни в какое сравнение. Девочка не кричит. Она подходит и просто повисает на мне. И пытается залезть под куртку, – из спальни снова доносятся звуки. Анжелина обнимает меня так крепко, что я боюсь за ее хрупкие детские косточки. Потом она отцепляется и говорит:
– Спасибо, что попытался спасти нас, Эд.
И уходит.
А я не могу сказать ни слова. Потому что не чувствую ничего, кроме стыда. Ноги подкашиваются. Я падаю на колени и бьюсь лбом о косяк двери. Мои легкие на пределе, похоже, из горла сейчас хлынет кровь. В ушах оглушающе стучит сердце.
Я лежу в постели, ночь поглотила меня. Но я не сплю. Как уснуть, если на тебе буквально только что висел, спасаясь от ужаса тьмы, маленький ребенок в желтой пижаме?
Похоже, я скоро сойду с ума. Если не вернусь на Эдгар-стрит в ближайшую ночь – точно рехнусь. И еще эта девчушка, – если бы она не вышла… Впрочем, я знал, что она выйдет. Должен был знать. До этого она все время выходила и плакала на крыльце. А потом ее сменяла мать. И вот я лежу в полной темноте на спине, в своей кровати, и понимаю: я хотел с ней встретиться. Мне это было нужно – для храбрости. Чтобы набраться мужества войти в дом. Но я позорно облажался. Провалил все, что можно. И теперь в меня вселяется новое предчувствие, и оно скверное.
В двадцать семь минут третьего звонит телефон.
Его дребезжание выстреливает в воздух, я подпрыгиваю, подбегаю к аппарату и тупо смотрю на него. Не к добру это все, ох не к добру…
– Алло?
Голос на другом конце провода выжидательно молчит.
– Алло? – повторяю я.
Наконец из трубки слышатся слова. Мне представляются губы, произносящие их. Голос суховатый, надтреснутый. Дружелюбный, но очень деловой.
– Загляни в почтовый ящик, – говорит он.
Накатывает тишина, и голос замолкает. На другом конце провода больше не слышно дыхания.
Я вешаю трубку и очень медленно иду к двери, а потом к почтовому ящику. Звезды скрылись, в воздухе висит морось, и каждый из моих шагов подводит меня все ближе к цели. Я наклоняюсь и вижу, как дрожит моя рука, открывающая ящик.
Внутри я нащупываю что-то холодное и тяжелое.
Мой палец ложится на спусковой крючок.
Меня продирает дрожь.
K ♦. Убийство в соборе
В пистолете только одна пуля. Один патрон для единственного человека. Всякий оптимизм окончательно покидает меня, и я чувствую себя несчастнейшим парнем на земле.
«Эд, ты всего лишь таксист! Как тебя угораздило влипнуть в такую историю? Надо было лежать, как все, и не рыпаться во время того ограбления…»
Примерно в таких выражениях я беседую сам с собой, пока сижу на кухне и таращусь на пистолет в руке. Он постепенно нагревается. Швейцар проснулся и требует кофе, а я не могу подняться и продолжаю смотреть на зажатое в пальцах оружие. Они что, не понимают? Я же обалдуй! Неумеха! Я буду стрелять в мужика, а попаду себе в ногу! И вообще. Это слишком далеко зашло. Пистолет! А, каково? Пистолет! Ну нет. Я никого убивать не собираюсь. Во-первых, я трус. Во-вторых, слабак. В третьих, в день ограбления мне просто повезло, – я ж до этого пистолет никогда и в руках-то не держал…
Меня душит злость.
«Почему именно я? За что избран именно я? Я ведь не тот, кто вам нужен, пожалуйста…»
Нытье нытьем, но мне абсолютно ясно, что придется сделать дальше.
«Тебе первые два задания понравились? – ругаю я себя. – Вот теперь поди и выполни это».
А если не получится? Тогда, наверное, человек с другого конца провода придет по мою душу. Может, это его изначальный план. Допустим, дело обстоит так: либо стреляю я, либо в меня – оставшимися пулями из этого пистолета.
«Черт! И как мне теперь спать?!» – думаю я.
Так и грыжу недолго заработать…
Я принимаюсь перебирать старые пластинки, – коллекция винила досталась мне от отца. А что, хорошо помогает снять стресс. Лихорадочно роюсь и наконец нахожу то, что нужно, – «Proclaimers». Кладу пластинку на проигрыватель и наблюдаю, как она крутится. Звучит дурацкое начало песни «Five hundred miles», и я прихожу в натуральное бешенство. Что ж такое, даже любимая группа выводит из себя! Мерзость, а не песня.
Я меряю шагами комнату.
Швейцар смотрит на меня как на безумца.
Да! Да! Официально заявляю: я ненормальный!
Три часа утра, а я включил на полную громкость «Proclaimers», чтобы насладиться, блин, музыкой, которая меня бесит! Плюс я должен пойти и убить кого-то! Офигительная полнота жизни, ничего не скажешь!
Пистолет.
Пистолет.
Само это слово звучит как выстрел, и я постоянно оборачиваюсь – а вдруг привиделось, вдруг он исчез со стола. Белый холодный свет из куши проникает в гостиную. Швейцар легонько царапает меня лапой, мол, погладь, хозяин, пожалуйста.
– Отвали! – вскрикиваю я.
Большие карие глаза обиженной псины умоляют меня успокоиться.
Ну ладно, ладно. Я глажу его, похлопываю по брюху, извиняюсь и готовлю кофе – на двоих. Похоже, сегодня ночью поспать мне не суждено. «Proclaimers» заводят следующую за «Five hundred miles» песню, и я слушаю, как страдание и горечь сменяются мелодией счастья.
«Интересно, а от бессонницы умирают?» – спрашиваю я себя, руля домой после целого трудового дня. Последовавшего за этой самой ночью. Глаза чешутся и зудят, приходится опустить стекло. Теплый ветерок поклевывает глаза, но я не возражаю. Пистолет я прошлой ночью спрятал под матрас. А игральную карту в ящик комода. Трудно сказать, какая из двух проклятых вещей испортила мне жизнь сильнее.
Так, хватит стонать.
На парковке «Свободного такси» я вижу, как Одри целуется с парнем из новеньких. Он почти одного роста со мной, но по виду понятно, что ходит в качалку. Их языки сплетаются и массируют друг друга. Руки парня лежат на бедрах Одри, а она засунула ладони в задние карманы его джинсов.
«Хорошо, что пистолет не при мне», – думаю я, но все, конечно, не уйдет дальше слов.
– Привет, Одри, – беспечно говорю я, проходя мимо, но она не слышит.
Я иду в офис – нужно поговорить с боссом. Его зовут Джерри Бостон. Он невероятно толстый. Плюс лысый. А еще зачесывает сальные волосенки на лысину.
Конец ознакомительного фрагмента.
Примечания
1
Цитата из Нового Завета, 1 Иоанна, 5:16. (Здесь и далее примечания переводчика, кроме особо оговоренных.)
2
Маршмеллоу – аналог пастилы. Зефироподобные конфеты, состоящие из сахара или кукурузного сиропа, желатина, размягченного в горячей воде, декстрозы и ароматизаторов, взбитых до состояния губки. (Прим, ред.)