Читать интересную книгу Слепые тоже видят - Сан-Антонио

— Вы же только что сказали, что у вас и вашего брата есть лодка, чтобы собирать мебель с кораблей?

— Мы ее вытащили на берег, но пока не отремонтировали. В ту ночь у нас было происшествие: маяк Мекуйанбара вдруг заработал, а мы подумали, что это наш ложный, и врезались прямо в рифы.

Он утробно вздыхает.

— Дадите еще пятьсот бананов сверху, если я вам найду лодку?

— Обязательно.

— Хорошо, тогда идите к моему брату, он все устроит. Видите холм там справа?

— Вижу, — отвечает за нас обоих Берю.

— Наверху ничего нет, так?

— Да, ничего!

— Это наш дом. Но не перепутайте, потому что там рядом еще один, колдуна. У нас на доме — знак рака, а у Тампукту номер девяносто шесть. Мое дежурство заканчивается только через одно закипание бельевого бака, так что я не могу с вами пойти.

— Это здесь, — объявляет Толстяк, останавливаясь.

Хотя мы поднялись на некоторую высоту, нет ни малейшего дуновения, чтобы освежить наши обожженные физиономии. Везде страшное пекло, исходящее от моря, как от парной бани.

— Что видно? — спрашиваю я.

— Тут вроде написан номер шестьдесят девять, прямо на асфальте, если смотреть с этой стороны.

— А дверь?

— Не вижу, но из земли торчит кусок трубы. Думаю, что-то вроде переговорного устройства. Постой! Есть кто-нибудь? — кричит в трубу Толстяк.

Впечатление такое, будто он орет в Альпах.

Но крик не производит эффекта.

— Никого, — делает он вывод из этого молчания. — Должно быть, это не домофон. Но тогда, значит, труба канализации, что мне вполне подходит, так как у меня лопается мочевой пузырь. Не хочешь присоединиться?

И тут же после этих слов я слышу громкое журчание неудержимого потока.

Но прежде чем он заканчивает облегчаться, до моих ушей доносятся страшные угрозы и проклятья. Тонкий голосок вертится вокруг меня, как потревоженный шершень.

— Окапи! Мангусты! Свиньи! — надрывается писклявый голосок, принадлежащий, как я подозреваю, колдуну, о котором упоминал наш друг морской разбойник, он же полицейский.

Нашему вниманию представлен целый список названий всех возможных и невозможных представителей животного мира.

— В мой фу-фу! Он писать в мой фуфу! — задыхается жертва недержания мочи у моего друга Берю.

— Что это такое — “твой фу-фу”? — обрывает концерт Толстяк.

— Это мой выхлоп! — отвечает несчастный. — Кто тебе разрешил мочиться в мою трубу, а, скажи, зебу, гремучая змея, навозный жук!

— Послушай, папаша, — парирует Берю, пытаясь оправдаться, — сам ты старый пигмей! Я не могу себе позволить дать тебе затрещину, но знай: будь ты сантиметров на пятьдесят больше и лет на пятьдесят меньше, я бы тебе сейчас так врезал, что ты проглотил бы все свои оставшиеся зубы вместе с мостами.

Гном прекращает шаманскую пляску и затыкается.

Нас вдруг окружает звенящая тишина. Слышно лишь прерывистое дыхание старичка. Затем он снова вскрикивает голосом, похожим на звук, который издает хлебный нож, когда им скоблят железную трубу.

— Куси Куса! Мели Мело!

— Какой ужас! — слышу я женский голос.

Но это я так думаю, потому что в реальности я слышу что-то типа “какой ужаш”.

Интересно, кто это еще?

Ответ не заставляет себя ждать. Берю объясняет мне своим верхним каналом (несудоходным), что из-под земли выскочила женщина, молодая, черная, красивая. Но у моего восторженного друга это звучит как “ужасно красивая”.

— Он навел на вас проклятье бракпаф, — щебечет она.

— А что оно означает?

— Он вас сглазил. Вы импотент! — журчит женский голосок. — Ваш секс в течение трех поколений будет инертным. Большой бракпаф ничем не снимается. Тампукту самый великий колдун в Дуркина-Лазо.

— Самый великий! Интересно, как выглядят остальные? — хрюкает Берю. — Видел бы ты этот мешок костей высотой метр десять. У него там что, радионуклеиды на пигментации? Или в башке гамма-излучение? Или антитела господина От-горшка-два-вершка источены жуком-долгоносиком? Он что, запутался в сравнениях с животными? Что ты молчишь, прыщ?

После такого невежливого обращения карманный колдун успокаивается и возвращается в свою нору, а мы поближе знакомимся с девушкой.

Она, между прочим, ни много ни мало, как третья жена брата нашего полицейского разбойника, который, будучи, по всей видимости, большим любителем женской ласки, владеет шестью женами. Мы говорим молодой особе, что пришли от имени брата ее мужа, и просим, чтобы она нас проводила в подземный дом своего полигамного супруга.

Дом состоит из двух объемных кондиционированных помещений. Одно, большое, где находится кухня и спят дамы, другое поменьше, отгороженное циновкой, где живут оба брата. Естественно, что обо всем мне рассказывает Берю, ставший заправским поводырем первого класса.

— Осторожно ставь башмаки, парень! Тут четырнадцать ступенек, одна коварнее другой. Входим во что-то типа передней. А может, в кухню. Вижу подобие печки. В глубине стоят кровати, нет, скорее, матрасы на козлах. Черт его знает! Ага, а здесь еще пять мамзелей. Одна старая, без волос и зубов, другая больше похожа на мулатку, еще толстушка, потом еще одна высокая, одета во все облегающее, и одна совсем девочка. Можно подумать, мы действуем на них, как на овец в стойле: смотри-ка, весь выводок жмется к стене! Уставились на нас, будто мы два Деда Мороза в плавках. Не хочу хвалиться, но все они смотрят на меня. Как у них глаза не выскочат, у кумушек! Какого черта они пялятся мне на штаны? Но что это, черт возьми? А я иду и не вижу!

— А в чем дело?

— Да в чем, в чем! Шакал, коротышка, колдун! Мать моя! Царица небесная! — громко причитает Толстяк. — Если бы ты видел, Сан-А, какая у меня штуковина отросла! Отродясь такого не видал, даже представить не мог, что такое возможно! О, Бог мой, бита!

Бита! Что твоя дубина! Что она там болтала, эта девка, про колдуна? Якобы он у меня опадет на три поколения? Так все наоборот! Самое странное, что я ничего не почувствовал! Почему он так вырос? Как Эйфелева башня! Как же я проморгал? А, знаю, из-за чего так получилось! Я ведь обожрался этих фруктов, или как там, орехов, что купил на улице перед больницей! Что ж теперь делать с этим? Чертей глушить, точно, в самый раз! О, держите меня, джентльмены! Вот чем глубину мерить! Смотри-ка! Даже пуговицы на сутане оторвались! Но это же немыслимо! Ну вот, теперь я стал Его Величеством! А вот мой жезл! Или скипидар! Тьфу, скипетр! О, Боги, я не узнаю свой Пополь! Скажи, на кой хрен мне такое богатство? Реактивный снаряд чистой воды! Чего он так надулся? Что в нем внутри? А если он взорвется? И он растет, парень! Мать твою, мне страшно! Бабы жмутся в угол! Боятся! Зубами стучат! Ой, мне тоже страшно! Мороз по коже! А чего они так испугались? Не видели такого? Вот вам и засуха! Что глаза вылупили? А если мне пригласить одну из них на партию в кегли? Вон ту толстушку? Она мне напоминает Берту. Скажи им, своим дурам, скажи им, что я совсем не страшный. Попроси жирную, пусть проявит гуманизм! Я буду ласковым! Все пойдет, как по маслу! Да что там масло — целый жбан масла! Но мне этот баобаб нужно срочно пускать в ход! Все горит внутри! А ну, толстуха, за дело, а не то я тебе, стерва! Может, заткнешься, а, треска? Что ты орешь, как дура? Видишь, я с тобой разговариваю нежно, терпеливо! Закрой рот, а не то убью! Не видела никогда мужчину, что ли, в апофеозе? Птичка, это надо рассматривать как праздник! Ты что, с ума спятила, так ногами размахивать! Не видишь, мужчина встал во весь рост в твою честь! Ладно, ты пока подожди, созрей, я старушкой займусь — ей, видишь, не терпится! Ну и рожа! Может быть, даже хорошо — по крайней мере отвлекусь! Она ведь не с последним дождем выпала, гренд маза! С тобой ведь небось за последние сто лет такого не случалось, а, бабуля? Ладно, молчи, карга старая! Тебе, видно, не терпится включить после стольких лет центральное отопление? Будешь жаловаться? Валяй жалуйся! Тут, древняя моя, Французская империя вновь во всей своей мощи!

Вот это сцена, друзья мои!

Безумие. Безумие!

Ах, как жаль, что я не могу видеть! Но на слух тоже потрясающе! Не правда ли? Словом, я переживаю грандиозный спектакль!

Я представляю себе эту сцену. Радиоспектакль! Ничего не видно, но все понятно. Голоса актеров, их реплики, шум, все говорит!

Остальные женщины кричат, жалуются, умоляют, гнусят, хнычут, ругают, грозят. Они полностью терроризированы Берю! Толстяк в полном своем великолепии!

Он внушает страх, ужас!

Он выходит из себя! Из своих штанов!

Берю потерял контроль над своей империей чувств. Третья жена, которая привела нас сюда, среди этого шума рассказывает о том, что сделал с Берюрье старик-колдун. Какую порчу на него навел! Они в панике, голубушки! Престиж старого пачкуна тает на глазах, как редкий снег в Сахаре. Он теряет лицо, доверие к нему улетучивается. Его судьбу в стране не трудно предугадать. Ему конец! Его сотрут в порошок! Дни его сочтены!

Но вернемся к нашему Берю. Похоже, старый башмак пришелся впору прекрасной ноге нашего Толстяка. Ноге во всей красе! Ноге века!