Читать интересную книгу Тропами вереска - Марина Суржевская

— На все воля светлого Атиса, — хмыкнула я. А он голову вскинул, сверкнул синими глазами, словно молниями.

— Нет, Шаисса! На то воля не бога была, а ведьмы проклятой! И я ей долг верну… В свое время.

— Значит, мести ищешь, — протянула я, рассматривая, как уплотнились тени по углам. Тварь мрака за спиной Ильмира снова выросла, крылья распахнула. Призрачная еще, лишь намек, а не темнота, но в пещере сразу холоднее стало. Склон в позднем вереске, ан нет, ползут твари из мрака… А чего им не ползти, если служитель их зовет постоянно? Пока тени только, но не зря тогда на погосте двери открылись, ох, не зря!

— А клинок у тебя откуда?

— От матери остался, — он снова любовно пробежал пальцами по рукояти. — Единственный подарок. Беречь завещала, сказала, что поможет он мне, жизнь мою убережет однажды…

И нахмурился. Оглянулся через плечо, но тень злая расползлась, растворилась. А стоило служителю лицо отвернуть, снова наливаться чернотой стала. Даже глаза красные уже виднеются. Плохо дело, значит. Эта тварь злобу и жажду мести как запах чует, манят они ее, как стервятника — падаль. Из самой преисподни унюхают, приползут за желанной добычей, за плечом встанут и начнут нашептывать, мысли злые множить. И прогнать такую с каждым днем все сложнее. Больше злости — и тварь сильнее становится. Пока не погубит. А там и сам Шайтас за душой явится.

Я вздохнула и подсела ближе, откинула косу на спину. Положила ладонь на руку служителя, что клинок сжимала. И улыбнулась. Не уверена, что получилось, все же давно я этого не делала — отвыкла. Но служителю понравилось. Вздохнул рвано, склонился ко мне. Огонек свечи осветил его лицо желтыми мазками света, словно погладил.

— Прости, — прошептал он. — Я ведь говорю, история моя неинтересная… Лучше о себе расскажи…

— А моя еще скучнее, — усмехнулась я. Покосилась в угол, где тварь мрака крылья разворачивала. И Ильмир ее снова почуял, нахмурился беспокойно, оглянуться хотел, да я не позволила. Обхватила его лицо руками, он и застыл.

Есть один способ тварь прогнать, да надолго…

— Скажи, Ильмир, а не врешь, что во сне меня видел? — еле слышно протянула я.

— Не вру. Видел. Странно так. Вроде первый раз тебя вижу, а чувство, что давно знакомы. Движения твои, голос, взгляд… Все знакомое! Родное.

Ох, опасные мысли у служителя. Прозорливые…

— И что же ты там видел, служитель? Во сне?

Он снова вздохнул коротко и чуть покраснел.

— Вот это… — Выдохнул он и чуть коснулся губами моих губ. Нежно так, ласково, почти невесомо, словно пером птицы дотронулся. А потом провел по ним языком и притянул меня к себе, углубляя поцелуй. А я замерла в его руках, растерялась. Все же первый поцелуй в моей жизни. Смешно: все остальное уже было, а поцелуя — нет… Было присвоение — болезненное и неприятное, а вот поцелуя любящего не было…

Но о том, что раньше было, вспоминать не хотелось, слишком ласковыми у него были губы, а руки — сильными. А я-то все гадала, каково это — в его руках оказаться. Сама от себя эти мысли таила, а ведь все равно думала. Оказалось, что хорошо. Очень хорошо. И не страшно совсем…

Губы приоткрыла, сама его языком тронула. В теле такая слабость разлилась, такая истома сладкая. И мысли все из головы улетучились… А он уже косу мне расплетает, пальцами в волосы зарывается, тянет, чтобы я голову откинула. От губ моих оторвался со вздохом, по шее поцелуями прошелся, так что внутри меня словно пожар загорелся.

И отодвинулся, зубы сжал. Ладони мои к губам поднес, поцеловал.

— Прости… я не хотел… То есть, хотел, конечно, но я бы никогда себе не позволил… То есть…

Я посмотрела в его синие глаза мгновение, а потом прижалась, руками шею обвила.

— А знаешь… — прошептала чуть слышно, — ты мне тоже снился. Много — много раз…

— Правда? — вскинулся он.

— Да… — выдохнула я. И не соврала ведь. И снова к его губам прижалась. Конечно, снился…

Болотница мне сны вернула — испугалась, что без топи ее оставлю, а я уж думала, что лучше бы не возвращала. Потому что все с ним были. Да такие, что порой стыдно становилось. Я их узлом скручивала, в темный угол души прятала, а все бестолку. Каждую ночь возвращались.

И ведь думала, что так снами и останутся, да только… От его поцелуя словно проснулось во мне что-то… Живое. Забытое. Человеком себя почувствовала. Девушкой… и так захотелось еще в синеве его глаз понежиться, в улыбке, в объятиях, в поцелуях горячих. Пусть хоть только раз, только этой ночью, когда луна заливает землю золотым светом, когда пахнет первым снегом и последним вереском.

Прогоню завтра, а сейчас…

— Не отпускай меня…

— Не отпущу… Никогда не отпущу. Я так долго тебя искал…

Что-то ещё шептал мне Ильмир, перебирал мои рыжие пряди, целовал лицо, ласкал губы. Языки наши словно танец танцевали, сначала медленный и неспешный, а потом сумасшедший, обжигающий. Голова совсем хмельной стала, легкой, и я сама потянула завязки на его рубашке, скользнула ладонью по золотистой коже. Гладкая… Он от моего прикосновения задышал тяжелее, и поцелуи стали сильнее, требовательнее. А все равно — ласковые… Словно любящие. Прижался губами к ямочке на шее, лизнул и осторожно так ткань с плеч потянул. И остановился снова, посмотрел вопросительно. А я ведь чувствую, как пальцы у него дрожат, как дыхание срывается, чую мужское желание всем нутром ведьминским. И такое оно неистовое, что сама дышать почти не могу.

В пещере лишь слегка тепло было, а нам уже казалось, что жарко. Ильмир пока мои губы целовал, я все завязки развязала, прижалась к его телу. Голову опустила, губами тронула. Пощекотала языком. Он выдохнул и почти застонал от моих ласк. А я словно с цепи сорвалась, так хотелось везде его потрогать, хоть губами, хоть пальцами. Облизать, словно медового. Да что там мед — он вкуснее был, как самое невиданное лакомство. Я и трогала… и он меня. Трепетно и в то же время сильно, ласково и сразу настойчиво. И дышали мы, кажется, через раз, с хрипами.

Один раз я дернулась, когда он мне на спину руку положил — отвела осторожно, накрыла его ладонями свою грудь. И когда снять рубаху успела, не заметила…

Потому что шрамы — они хоть на ведьминском теле есть, хоть на человечьем. Но Ильмир моей уловки не заметил, только целовать стал крепче. Я и не поняла, как мы на сене оказались, дрожала в его сильных руках, отдавалась поцелуям и ласкам, вслушивалась в его хриплое дыхание, как в музыку волшебную.

Он оторвался от меня на миг, заглянул в лицо. А у самого глаза — словно васильки, согретые солнцем. Смотреть — не насмотреться.

— Шаисса… — не сказал — простонал, да так, словно молитву своему богу светлому. А я его только ближе притянула, и провела рукой по его бедрам, коснулась завязок на штанах. Он выдохнул резко, рвано, но руку мою перехватил. Попытался сдержаться, успокоить рвущееся дыхание, отстраниться. Да разве я позволю? Только не этой ночью. Сегодня ты мой, синеглазый служитель, до самого конца, до донышка. А завтра уйдешь и забудешь о ведьме из прóклятого леса. И о рыжеволосой Шаиссе забудешь. Уж я-то постараюсь.

А я помнить буду.

— Я… — он оперся руками в сено с двух стороны от моей головы. Глаза — бесконечность. — Я первый раз… — выдохнул он. — Боюсь тебе больно сделать.

Нежность затопила меня так, что хотелось всхлипнуть, как девчонке. Или снова кинуться его лицо целовать. Что ж ты сделал со мной, служитель? Ведь совсем голову потеряла…

Конечно, первый раз, как же я не догадалась сразу? Он же в Обители светлого бога вырос, собирался сан принять. Хотя я и сама умелостью похвастаться не могу, что было со мной — хочется из души с корнем выдрать. Думала, никогда не забуду, а вот смотрю в синие глаза — и не помню уже.

Осторожно положила ладони ему на поясницу, вырвав из губ служителя еще один вздох, скользнула ниже. Прочертила пальчиком горячую дорожку на его коже. Как сладка эта власть, как упоительна! Знать, что я единственная, хотя бы сейчас.

Стянула его штаны, не отрывая взгляда от охваченного страстью мужского лица. А потом…

Потерлась о плоть мужскую, ногами обхватила. Греховница… Да что с меня взять — ведьма я. А Ильмир уже в голос застонал, задвигался, и мой стон поцелуем заглушил, когда наши тела соединились. Так, что я вскрикнула, голову откинула, руками в его плечи вцепилась. Над головами свод пещеры серый, каменный, а мне казалось — потолок расписной, с цветами и золотыми узорами.

И снова мое имя — как вздох живительный, как ласка, как драгоценность… Я и чувствовала себя в его руках так — самоцветом редким, янтарем солнечным. И кричать хотелось от наслаждения, я и кричала, чего уж там. Духи горные, наверное, от моих стонов в самые глубокие щели забились. И как же хорошо мне было! От его движений внутри моего тела, от горячих губ, от ласк. От слов и признаний.