как на него вешались девчонки и сколько разбитых сердечек уехало домой из этого лагеря. Но представляю и то, каким классным старшим другом он был для ребят. Как они им гордились и считали самым лучшим вожатым. Яр такой. Он не умеет быть средним и незаметным.
Кроме флага, на стене висела фотография Яра среди толпы каких-то родственников, на столе стояла кружка с надписью «Лучший брат» и валялся плюшевый Губка Боб, а в углу торчала коробка с деталями – наверное, для его любимой машины. Комната рассказывала о Яре многое. Гораздо больше, чем он сам о себе говорил. Теперь понятно, почему он был так удивлен пустотой и безликостью моего дома.
– Ты прости, тут бардак, – Яр, кажется, был смущен. – Не так чисто, как у тебя.
– У тебя очень хорошо, – искренне сказала я.
Я не врала: мне и правда здесь было до странного легко и уютно. Даже несмотря на соседа. Я его уже воспринимала скорее как предмет мебели, чем как живого человека.
Услышав это, Яр ощутимо расслабился. Улыбнулся мне, а потом тут же озабоченно нахмурился:
– Ты голодная?
– Да, – призналась я.
– И я. Так, что тут у нас имеется…
Он открыл маленькую тумбочку и стал вдумчиво перерывать запасы. Нашел какой-то пакет быстрорастворимой лапши, оглядел его и сунул обратно.
У меня голодно заурчал живот.
– Я такое тоже ем! – торопливо сказала я. – Давай заварим!
– Не, это фигня полная, – досадливо отмахнулся он. – Там такая лапша… Ну знаешь, вот если ты любишь острое – то она не острая. А если не любишь – то острая. Короче, максимально не соответствует твоим ожиданиям. О, макарошки остались!
Он вытянул из недр тумбочки пакет, на дне которого сиротливо ютилась горстка макарон. Даже для меня этого было бы мало.
Но Яр решительно взял их, прихватил стоящую тут же кастрюлю и кивнул мне, чтобы я шла за ним.
Пройдя коридор, мы оказались в общей кухне, где Яр поставил воду греться, а сам без зазрения совести прошелся по чьим-то запасам, выуживая по небольшой горстке макарон из разных пакетов.
– Это воровство, – робко сказала я.
– Это сатисфакция, – поправил меня Яр. – За мой прекрасный борщ, который они сожрали и даже кастрюлю за собой не помыли.
В закипевшую воду, кроме макарон в виде трубочек, которые он принес с собой, отправились еще ракушки, бантики и мелко наломанные спагетти.
– Вот есть пицца «четыре сыра», – весело заявил он, помешивая макароны, – а у нас с тобой будет паста «четыре теста».
Я засмеялась. Так хорошо было сидеть на пустой общажной кухне, варить макароны, смотреть на неожиданно близкого и какого-то домашнего Яра и не думать ни о чем. Ни об экзаменах, ни о родителях, ни даже о деньгах, которые мы должны собрать. Только манящий запах еды, только ставшая родной улыбка и пробирающий до мурашек взгляд синих глаз.
К пасте нашелся кусок сыра (Яр хранил его в коробочке с кодовым замком), и жизнь стала совсем прекрасной.
Кажется, я никогда не ела настолько вкусных макарон. И не пила такого вкусного чая – хоть он и был из пакетиков. Яр отдал мне свою чашку «Любимому брату», а сам пил из какого-то побитого жизнью стакана. Я пила чай, грызла засохшее печенье и чувствовала себя счастливой. Но недолго, потому что внезапно подумала о том, как там мои родители. И сразу же настроение упало ниже нуля. Почему Ярославу Белову – по сути чужому человеку – важно, где я буду ночевать, а им нет? Неужели им настолько плевать на меня?
– Сань, – тихо позвал он меня.
– А? – я подняла голову.
– Забей. Все будет хорошо.
– Не будет, – проговорила я, чувствуя, как все глубже падаю в депрессивную яму. – Я же не могу постоянно у тебя жить. И деньги эти еще… нам же не хватает?
– Не хватает, – признался он. – И к тому же завтрашний заказ отменился, они нашли кого-то подешевле. Но ты не переживай. Сто двадцать тысяч у нас есть. А остальное найдем.
– Где найдем? – в отчаянии спросила я.
– Я продам машину, – сказал он максимально безразличным тоном. – Покупателя уже нашел.
– Ярик, – пролепетала я, растерявшись. – Но это же твоя машина! Ты так долго ее собирал!
– Еще одну соберу, – упрямо сказал он. – А вот если нас с тобой по частям увезут в лес в багажнике, нас уже никто не соберет. По-моему, выбор очевиден.
– Очевиден, – эхом отозвалась я, не зная, как передать в словах все то, что я сейчас ощущала. Эту нежность, гордость, удивление и благодарность. Благодарность за то, что он – такой. Хороший. Самый лучший.
В тусклом свете лампочки волосы Яра отливали золотом, длинные ресницы отбрасывали тень на щеку, а красивые чувственные губы были упрямо сжаты.
Господи, как же он мне нравится. Ужасно нравится. Да что там! Я же по уши в него влюблена. В Ярослава Белова – самого лучшего на свете дед мороза, вожатого и автомастера, самого красивого в мире парня и самого неизлечимого бабника из всех возможных. Вот это я вляпалась!
– Спать пора, – резко сказала я и встала из-за стола. – Спасибо большое за ужин! Я помою посуду.
– Ага, – Яр широко зевнул и потянулся, как большой кот. – А я пойду поищу тебе чистое полотенце и новую щетку. Кажется, у меня где-то валялась одноразовая в упаковке – их раздавали на промоакциях. Ты, кстати, в курсе, что душ здесь общий на весь этаж, да?
– Нет…А как же?.. – растерялась я.
– А вот так! – ухмыльнулся Яр. – Помылся, а потом либо надеваешь на себя полный комплект одежды, либо идешь в халате и стараешься не сверкать своими яй… эээ… своей чистотой.
Я мысленно застонала. Нет, я, конечно, готова была расширять свой кругозор относительно того, как живут студенты в общежитии, но хотела бы, чтобы он не расширялся с такой скоростью.
Кое-как помывшись и испытав целый комплекс чувств от ужаса до брезгливости, я наконец снова очутилась в комнате Яра. На часах уже три, спать хотелось невыносимо. И только я решила спросить, куда мне лечь, как вдруг меня осенило запоздалым открытием. Кровать-то здесь одна! Ну, не считая койки соседа Гошана – но она так кошмарно выглядела, что туда я не легла бы ни за какие коврижки. Да и он вряд ли был бы рад, если бы остался без спального места.
– Я-яр, – проблеяла я. – Слушай, по поводу кровати…
– Я лягу на пол, не переживай, – поспешно сказал Яр. – Покрывалом укроюсь, а под низ куртку положу.
– Не надо, мне неловко.
– Все ловко, ложись