одном условии: больше никаких милых жестов вроде этого, особенно когда я под марихуаной.
Смех Рена звучит так тепло. Он прокатывается по моей коже, отчего волоски на руках и шее сзади встают дыбом. Оттолкнувшись от стола, он подхватывает свои ключи, затем одаривает меня этой легкой, солнечной улыбкой Рена Бергмана.
— Доброй ночи, Фрэнки. Увидимся завтра.
Он уже наполовину миновал коридор, когда я кричу:
— Рен!
Одним плавным движением он снова поворачивается ко мне лицом.
— Да?
Я приказываю своему сердцу прекратить попытки сбежать из моей груди.
— Спасибо.
Снова плавно повернувшись, Рен уходит и закрывает за собой дверь. Только услышав щелчок, с которым заперся замок, я осознаю, как на удивление легко было принимать его в гостях, и мне некомфортно теперь, когда он ушёл.
Это плохо. Очень, очень плохо.
Глава 6. Рен
Плейлист: Arcade Fire — Neighborhood #2
— Бергман! — кричит один из парней с кухни. — Я не могу найти медовую горчицу!
Я захожу с террасы, неся очередной поднос курицы на гриле.
— Выдвину безумное предположение и скажу, что ты не смотрел в холодильнике.
Лин хмурится.
— С чего бы мне это делать?
Поставив поднос на плиту, я распахиваю холодильник и вытаскиваю множество соусов, включая медовую горчицу, и сую ему в руки.
— Вау, — говорит он.
Я похлопываю его по руке.
— У тебя на лбу написано «холостяк», друг мой.
Лин косится на меня.
— Сказал парень, который на женщин вообще не смотрит.
— Я тебя умоляю. Это называется «тактичность». В отличие от тебя, я научился не пускать на них слюни. А когда придёт время остепениться, я даже буду ориентироваться на своей кухне.
Развернув Лина, я подталкиваю его к столу, где расставлена вся еда, затем оглядываю состояние своего дома. Сейчас всё похоже не на тихий оазис у пляжа, а на какую-то студенческую общагу. Меня передёргивает. Как и моя мама, я невротически опрятный человек. Это одна из немногих черт, которые я делю с большинством своих братьев и сестёр, кроме Фрейи и Вигго, которые, как и папа, беззастенчивые неряхи.
Вся команда пришла ко мне домой после тренировки. Я покормлю их, а потом мы сядем на самолёт до Миннесоты и начнём свой первый отрезок выездных игр плей-оффа. Практически все парни живут на Манхэттен-бич, так что для нас вполне обычно собираться здесь, но у данного собрания есть конкретная причина: суеверие.
Два года назад мы кое-как пробрались в плей-офф. Атмосфера была напряжённой, парни ужасно нервничали, и Роб, наш капитан, впервые обратился ко мне за помощью. Тогда меня только-только назначили помощником капитана сразу после завершения моего первого сезона, что стало огромной честью.
— Мне нужно отвлечь парней, — сказал он. — Больше никаких подбадривающих речей или пересмотров записей игр. Помоги мне вытащить их из их мыслей.
Так что я сделал, как он просил. Я пригласил всех к себе, чтобы отвлечься на один вечер.
Всё оказалось… не таким, как они ожидали. Никакого покера. Никакого корнхола. Никаких пацанских игр. Только двадцать две распечатки сцен с ремесленниками из шекспировского «Сна в летнюю ночь» и разнообразный ассортимент шведских закусок.
Я приготовился к скептицизму и неловкому молчанию, потому что это же я, и за свою жизнь я часто сталкивался с таким. Парни держались настороженно, пока не начали есть, а потом буквально пожирать еду, а Роб попросил меня объяснить, что всё это значит, при этом с улыбкой пролистывая страницы.
— Я знаю, что мы все подвержены стрессу, — сказал я команде. — Но мы не просто так дошли до этого этапа. Мы делали всё, что должны были, и мы продолжим в том же духе. Так что сегодня мы просто выбросим это из головы. Немного отвлечёмся. Развеемся и посмеёмся над собой.
Парни выглядели нервничающими и стесняющимися, пока я назначал роли и объяснял обстановку обеих сцен в пьесе — первая сцена, в которой шестеро умелых ремесленников («грубые механики») решают ввязаться в театральное состязание, проводимое царём Афин, и вторая, в которой они реально играют трагедию, находящуюся совершенно за пределами их понимания, что приводит к комичному результату.
Я понимал, что они настроены настороженно, но если какой Шекспир и сгодится для новичков, то именно такой. Буквально через четыре реплики начался хохот. Ошибки в чтении, фальцетные интонации для женских персонажей, паршивый британский акцент и бесчисленные ошибки произношения. Бесспорно нелепая эксцентрическая комедия развернулась среди нас, пока куча спортсменов интуитивно отыгрывала сценки. Моменты озарения, когда они понимали шутки. В итоге взрослые мужчины докатились аж до слёз, настолько сильно мы ржали.
Тем вечером все хорошо наелись, отвлеклись от стресса и ушли сытыми и счастливыми. Возможно, даже почувствовали себя более комфортно друг с другом в некой новой манере. А потом мы продолжили себе путь из побед до самого Кубка Стэнли.
Таким образом, появился ритуал. Потому что хоккеисты — это поистине одни из самых суеверных спортсменов на свете. Если в вечер накануне своего первого хет-трика они посрут, сидя на унитазе задом наперёд, не сомневайтесь, они будут проворачивать такую фигню перед каждой игрой и даже бровью не поведут.
Мы читали Шекспира перед нашей первой выездной игрой плей-оффа, которая привела к нашему первому за очень долгое время Кубку. Так что теперь мы делаем это каждый раз перед тем, как отправиться в дорогу на первую игру плей-оффа: едим шведскую еду по лучшим рецептам моей мамы и читаем сцены с «грубыми механиками».
— Моро, — Энди тычет Франсуа. — Поменяйся со мной ролями.
— Отъе*ись, — говорит ему Франсуа. — Ты знаешь, как долго я хотел сыграть Фисбу?
Энди дуется.
— Если не считать Хэллоуина, День Грубых Механиков — это единственный день в году, когда мне удаётся одеваться смело и не выслушивать из-за этого всякое дерьмо.
Роб начинает идти вдоль ряда с едой и наполняет тарелку.
— Неправда. В межсезонье ты регулярно наряжаешься не пойми во что, и никто из нас ничего не говорит. То бикини, которое ты носишь на пляже, предназначается для менее волосатых задниц.
— Эй, — Энди сердито смотрит на него. — Это плавки. Они европейские. Девушкам нравится.
Франсуа фыркает.
— Поверь мне, Эндрю. Я европеец. И я, и те девушки, о которых ты говоришь, предпочли бы, чтобы ты вернулся к американским плавкам-шортам.
— Ладно, давайте есть, — зову я тех, кто застрял снаружи или в гостиной.
Парни накидываются на стол, как гиены на труп, быстро опустошая тарелки с едой. Они рассредотачиваются по моей гостиной, которая представляет собой открытое пространство со сводчатым потолком, встроенными книжными шкафами, светлыми сине-зелёными стенами цвета