чтобы историю Египетского похода можно было органически включить в наполеоновскую мифологию, апологетам “золотой легенды” требовалось убедительно ответить на два непростых вопроса: Как случилось, что столь славное предприятие, увенчанное столькими блистательными деяниями, в конечном счете завершилось полным крахом? И почему Герой, затеявший и возглавивший Египетскую экспедицию, год спустя бросил армию и уехал со своим ближайшим окружением во Францию? Сам Наполеон, который на протяжении всей своей жизни усердно выстраивал “золотую легенду” о себе, приложил на острове Святой Елены немало усилий, чтобы наиболее выигрышным для себя способом ответить на эти неудобные вопросы. По сути, вся написанная им там книга о Египетском походе и является развернутым ответом на них. Если же кратко, то Наполеон, по его словам, покинул Египет, потому что “решил отправиться на родину и спасти ее от ярости иностранцев и собственных сынов”. Сделать это он, дескать, вполне мог с чистой совестью и спокойной душой, поскольку положение его армии в завоеванной стране не внушало ни малейших опасений»[39].
Но на самом деле армия была в самом плачевном состоянии. Вот, например, что доносил 26 сентября 1799 года в Париж генерал Клебер: «Армия раздета, и это отсутствие одежды особенно скверно, потому что в этой стране это является одной из главных причин дизентерии и болезни глаз»[40].
А в конце своего донесения Клебер, которого, как и Нея, называли «храбрейшим из храбрых», делал однозначный вывод: «Это точно определяет критическое положение, в котором я нахожусь». Еще бы! Ведь ко всему прочему Наполеон бросил армию абсолютно без денег. Армия таяла на глазах, пополнений ждать было неоткуда…
Да это ли не критическое положение! Как совершенно верно отмечает А. З. Манфред, «положение французской армии было безнадежным»[41].
И при этом Наполеон прекрасно понимал, что поступает, мягко говоря, некрасиво. Поэтому в последние перед отъездом дни он старался как можно меньше встречаться с генералом Клебером, которому собирался передать командование. Можно сказать, Наполеон откровенно от него прятался.
А. Ю. Щербаков в своей книге «Наполеон. Как стать великим» подчеркивает: «Бросить армию <…> С военной точки зрения, это – тягчайшее преступление. К примеру, во время Великой Отечественной войны за это расстреливали без разговоров. И появление в Париже с “хвостом” в виде такого поступка могло повлечь очень серьезные неприятности. Во всяком случае, имелся риск с треском вылететь из армии – а значит, поставить на своей судьбе жирную точку»[42].
Он же делает очевидный для нас вывод: «Это был первый случай, когда он кинул – в прямом и переносном смысле – своих боевых товарищей. Второй такой случай будет в России».
Только ли в легкомыслии можно обвинить Наполеона?
Историк А. З. Манфред с этим категорически не согласен: «Спасти проигранную кампанию было невозможно, но спасти самого себя, бежать от унижения, хотя и с риском, можно было»[43].
Ничего себе – легкомыслие!
Наполеон откровенно врал генералу Клеберу. В приказе, назначавшем его главнокомандующим, Наполеон писал: «Правительство вызвало меня в свое распоряжение». Это была заведомая неправда: он бежал из обреченной на поражение армии.
Последствия этого «легкомыслия» известны. Генерал Клебер был вскоре убит. Турки и высадившие десант англичане вновь начали наступление в Египте, обладая огромным численным превосходством, и генерал Мену, возглавивший армию, стал терпеть поражение за поражением, а потом вынужден был сдать Каир и Александрию. Осенью 1801 года он сложил оружие.
Судьба многих тысяч брошенных Наполеоном на произвол судьбы людей сложилась трагически. И что с того? Эта страница для будущего императора уже была перевернута.
Глава шестая
Государственный переворот 18 брюмера
Неизв. художник. Портрет генерала Мюрата. Нач. XIX века
Морис Оранж. Наполеон у Пирамид. 1899
Франсуа-Ксавье Фабр. Портрет Люсьена Бонапарта. Ок.1800
Зачем Наполеон бежал из Египта? По мнению многих историков, он вернулся во Францию с твердым намерением покончить с Директорией и захватить власть. Но вот, например, историк А. З. Манфред уверен, что, когда генерал Бонапарт, «спасаясь от неотвратимо надвигавшегося краха в Египте, приехал в Париж, он отнюдь не был обуреваем идеей государственного переворота, ему было не до того. Он был озабочен мыслью, как избежать возмездия за самовольное бегство из армии, брошенной на произвол судьбы. Но, встречаясь с разного рода людьми в столице, он своим даром быстрой ориентации в обстановке сразу же уловил идеи, носившиеся в воздухе»[44].
Положение во Франции было таким, что кризис представлялся неминуемым, и он разразился бы, даже если бы Наполеон остался на Востоке. Положение это характеризовалось внутренней нестабильностью (восстания бедноты, заговоры роялистов и т. д.). Последствия революции уже давно заставляли все большее количество людей мечтать о «порядке» и «твердой руке», которая его наведет. К 1799 году Директория не просто потеряла авторитет в глазах общества, но и всем уже порядком надоела.
Оноре де Бальзак, воссоздавая картину событий 1799 года в своем романе «Шуаны», писал: «Декреты Республики уже не опирались на идеи, обладавшие великой моральной силой, на патриотизм или террор, которые когда-то заставляли выполнять их, на бумаге создавались миллионы франков и сотни тысяч солдат, но ни деньги не поступали в казну, ни солдаты – в армию. Пружина революции ослабла в неумелых руках, и законы, вместо того чтобы подчинить себе обстоятельства, приспособлялись к ним»[45].
По сути, идея переворота и диктатуры, но при сохранении определенных основ конституционности, буквально витала в воздухе. Роль «сильной руки» мысленно примеряли на себя многие. Вокруг постоянно звучало, что так больше продолжаться не может…
И вот во Францию вдруг вернулся генерал Бонапарт.
Накануне государственного переворота 18 брюмера VIII года (9 ноября 1799 года) Наполеон обедал у Камбасереса – очень мудрого и очень влиятельного в Париже человека. В то время он был министром юстиции, и об этом обеде интересную ремарку делает историк Альбер Вандаль:
«По поводу этого обеда сложилась легенда по милости самого Бонапарта; рассказывали, будто он встретился там с Трейльяром, Мерленом, Тарге и другими знаменитыми юрисконсультами, и они все вместе обсуждали будущий гражданский кодекс, создавая основы этого великого уложения, причем генерал поражал своих собеседников необычайной свободой ума и неожиданностью интуиций. На самом деле, Камбасерес не пригласил ни одного юрисконсульта, а лишь нескольких генералов и администраторов, посвященных в тайну. Беседа отнюдь не поднималась до ясных высот разума, – напротив, шла очень вяло, и обед был совсем не веселый: каждый думал о завтрашнем дне и