Читать интересную книгу Ждать ли добрых вестей? - Кейт Аткинсон

— Мой личный маленький принц, — проворковала ему доктор Траппер.

— Все мы короли да королевы, доктор Т., — сказала Реджи.

— А Нил уже пришел?

— Мистер Траппер? Нет.

— Он сидит с ребенком. Надеюсь, не забыл. Я иду в «Дженнерс» с Шейлой, у них сегодня рождественская распродажа. Бесплатный бокал вина, пирожки, гимны — такого рода. Может, ты со мной? Ой, я забыла — сегодня же среда? Тебе надо к подруге.

— Мисс Макдональд мне не то чтобы подруга, — ответила Реджи. — Боже сохрани.

Доктор Траппер с деткой на руках всегда провожала Реджи до крыльца и смотрела, как та идет по дорожке. Доктор Траппер учила ребенка махать на прощание, шевелила его рукой туда-сюда, как будто он чревовещательская кукла, и твердила (скорее детке, чем Реджи): «Пока, Реджи, пока». Сейди сидела рядом и выстукивала свое прощание хвостом по плиткам.

После мамулиной смерти Реджи все пыталась вспомнить последние минуты. Вдвоем (таксист не помогал) они с мамулей взгромоздили в машину огромный уродливый чемодан — чемодан, набитый дешевыми топами «все напоказ», тонкими летними брюками, и еще там был купальник из кошмарной оранжевой лайкры, такой откровенный, что аж неловко, и он стал, как выяснилось, последним ее одеянием, если не считать савана, в котором ее похоронили (поскольку в мамулином гардеробе не нашлось ничего достойного вечности).

Реджи не помнила, какое у мамули было лицо, когда та уезжала на каникулы, — скорее всего, полное надежд. И последних мамулиных слов она тоже не помнила, хотя наверняка среди них было «до свидания». «Скоро вернусь» — обычно мамуля прощалась так. Je reviens. Первая половина так и недоговоренной фразы. Реджи надеялась, что потом будет все то же самое, только наоборот, vale atque ave: мамуля в аэропорту, мамуля в самолете, мамуля приземляется в Эдинбурге, садится в такси, подъезжает, выходит из такси, подзагорелая и слегка, наверное, пополневшая, и говорит: «Привет». Но ничего этого не случилось, «скоро вернусь» — неисполненное обещание. Ее последние слова — ложь.

Реджи помнила, как такси отъезжало, а она махала вслед, но обернулась ли мамуля, помахала — или все возилась с чемоданом? Воспоминание было тусклое, наполовину выдуманное, чего не хватало — сочинила. Когда с тобой прощаются, будь внимательна, запоминай — а вдруг это в последний раз? Все первое приятно, чего не скажешь о последнем.

Доктор Траппер стояла на крыльце, как на портрете в раме, детка хватал ее за волосы, Сейди с обожанием взирала снизу вверх. Под костюмом у доктора Траппер — белая футболка. Как всегда, черные лодочки на низком каблуке, совсем прозрачные колготки, на шее тонкая нитка жемчуга, такие же жемчужинки в ушах. И детка — его Реджи тоже видела, детку в матроске, сунул палец в рот, сжимает обрывок зеленого одеяла и той же рукой цепляется за волосы доктора Траппер, как пассажир метро за ремень в вагоне.

А потом доктор Траппер отвернулась и ушла в дом.

Реджи стояла на автобусной остановке, читала «Большие надежды», и тут чья-то рука сжала ей шею сзади, и не успела Реджи рот открыть, как что-то жестко ткнулось ей в поясницу, а в ухо угрожающе прошептали:

— Ни звука, я вооружен.

— Ага, ну знамо дело, — прошептала Реджи. Пощупала сзади, нашла «оружие». — Мятные пастилки? — саркастически переспросила она. — Ой-ой-ой, умру от страха.

— Суперсильный вкус, — улыбнулся, точнее говоря, ухмыльнулся Билли.

— Ха-ха, блядь.

В доме доктора Траппер Реджи никогда не ругалась. И она, и доктор Траппер (которая утверждала, что «в молодости ругалась как сапожник», во что Реджи слабо верилось) использовали безвредные эвфемизмы, поминали всякую чепуху, что попадалась на глаза, — сахар, шипучку, ракушки, чашки с блюдцами, но встреча с братом требовала выражений посильнее, чем «блямс и помоги мне Боб». Реджи вздохнула. Если б мамуля сказала Реджи последние слова, они как пить дать были бы таковы: «Присматривай за братом». Реджи помнила, как они были детьми, как Билли был ее героем и защитником, как она брала с него пример, как он присматривал за ней. Она не предаст эти воспоминания о Билли, пусть сам Билли и предает их каждый божий день.

Ему девятнадцать, старше Реджи на три года, и хотя, вообще-то, он не помнил отца, у него по крайней мере были фотографии, на которых они с отцом вдвоем, — доказательство того, что когда-то они существовали на планете одновременно. Обычно на этих снимках Билли держит какое-нибудь оружие из своего игрушечного арсенала — пластмассовый меч, бластер, лук со стрелами. Когда повзрослел, сменил реквизит на воздушки и карманные ножи. Бог весть, чем он вооружен теперь. Вероятно, ракетными установками.

Видимо, Билли унаследовал любовь к оружию от отца. У мамули были выцветшие фотографии — муж-солдат с однополчанами в пустыне, и у всех большие винтовки. Как-то отец в увольнительную контрабандой притащил домой «сувенир» — тяжелый и уродливый русский пистолет, который мамуля хранила в коробке на верхней полке чулана, веря, как это ни абсурдно, что Билли не узнает. Не могла придумать, как избавиться от пистолета: «Не с мусором же выносить — вдруг детё найдет». И в полицию не отнесешь — мамуля была очень законопослушная, но к полиции питала неприязнь, и не только потому, что полицейские вечно скреблись в дверь из-за Билли, — мамуля же из Блэргаури, деревенская девчонка, а отец ее, судя по всему, помаленьку браконьерил.

Билли и пистолет покинули дом в один день, и это было не совпадение.

— «Макаров», — гордо пояснил Билли, взмахнув пистолетом и напугав Реджи до полусмерти. — Только мамуле не говори.

— Господи, Билли, не на Диком Западе ведь живем, — сказала Реджи, и он ответил:

— А где же?

Поди пойми, отчего он просто-напросто в армию не пошел — мацал бы там оружие сколько душе угодно. Деньги не даром, и пушки за так.[51]

Билли слишком близко к дому доктора Траппер — это нехорошо. Пару раз он заявлялся к мисс Макдональд в Масселбург, предлагал подвезти Реджи домой. (Как Билли ни встретишь, у него всякий раз тачка. И всякий раз другая.) Мисс Макдональд приглашала его в дом — но это она просто хотела проповедь ему прочесть и чтобы он починил засорившееся колено под раковиной. Вот уж кого без толку просить чинить что бы то ни было; потребная амуниция (новое слово) — молотки, резаки, дрели — ему бы понравилась, но в плохом смысле. Удивительно, потому что в другой жизни, пойди он по другой дорожке, стал бы мастером на все руки. В детстве, когда Билли еще не сошел с пути истинного, руки у него были золотые — мог часами педантично клеить самолетики из конструктора, а учитель столярного дела говорил, что из Билли, если тот захочет, выйдет замечательный плотник. Это он говорил до того, как Билли просверлил дырки во всех верстаках и распилил надвое учительский стол.

Вернуть же Билли на путь истинный нынче под силу только чудотворцу. Реджи стеснялась, когда брат расхаживал по захламленному дому мисс Макдональд и водил пальцами по пыльным книгам — можно подумать, понимает толк в чистоте, хотя вот уж кто не понимает, так это Билли. Реджи не понравилось, как лукаво он озирался. Плавали — знаем: в детстве Билли с таким лицом планировал очередное озорство; теперь он вырос, и эта гримаса означала, что быть беде.

А вдруг в один прекрасный день Билли заявится к доктору Траппер, предложит подвезти Реджи, а той придется знакомить его с доктором Т.? Она прямо видела, как просияют его мелкие хоречьи черты при виде роскоши дома Трапперов. А то и хуже: как он просияет при виде доктора Траппер. Реджи решила, что отречется от него. (Он мне не брат. Я вообще не знаю, кто это.) «Плоть и кровь», — раздался в голове мамулин голос. Да только эта плоть уже сгнила.

— Ты что тут делаешь, Билли?

— Так, всякое разное, — пожал плечами он. (Вот вам Билли: всякое разное, ничего особенного.) — В свободной стране живем. Я вроде проверял — на юго-запад Эдинбурга пока пускают без паспорта.

— Я тебе не верю, Билли.

— Да как угодно.

— Quidquid.[52] — (Ха.)

— Чего?

Когда подъехал автобус, Билли нарочито помог ей войти, точно лакей, что помогает принцессе взойти в экипаж, приподнял воображаемую шляпу, сказал:

— Пока-пока, увидимся, погодь чутка, — и зашагал по улице.

Слышишь? Во мраке лают собаки, нищие в город вошли.[53]

На Ужасный мост взойдешь[54]

В конце концов Джексон втиснулся в припозднившийся и под завязку набитый скотовоз, который прикидывался пассажирским поездом и от переутомления жужжал и гудел. В вагоне-ресторане не было горячей воды, отопления тоже не случилось, и у некоторых пассажиров был такой вид, словно они вот-вот помрут от переохлаждения. Проходы забаррикадированы сумками и чемоданами — шагая по вагонам, изображаешь барьерный бег в замедленной съемке. Полоса препятствий, впрочем, не воспрепятствовала нескольким детишкам, одичавшим от избытка сахара и скуки, с воплями носиться по проходу. Этот поезд будто возвращался с войны, и отнюдь не победоносной. Была даже парочка измученных рядовых в пустынном камуфляже — сидели в тамбуре на рюкзаках. Один в один Джексон из другой жизни.