Читать интересную книгу Ждать ли добрых вестей? - Кейт Аткинсон

На семнадцатилетие Арчи хотел уроки вождения, и Патрик сказал:

— Это ты хорошо придумал. Если сдашь экзамены, купим тебе пристойную подержанную лошадку.

А Луиза размышляла, как бы так сделать, чтобы Арчи никогда не садился за руль. Может, удастся залезть в базу данных Агентства по делам водителей и транспорта и как-нибудь приостановить его ученические права? Она старший инспектор, ей не зазорно, — в конце концов, полиция есть аверс преступности.

Водитель машины впереди тоже сильно пострадал, и долгие часы в операционной Патрик собирал ему ногу. Водителя фуры, у которого даже синяков не было, приговорили к трем годам — уже, наверное, вышел. Луиза вырезала бы у него органы без наркоза и раздала приличным людям. Так, во всяком случае, она сказала потом Патрику за чашкой мерзопакостного кофе в столовой для больничного персонала.

— Жизнь случайна, — ответил Патрик. — Только и остается, что осколки подбирать.

Он не полицейский, но их брак не мезальянс. Патрик все понимал.

Он ирландец — оно всегда к лучшему. Мужчина с ирландским акцентом умеет казаться мудрым, поэтичным и интересным, даже если это лишь видимость. Но Патрик таким и был.

— В данный момент — между женами, — сказал он, и она засмеялась. Она не хотела бриллианта, ни большого, ни маленького, но все равно получила. — Сможешь продать, когда со мной разведешься, — сказал он.

Ей нравилось, как он берет все в свои руки, властно так, ереси ее не терпит, но всегда дружелюбен с еретичкой, словно она драгоценна, однако не без изъяна, а изъяны можно починить. Ну конечно, он ведь хирург, он думает, все можно починить. Изъяны не починишь. Она — златая чаша, рано или поздно трещина проявится. И кто тогда подберет осколки?

Она впервые в жизни уступила власть. И что? Почва из-под ног уходит, вот что.

Или букет в столовую. Некрупный и красный. Под красные узоры на ковре. Только не розы. Красные розы подают не те сигналы. Какие сигналы они подают, Луиза толком не знала, но сигналы явно не те.

— Не перенапрягайся, — смеялся Патрик.

Но она всего этого не умела — если не напрягаться, ничего не выйдет.

— Я не умею отношения, — сказала она в первое утро, когда они проснулись в одной постели.

— Не умеешь или не хочешь? — спросил он.

Он сломил ее сопротивление, будто она нервный мустанг. (А вдруг он просто ее сломал?) Шажок за шажком, потихоньку-полегоньку — ага, попалась! Укрощение строптивой. Упрямой как баран. Бараны — мохнатые безропотные твари, они не заслужили такой репутации.

Он-то знал, что делает. Он пятнадцать лет был счастливо женат, а десять лет назад орава подростков в угнанной тачке пошла на обгон на однополосном участке А9 и врезалась в лоб «поло» его жены. Того, кто изобрел колесо, пора призвать к ответу. Саманта. Патрик и Саманта. Вот ее он не смог починить.

Время еще есть — она успеет купить цветы, зайти в «Уэйтроуз» в Морнингсайде, ужин приготовить. Морской судак с зеленой чечевицей, для начала — дважды запеченное суфле из рокфора, лимонные пирожные на десерт. Зачем упрощать, если можно усложнить до предела? Она ведь женщина — значит, говоря строго, способна на все. Суфле из рокфора — рецепт Делии Смит.[44] Взлет и падение буржуазии. Ха-ха. О господи. Что с ней творится? Она становится нормальной.

От усталости все гудело — вот в чем беда-то. (Почему? С чего она так устала?) В прошлой жизни, когда ее красоту еще не поверили размером бриллианта, она бы начислила себе (огромный) стакан, заказала пиццу, вынула контактные линзы, закинула бы ноги повыше и смотрела бы всякую мутотень по телевизору, а теперь носится, как муха синезадая, переживает из-за шпорника и стряпает по рецептам Делии. А вдруг это необратимо?

— Можем отменить, — сказал Патрик по телефону. — Это все мелочи, а ты устала.

Может, ему и мелочи, а ей крупнее не бывает. Сестра Патрика и ее муж приезжают из Борнмута или Истборна, что-то в этом духе. Ирландская диаспора. Вездесущи, как шотландцы.

— Дашь им бутербродов с сыром — или закажем что-нибудь, — сказал Патрик.

Ничем его не пронять. А они что подумают, если она не расстарается? Они пропустили свадьбу, — впрочем, свадьбу все пропустили. Сестра (Бриджет) из-за этой свадьбы и так огорчилась.

— Только мы вдвоем в загсе, — сказала Патрику Луиза, наконец сломавшись и ответив «да».

— А как же Арчи? — спросил Патрик.

— Надо звать Арчи?

— Да, Луиза, он твой сын.

Собственно говоря, Арчи вел себя прилично, держал кольцо, приглушенно, застенчиво хлопал, когда Луиза произносила: «Согласна». Джейми, сын Патрика, не приехал. Он археолог, аспирант, был на раскопках в какой-то богом забытой дыре. Любитель активного отдыха — лыжи, серфинг, подводное плавание; «настоящий мальчик», как выражался Патрик. В отличие от Луизиного мальчика, ее маленького Пиноккио.

Свидетелями привели двух человек из кортежа следующей свадьбы и в благодарность выдали обоим по бутылке доброго виски. Луиза надела платье из шелка-сырца — консультант в «Харви Николе» называл этот цвет «устричным», хотя Луизе казалось — серый и серый. Но платье было красивое, не вычурное и открывало ноги, а ноги у Луизы хороши. Патрик заказал цветы (Луиза не стала бы морочиться): старомодный букетик розовых роз для нее и розовые бутоньерки для себя и Арчи.

Пару лет назад, когда она только познакомилась с Патриком, а Арчи совсем пошел вразнос, Луиза отправилась к психотерапевту, хотя клялась, что никогда в жизни. Никогда не говори «никогда». Пошла ради Арчи: думала, что, может, его проблемы происходят из ее проблем, что, стань она матерью получше, ему будет полегче жить. И ради Патрика: ей казалось, он — ее шанс измениться, стать как все.

Это была когнитивно-поведенческая терапия, которая во мрак Луизиной психопатологии, слава богу, особо не лезла. Главный принцип: научись избегать негативных мыслей — и у тебя появятся ресурсы для более позитивного подхода к жизни. Терапевт, прихиппованная доброхотка и, похоже, вязальщица по имени Дженни, велела Луизе представить место, где все негативные мысли можно спрятать, и Луиза вообразила сундук на дне морском, каких алчут пираты в книжках, — окованный железом, запертый на висячий замок; в сундуке таились не сокровища, а бесполезные Луизины мысли.

Чем подробнее, тем лучше, сказала Дженни, и Луиза подкинула на жесткий песок ракушек и кораллов, а сундук облепили морские уточки, любопытные рыбы, и акулы тыкались в него носами, омары и крабы ползали по нему, в приливных течениях колыхались водоросли. Она стала экспертом по замкам и ключам и научилась возвращаться в свой подводный мир по щелчку мысленного выключателя. Беда была в том, что, едва все негативные мысли погребены на дне морском, ничего больше у тебя не остается — никаких позитивных соображений.

— Наверное, я вообще не очень-то позитивна, — сказала она Дженни.

Думала, Дженни возразит, по-матерински притянет к трикотажной груди и скажет, что с Луизой все будет хорошо, нужно только немножко времени (и денег). Но Дженни согласилась:

— Наверное.

Луиза бросила к ней ходить, а вскоре приняла предложение Патрика.

Арчи теперь учился в Феттес-колледже. Два года назад, в четырнадцать, он балансировал на краю — мелкое воровство, прогулы в школе, проблемы с полицией (ах, какая ирония), но она видела такое не раз и понимала, что, если не придушить в зародыше, все это станет не просто этапом, но образом жизни. Арчи был готов к переменам — иначе бы ничего не вышло. Обучение стоило непомерно — Луиза платила деньгами, полученными по страховке после смерти матери. «Старая пьяная корова все-таки для чего-то пригодилась», — говорила она. Школа была из тех, против которых Луиза выступала всю свою размеченную красными флажками жизнь, — привилегии, круговорот правящей гегемонии, ля-ля-тополя. А сейчас сама на это подписалась, потому что, когда речь идет о плоти от плоти ее, мировая справедливость может идти лесом.

— А как же твои принципы? — спросили ее, и она ответила:

— Арчи — мои принципы.

Расчет оправдался. Прошло два года, Арчи сделал один сравнительно простой шаг от гота к гику (к подлинному то есть, своему métier[45]) и теперь тусовался со своими гикнутыми confrères[46] в астрономическом клубе, шахматном клубе, компьютерном клубе и бог знает на каких еще нивах, Луизе глубоко чуждых. У нее-то была степень магистра по литературе; родись дочь, они бы замечательно чирикали о сестрах Бронте и Джордж Элиот. (А тем временем занимались бы чем? Пекли пироги и наводили друг на друга марафет? Очнись, Луиза.)

— Еще не поздно, — сказал Патрик.

— Что не поздно?

— Ребенка завести.

Брр — мороз по коже. В сердце кто-то распахнул дверь, и туда ворвался северный ветер. Патрик что, хочет ребенка? И не спросишь ведь — а вдруг ответит «да»? Он и тут ее обольстит, как обольстил замужеством? У нее уже есть ребенок — ребенок, объявший ее сердце, и на сей дикий брег она больше ни ногой.