Из романа Жип (псевдоним ныне совершенно забытой графини де Мартель, придерживавшейся крайне реакционных взглядов) фильм заимствовал атмосферу «блистательной эпохи» времен первых автомобилей и аэропланов. Старомодные в стиле эпохи костюмы, множество удачно подмеченных штрихов, нежно-печальная Одетта Жуайе — все это придавало фильму особое очарование. Однако это была меньшая удача, чем «Любовные письма» (Lettres d’amour), где те же авторы изображали эпоху Второй империи.
Шедевром, созданным Отан-Лара в годы оккупации, был фильм «Кроткая» (Douce). Взяв за основу мрачный роман Мишеля Даве, Бост и Оранш показали жизнь богатой аристократической французской семьи в эпоху, когда строилась Эйфелева башня. Богатая вдова (Маргарита Морено), озлобленный инвалид офицер, наглый красавец управляющий (Роже Пиго), вспыльчивая, страстная гувернантка (Мадлен Робинсон), наконец, молодая наследница семьи, образец интриганки, коварная и развращенная (Одетта Жуайо), были главными участниками интриги, развернувшейся на почве соперничества молодой наследницы и ее гувернантки, боровшихся за любовь управляющего. Социальная критика буржуазии 1880-х годов (которую идеологи Виши изображали как носительницу семейных добродетелей), яростная, беспощадная, едко-сатирическая, напоминающая лучшие страницы Мопассана, пронизывала весь фильм.
В фильме «Кроткая» устарелый жанр, в рамки которого хотели заключить могучий талант Отан-Лара, перерос границы обычного психологического романа и послужил целям глубокой социальной критики. «Кроткая» был бы лучшим из всех фильмов, созданных во время оккупации, если бы его не испортил примиренческий (внешне) конец, в котором вдова выступает в роли поборницы справедливости и осуждает вся и всех во имя сохранения существующего порядка.
В это же время Луи Дакен страстно искал суровую правду жизни в «Первом в связке» (Premier de Cordée) и потерпел неудачу из-за сценария, где все внимание было сосредоточено на «мистической» стороне альпинизма[73], а Гремийон создал два своих лучших фильма военного периода — «Летний свет» (Lumière d’Eté) и «Небо принадлежит вам» (Le Ciel est à vous). Как и Отан-Лара, Гремийон вышел из Авангарда, и 1930—1940-е годы также были для него трудными. Однако и в тот период им было создано три фильма: «Лицо любви» (Gueulle d’Amour), «Странный господин Виктор» (L’Etrange Monsieur Victor) и «Буксировщики»[74](Remorques); при этом каждый последующий был удачнее предыдущего.
«Гупи — Красные руки»
«Летний свет». В ролях: Мадлен Рено, Мадлен Робинсон
«Дети райка»
«Ворон»
«Битва на рельсах»
«Битва на рельсах»
Цензура Виши едва не запретила «за коммунизм» «Летний свет» (1942–1943), поставленный по сценарию Жака Превера и Пьера Лароша.
В то время мы следующим образом излагали содержание этого «оригинального и могучего произведения, стремительной, захватывающей драмы»[75]: «Прекрасный, унылый пейзаж, замок, дом в горах, строящаяся большая плотина, расчерченная геометрическими линиями строительства местность, содрогающаяся от взрывов. Крикри, балерина на закате сценической карьеры (Мадлен Рено), получает в подарок от своего любовника Патриса, владельца замка (Поль Бернар), дом в горах. Пьяница-художник (Пьер Брассер) и его подруга, красивая молодая девушка (Мадлен Робинсон) — частые гости этого дома. Затем они появляются в замке. Владелец замка преследует новую пришелицу в пышно обставленных залах, в парке, среди сумрачного веселья маскарадной толпы. Праздник заканчивается гонкой в громадном лимузине. Гамлет окончательно выбывает из игры: руль продавливает ему грудь. Де Грие в белом парике с карабином в руке продолжает спешить навстречу своей судьбе до тех пор, пока охваченные справедливым гневом люди не обрушивают на него лавину камней.
Медленная, но четкая по ритму экспозиция фильма выше всякой похвалы. Художник, которого ожидали увидеть волевым человеком, «повелителем» женщин и судьбы, пьяный падает с мотоцикла и с самого начала выглядит жалким Гамлетом. В этом обличье он и погибает.
Владелец замка в начале фильма — ничем не примечательный, но отлично воспитанный молодой человек. Постепенно лак дает трещины, начинает облезать, слетает целыми кусками, и обнажается чудовище, пожираемое угрызениями совести, пороками, грязными страстями. На балу в маскарадном костюме он выглядит типичным гнусным развратником прошлого века во времена его загнивания. Он не столько де Грие, сколько персонаж из произведений де Сада, Дольмансе или Бланжи, разнузданный, сластолюбивый, обуреваемый жаждой убийства, обреченный на гильотину или изгнание, как пророчествует ему Гамлет, который помнит совет Риберака и может, когда нужно, поговорить о крысах и Датском королевстве.
Можно пожалеть, что другие персонажи вылеплены не такой сильной рукой, как эти двое или как «стареющая танцовщица».
Упомянутый «совет Риберака» — это совет Луи Арагона (высказанный легально, завуалированными, но ясными для всех словами) использовать в художественных произведениях форму иносказания для того, чтобы воодушевлять участников движения Сопротивления и борьбы за национальную независимость, клеймить предателей и оккупантов, призывать к боям за освобождение. Лучшие эпизоды фильма Гремийона имели такой же резонанс, как «легальные» стихи Элюара и Арагона. Социальным силам, поддерживавшим Виши, там противопоставлялась здоровая сила трудящихся, которые были душой Сопротивления.
Но «положительное» не было написано художником крепкой и твердой рукой, и в этом недостаток фильма.
Однако он был отмечен одним очень большим достоинством: в нем чувствовалось стремление автора (частично осуществленное) «предвосхитить будущее, которое мы предсказывали»[76], единения французов в рамках Сопротивления, сметающего оккупантов и их сообщников.
Эта воля народа ясно выражена в незабываемом заключительном эпизоде, где идущие шеренгой рабочие одним своим приближением заставляют владельца замка броситься с обрыва.
«Положительное» со всей силой прозвучало во втором фильме, созданном Гремийоном в военные годы, — «Небо принадлежит вам». Сдержанный и напряженный, очень строгий по стилю, снятый оператором Луи Пажем в документальной манере, этот фильм-эпопея появился на экранах зимой 1943/44 года, призывая французов к героическим делам. Чтобы передать тот энтузиазм, с которым фильм был встречен участниками движения
Сопротивления, и дух того времени, я снова должен обратиться к одной из своих статей, опубликованных тогда в «легальной» печати[77]:
«История могла бы быть банальной: муж и жена, которые живут в провинциальном французском городке и держат там скромный гараж, страстно увлекшись авиацией, устанавливают мировой рекорд. Подобный или сходный сюжет встречался по меньшей мере в двадцати довоенных фильмах. У летчицы всегда были длинные ресницы, а летчик непременно был Тарзаном. Здесь герои не очень молоды и не очень красивы.
Он — Ванель, его массивный силуэт всем хорошо знаком. Она — Мадлен Рено, которая давно уже не играет инженю. Владелец гаража без конца что-то мастерит, ссорится со своей тещей, сварливой, как комические старухи в фильмах «Патэ» 1908 года. Сын учится в лицее. Дочь играет на пианино, мечтает поступить в одну из провинциальных консерваторий. Отложить несколько тысяч франков, повесить на двери гаража светящуюся вывеску, угождать клиентам, расширять клиентуру — таковы заботы и скромные мечты этих двух средних французов. Об этом долго и подробно рассказывается в фильме.
От нас не скрывают узости и ограниченности маленьких людей провинциального городка. Нам показывают наивные, безвкусные гирлянды, развешанные по случаю праздника, доктора с его нелепыми причудами, твердолобых муниципальных советников, детский приют, где царит суровая, мрачная атмосфера, дам из «общества», которых переполняет ненависть, потому что такой порыв недоступен их пониманию.
Да, все это есть во Франции, и нет нужды это скрывать. И это не значит, что Франция достойна осуждения и должна быть осуждена. Конечно, такой народ, как наш, в значительной своей части заражен мелкобуржуазными маниями и причудами. Но это не мешает ему оставаться великим, как был, например, великим Делеклюз[78], который, приняв ванну, чтобы ноги были чистыми, застегнув сюртук и надев цилиндр, идет на смерть, как чиновник к себе в министерство, и не вопреки этому, а именно поэтому является героем.
Да, мы — люди страны, где процветала ужасная мода на буфеты в стиле Генриха Второго[79], но где в начальных школах любимой легендой было жизнеописание Бернара Палисси[80], который в поисках идеала сжег настоящий буфет эпохи Генриха Второго, и всю свою обстановку, и пол, и самый дом. И мы любим также в романе Золя «Разгром» (который несправедливо называли романом о крахе и падении) этого славного мелкого буржуа из Седана, который торопится в свой загородный дом, чтобы вывезти оттуда белье и вино, но, очутившись на поле боя, сражается серьезно и методично и вместе с нашими солдатами спасает нашу честь в момент одного из самых наших крупных поражений.