Читать интересную книгу Реликвия Времени - Ральф Макинерни

После нескольких дней молчания и тщетных попыток связаться с Ллойдом Катерина убедила себя в том, что его молчание объясняется тем, как она с ним попрощалась, — заключительным актом любви. Каждой женщине известен переход возлюбленного от жажды к пресыщению; удовлетворение голода лишает женщину былой притягательности. Разумеется, вскоре жажда возвращается, а мимолетное безразличие только добавляет в отношения огня. Правда, потом и жажда угасает. Через все это Катерина прошла вместе с этим животным Ричардом, ублюдком, за которого она вышла замуж, а затем выставила вон в промежуток между преподаванием в университете и работой в компании. Затем последовала череда случайных связей, о которых Катерина предпочитала не вспоминать. В то время она считала себя Эдной Сент-Винсент Миллей или Дороти Паркер[29], женщиной сладострастной и неразборчивой, но, черт побери, кому какое дело? Если так выразиться, она сжигала свечку с обоих концов. Ей не удавалось думать обо всех этих мужчинах лишь как об игрушках, но то же самое можно было сказать и о Миллей с Паркер. Быть женщиной чертовски сложно. Почему-то мужчины могут получить наслаждение и тотчас же забыть обо всем. Взять хотя бы Ллойда. Мерзавец! Переполненная яростью, Катерина позвонила ему еще раз.

Ей ответил женский голос. Ну, хорошо. Хоть какая-то месть.

— Я знакомая Ллойда.

— Панихида завтра.

— Панихида?

— А заупокойная месса на следующий день.

— По Ллойду?

Долгая пауза.

— Боже милосердный, вы ничего не знаете?

— Говорите же!

— Кто вы такая?

— Катерина Долан. Мы вместе росли в Миннеаполисе.

До Катерины дошло, что она говорит с Джудит, одной из дочерей Ллойда. Та расплакалась, сообщая ей страшное известие. Катерина, знавшая то, о чем не догадывалась Джудит, слушала, не в силах поверить своим ушам. Неужели Ллойд отправился в Мехико в паломничество, чтобы покаяться за три дня, проведенных в постели?

— Где состоится панихида? — Катерина записала адрес в Индианаполисе. — Спасибо, — сказала она и положила трубку.

Катерина сидела оглушенная. Сраженная наповал. У нее перед глазами стояли картины того, как они с Ллойдом лежат в постели в гостинице в Чикаго, и ей казалось, что она находится в объятиях смерти. Очнувшись, Катерина начала обзванивать офисы авиалиний. О, господи, она обязательно отправится на похороны. Оказалось, что есть прямой рейс до Миннеаполиса, и Катерина заказала билет.

В кипе газет, лежавших в прихожей в ожидании того, как их отправят в мусор, Катерина нашла те, в которых описывались события в Мехико, и провела полночи, стараясь восстановить то, что произошло с Ллойдом. Однако самый большой ужас внушала ей мысль о том, что именно могло толкнуть его отправиться в святилище.

* * *

По пути в Миннеаполис самолет попал в зону турбулентности, и Катерина представила себе сообщение в газете о катастрофе. Кто ее опознает? Кому будет до нее какое-нибудь дело? Самое подходящее настроение для похорон. Панихида должна была состояться в ужасном похоронном бюро на Меридиан-авеню, где когда-то селились губернаторы и прочая знать. Поставив взятую напрокат машину на стоянку, Катерина долго сидела, глядя на тех, кто заходил внутрь. Наконец она набралась мужества сделать то же самое.

Встретивший ее слащавый служащий похоронного бюро вопросительно поднял брови.

— Ллойд Кайзер, — сказала Катерина.

— Конечно.

Служащий направил ее в траурный зал с расставленными ровными рядами стульями. У входа лежала книга соболезнований, куда скорбящие записывали свои имена. Написав «Элоиза Абеляр»[30], Катерина прошла мимо переговаривающихся между собой людей, избегая их, ища анонимности. Она заняла место в последнем ряду, однако ее взгляд неудержимо притягивало к закрытому гробу, к которому подходили скорбящие. Они опускались на колени, крестились, затем отходили. Катерина чувствовала себя антропологом, изучающим обычаи неизвестного племени. Но это были ее соплеменники, такие же католики, какой когда-то была она сама. Каким до самого конца оставался Ллойд. Катерина вспомнила его медальон и свое глупое замечание по поводу него.

Панихиду служил высокий молодой священник с серьезным лицом. Слушая знакомые слова молитвы, повторяемые снова и снова, Катерина старалась вспомнить, что это такое — верить в то, что Бог стал человеком и поселился среди людей, в то, что своими страданиями он принес спасение человечеству, и в то, что земная жизнь является лишь преддверием вечности. Однако ей постоянно мешали мысли о последнем сексуальном единении с Ллойдом. Успел ли он исповедаться и получить отпущение грехов, снова обрести покой в этом мире и в том, который ждет после смерти? Ирония и сарказм были неуместны здесь, в этом зале, где родственники и друзья Ллойда молились за упокой его души. Катерина вышла первой, до того как начался всеобщий исход, и вернулась к себе в гостиницу.

Заупокойная месса начиналась на следующий день в десять часов утра. В церкви сохранить анонимность оказалось значительно проще. Катерина отсидела службу до самого конца, глядя на священника у алтаря, того же самого худощавого мужчину, который накануне был в похоронном бюро. Месса. Катерина попыталась вспомнить, когда в последний раз была на мессе. Их с тем сукиным сыном венчал священник; она никак не могла вспомнить почему. Благоухало ладаном; гроб, накрытый белым покрывалом, стоял в центральном проходе. В первом ряду сидели молодые пары, дети Ллойда, и один подросток. Обстановка требовала скрывать свое горе. Катерина с трудом сдерживалась, чтобы не расплакаться, скорбя по себе, по Ллойду, быть может, по всему миру безвозвратно ушедшей невинности, воскрешенному в памяти траурной церемонией.

Родные двинулись следом за гробом по проходу, чуть ли не с веселыми улыбками на лицах. Что ж, а почему бы и нет? После окончания мессы несколько человек помянули добрым словом умершего. Во время причастия Катерина услышала слова: «О Господи, я недостоин принять Тебя». Она не смогла бы выразиться лучше сама. Все остальные двинулись вперед, а она осталась сидеть. Кровь и плоть Христа. Первое причастие Катерина приняла в десять лет. Был ли Ллойд среди тех, кто тогда приблизился к священнику в церкви Святой Елены?

Катерина ушла, избегая родных и тех, кто толпился вокруг них. Когда она уже сидела в машине, к ней приблизился мужчина:

— Вы едете на кладбище?

Она молча смотрела на него какое-то время, затем кивнула. Мужчина прикрепил к бамперу машины значок.

Траурная процессия проехала по Индианаполису в сопровождении полицейского эскорта. Машины ехали на красный свет, а остальные водители пропускали их, уважая предполагаемую скорбь. Но пролил хоть кто-нибудь слезу? Катерина вспомнила Джудит, которая разрыдалась, когда она ей позвонила.

На протяжении многих лет она учила себя думать, когда этот вопрос вообще возникал, что смерть — это конец всему, что вся эта суета вокруг гниющей оболочки, оставшейся после окончания забега, все эти похороны, поминки, надгробия — на самом деле не более чем пережиток от варварских времен. Даже кремация казалась чересчур драматичной. Но, по крайней мере, так называемые останки развеивались, и оставшиеся в живых получали возможность жить дальше. Однако это были не убеждения, а лишь непроверенные предположения, и сейчас Катерина чувствовала, как их разбивает траурная церемония у могилы. Наконец появились слезы, искренняя скорбь, и она готова была захлопать. Ллойд заслужил хотя бы это от тех, кого он оставил сиротами — по всей видимости, сиротами обеспеченными. Катерина почувствовала, как у нее перед глазами все начинает расплываться.

* * *

Катерине предстояло провести несколько часов в гостинице до вылета обратного рейса. Она убедила себя в том, что нет ничего странного в том, как сильно ее тронули обстоятельства похорон Ллойда. Она говорила с женщиной, ответившей на звонок, надеясь поразить ее, и известие о смерти Ллойда оглушило ее, как раскат грома в голубом небе. В похоронном бюро Катерина захватила конверт; сейчас она положила в него несколько банкнот и написала свою фамилию. И адрес. После чего вылетела домой в Миннеаполис.

IV

«Ты покорила конкистадора»

Мигель Арройо не произвел на Нила впечатления человека, разжигающего революцию, требующего возврата территорий, якобы давным-давно отобранных у его предков, а теперь еще и столкнувшегося с обвинением в покушении. Он ворвался в комнату с легкостью танцора, выходящего на сцену. Арройо согласился на интервью, потому что Лулу работала на «Всеобщее благоденствие», а Нила взяли просто в придачу. Обаяние Мигеля нисколько не поблекло, когда он узнал, что Лулу замужем.

— Работающая жена? — Арройо изобразил веселое удивление. Этот человек вел себя как настоящий актер. Быть может, именно таким он и был.