бы назвать трагедией. А как иначе? Развод, уход мужа к подруге… Ей должно было быть очень больно.
И кстати…
— Вы поэтому перестали рисовать… — протянул Алмазов и сразу пожалел об этом: Оксана моментально помрачнела. — Простите, не стоило мне…
— Ничего страшного. Не знаю, поэтому или не поэтому, но после развода, да. Понимаете… — Секретарь вздохнула и, задумавшись, закусила губу. Михаил проследил за этим жестом и поёрзал на табуретке. Как это он раньше думал, что у Оксаны некрасивые большие губы? Очень красивые, розовые и влажные… Да что же это такое сегодня с ним?! — Рисование — это творчество. Там вдохновение нужно, идеи какие-то. А у меня с тех пор ни вдохновения, ни идей.
— Ну, с «Корпусом»-то идея появилась, значит, не всё так безнадёжно.
— Наверное. Но это первый раз за последние три года. Вы меня вдохновили премией, — улыбнулась Оксана, не глядя на него — она смотрела в собственную чашку, где уже давно не было никакого кофе. Как и у Михаила, впрочем.
И надо бы вставать, одеваться и прощаться… Но не хотелось.
— Я, когда учился в школе, писал стихи, — сказал он вдруг, признаваясь в этом впервые за последние много-много лет. И фыркнул, когда Оксана всё же подняла голову, оторвавшись от созерцания чашки, и посмотрела на него вытаращенными глазами, полными изумления. — Да, писал. Говорили, что неплохие. Потом в институте на стихи стало меньше времени, но всё равно иногда… А после кое-что случилось, примерно как у вас, и как отрезало — не могу больше, не чувствую ни ритма, ни рифмы, ни одного образа в голову не приходит.
Глаза Оксаны всё ещё были полны изумления, но она тем не менее смогла понимающе кивнуть и сказать:
— Да, вот и у меня так же. А… о чём вы писали стихи?
— Ну о чём ещё может писать сопливый влюблённый подросток, как не о любви? — засмеялся Михаил, и Оксана робко улыбнулась. — Я за них даже премию какую-то получил литературную, среди школьников. Не помню уже, как называлась.
— А рассказы? Не писали?
— Нет, проза у меня не получалась. Если вам интересно, я могу принести в понедельник на работу свою старую тетрадку со стихами. Хотите?
Михаил не понял, зачем он это предложил. И как ему такое в голову пришло? А когда понял, подумал, что Оксане наверняка сейчас будет очень неловко отказываться.
Но она не отказалась.
— Да, конечно, интересно! — оживилась его секретарь, заблестев глазами. — Приносите обязательно!
— А вы… — он даже улыбнулся, приободрённый, — покажете мне свои рисунки?
Оксана застеснялась, но кивнула.
— Если хотите…
— Хочу, — подтвердил Михаил и внутренне вспыхнул от того, как на него подействовало это слово по отношению к Оксане.
Глава 17
Домой он возвращался в приподнятом настроении, несмотря ни на что. И оно улучшилось ещё больше, когда Михаил понял, что Таня куда-то отлучилась, забрав с собой и Машу. Дома был только Юра.
— Привет, пап, — махнул сын из гостиной, когда Михаил проходил мимо на кухню. Несмотря на то что у Оксаны он поел, аппетит вновь проснулся, но это было не удивительно — Михаил постеснялся сказать, что яичницы и бутерброда оказалось маловато, и пока доехал до дома, от голода почти озверел.
— А ты чего никуда не ушёл? — спросил Михаил, останавливаясь. — Выходной же.
— В понедельник контрольная по алгебре, — ответил Юра, вставая. — Готовился. Сейчас вот хочу перекусить и пойду прогуляюсь.
— Перекусить — это отлично, я тоже как раз собираюсь.
Они соорудили сэндвичи с майонезом, колбасой и сыром, негласно проигнорировав то, что готовила Таня, заварили чай, и, когда сели за стол, Юра спокойно поинтересовался:
— А ты где был-то ночью, пап? Ты давно до самого утра не задерживался, мама злилась. И Машку, кстати, накрутила.
Михаил едва не подавился сэндвичем. Захотелось выругаться, но при сыне он не стал. Таня… как всегда, чёрт бы её подрал. Ну зачем она вечно вмешивает во всю их дрянь дочку? Почему нельзя было промолчать, сделать вид, что всё отлично? Он ведёт себя подобным образом почти все годы брака, и ничего, даже друзья не догадываются ни о чём. Таня-то почему не может держать лицо хотя бы перед детьми?!
— Вчера был корпоратив, — ответил Михаил честно. Он никогда не врал сыну и отвечал по возможности правдиво, максимум что-то умалчивая. Доверие — штука хрупкая, и близким всё же лучше не врать. Иначе получится, как у них с Таней — от семьи остались один штамп в паспорте да свидетельство о браке. — Я слишком много выпил, было плохо, лыка не вязал. Переночевал в итоге у одного из сотрудников.
— Ничего себе, — Юра улыбнулся, — я тебя уже тысячу лет пьяным не видел.
— И ещё тысячу не увидишь. Это так, единичный случай. Что мать Маше наговорила?
— Ну, — сын взъерошил волосы на затылке, — всё в её стиле. Типа у тебя другие дела, важные. Сами слова вроде бы правильные, но тон, которым она это говорила… Короче, Маша очень расстроилась.
— Ясно, — поморщился Михаил. Действительно, всё в стиле Тани. Сколько дочь уже слышала от неё подобного — не счесть. И не удивительно, что у Маши начались психологические проблемы.
Чёрт, как же тошно-то.
— Слушай, пап, — вдруг вновь заговорил Юра, и от его дальнейшего вопроса у Михаила в буквальном смысле волосы встали дыбом, — а когда ты с ней разведёшься?
— Что? — переспросил он через несколько секунд, глядя в невозмутимые глаза сына. — С кем?
— С мамой, с кем же ещё.
— А с чего ты решил, что я…
— Я не решил, — мотнул головой Юра, — я просто спрашиваю — когда? Или твой ответ — никогда?
Михаил сроду не обсуждал с сыном их с Таней личную жизнь, но прекрасно знал, что Юра в общих чертах давно обо всём догадался. Он с детства был умным и рассудительным мальчиком.
— Как я разведусь? — вздохнул Михаил, пожимая плечами. — Что при этом с Машей будет? Ты-то взрослый, Юр, а она? Меня одну ночь дома не было, а Таня уже накрутила её. И как ещё накрутит, если я решу подать на развод, одному Богу известно.
— Это да, — кивнул Юра. — После такого Машка с тобой небось вообще видеться не захочет.
— Ну вот видишь, сам всё понимаешь.
— Это да, — повторил сын, — но блин, пап. Ты же не живёшь давно. Мне лет шесть было, когда Машка родилась, и я хорошо помню тот ваш скандал, уж прости.
— Тебе было не шесть, Юр. Скандал был примерно через два года. Тебе тогда уже исполнилось восемь.