шумом распахнулась: вошел видный мужчина. Его глаза так блестели, щеки были так красны, а телодвижения так размашисты, что Надежда Сергеевна испугалась и побледнела.
— Что нужно? — быстро спросила она.
— Пуншу! — отвечал видный мужчина. — Мы пили, пили шампанское… да что толку?.. Только слава, что вино!.. Так уж вы, Надежда Сергеевна, поусердствуйте, а мы всегда с нашей благодарностью.
И он хотел обнять ее. Но она с отвращением уклонилась.
— Полно, пожалуйста; не нежничай! лучше перейдите в другую комнату, а то детей перебудите!
— Дети… а! Петька, вставай!
И видный мужчина шел к кроватке ребенка.
— Тише; ну зачем вы его поднимаете? — сказала Полинька, скрывавшаяся в углу комнаты.
— А, Палагея Ивановна! как поживаете? не угодно ли к нам? — закричал видный мужчина.
Надежда Сергеевна дернула Полиньку за платье и покачала головой.
— Нет, я сейчас пойду домой, — отвечала Полинька.
— Ну, как желаете… Так налей же пуншу, да позабористей!.. Ну, что хмуришься?.. ведь ты у меня умница!
И он обнял ее за талию,
— Оставь меня! — сердито сказала она.
— Не годится, нехорошо! Добрая жена не должна сердиться на мужа… муж глава… Ее дело смотреть за детьми… Ах, дети! дай я их покажу!
— Они спят, не трогай! — твердо сказала мать, подходя к кроватке сына.
— Не умничай! — сердито возразил видный мужчина.
— Я не позволю, не позволю!
И она смело посмотрела ему в глаза. Но он подошел, к кроватке и закричал:
— Эй! Петька! вставай!
Сын проснулся и приподнялся.
— Вылезай: пойдем кутить!
— Боже! — воскликнула мать и в изнеможении села на диван.
Видный мужчина взял ребенка и в одной рубашке понес его к гостям.
Ребенок начал плакать; отец грозил ему:
— Ну, молчать, а не то смотри!
Полинька подошла опять к занавеске и видела, как он поднял ребенка над головой и закричал:
— Господа! вот вам будущий книгопродавец Кирпичов; прошу любить да жаловать!..
— Я боюсь, чтоб они не дали ему вина! — с отчаяньем сказала мать и тоже подошла к занавеске.
Отец учил сына танцевать; сын хмурился и готовился разреветься.
— Господа, выпьем за здоровье будущего миллионера!.. — сказал маленький горбун, — Хе, хе, хе!
— Браво, браво! — гаркнули все так дружно и громко, что ребенок страшно испугался, кинулся к отцу и пронзительным плачем присоединился к общему хору.
— Вина, скорей вина! — закричал видный мужчина, и остальные заревели:
— Да будет он достоин своего отца!
Чокнулись и выпили.
— Мама! — простонал ребенок.
— Господа, — заметил видный мужчина, — извините будущего миллионера: ему хочется спать… Скорей еще вина!
Пробка щелкнула, вино зашипело. Артельщик, красный столько же, как и гости, непомерно лил через край.
Видный господин подошел к столу взять стакан; Петя почувствовал себя свободным и бегом пустился к дверям, бойко топая маленькими ножками; мать приняла его в объятия, крепко прижала к сердцу, и ее крупные слезы падали на детскую головку…
— Прощай, я пойду домой, — сказала Полинька, грустно смотря на Надежду Сергеевну.
— Прощай; как же ты одна пойдешь?
— Возьму извозчика. А ты дай мне адрес того горбуна: я завтра понесу к нему свои вещи.
Позвали артельщика и спросили адрес.
— Ты проси больше, — заметила Надежда Сергеевна, когда красный артельщик, наговорив кучу лишних слов, удалился нетвердым шагом. — Он даст тебе втрое меньше, чем ты попросишь…
— Отчего?
— Уж у них так водится, говорит мой муж: иначе нельзя… Впрочем, муж говорил, что он честный человек.
— Я завтра непременно пойду к нему. Прощай!
— До свидания, Полинька! Смотри, не раздумай, не отговори своего жениха! Поверь мне: если он тебя истинно любит, так не разлюбит в два, в три года… А не то вы еще можете оба раза по три влюбиться.
Проводив такими словами свою приятельницу, Надежда Сергеевна стала укачивать ребенка.
В соседней комнате по-прежнему раздавались веселые крики и хохот, а лицо бедной матери становилось все задумчивей.
О чем она думала? какие мысли, какие воспоминания омрачили ее лицо, и всегда невеселое?..
Глава V
Душеприказчик
В одном селе умер помещик. По истечении сорока дней барыня приказала созвать всю дворню, явилась перед ней вся в черном и прочла волю покойного: вся дворня за усердную службу отпускалась на волю, а дворецкому, камердинеру, кучеру и повару назначалась еще особая награда, каждому по пятисот рублей. Барыня уже кончила чтение, но глубокое, торжественное молчание не нарушалось… И долго никто не мог сказать слова; только радостные слезы сверкали в глазах слушателей. Наконец общее чувство выразилось в единодушном, в одно время у всех вырвавшемся восклицании: «Царство небесное доброму барину!..» — и, видно, оно было непритворное и неподготовленное, потому что бумага выпала из рук барыни, и слезы градом полились по ее бледному лицу, когда оно раздалось в воздухе… оно было повторено три раза, и три раза как-то радостно и торжественно дрогнуло сердце помещицы… Долго в тот день не умолкали дружные, горячие толки о добром барине в радостной дворне… Наконец каждый стал думать о себе, и тут опять бесконечные толки: видно, много новых мыслей и планов прихлынуло в их голову с новым положением.
— Ты что станешь делать, брат? — спросил Дорофей, кучер, своего брата, камердинера.
— Я в Питер, — отвечал камердинер, у которого была там зазнобушка, — дело знакомое: каждый год катались туда с барином… да и город знатный!
— Ну, в Питер, так в Питер, с богом!.. А вот я так подержусь около здешних мест… Попробую поторговать: не даст ли бог счастья.
— В добрый час начать!
Наутро Дорофей еще спал, когда двери сенного сарая с визгом растворились и внизу раздался голос:
— Вставай, Дорофей!
— Что так рано?
— Да я совсем собрался… Прощай!
Дорофей, весь в сене, скатился и с изумлением сказал:
— Как так? Да неужто ты так вот сегодня и в путь?
— Сегодня. Я еще вчера уж и у барыни был: прощался; письмо дала…
— Вишь, сердечному не терпится! Смотри, брат, коли так, так знатно! а коли чуть что не заладится, поезжай сюда. Здесь найдем дело.
— Ладно, увидим…
Братья выпили, закусили, покалякали, поцеловались, причем несколько стебельков сена из бороды Дорофея осталось на лице камердинера, и отправились в ближайший город. Там они опять выпили и покалякали, поцеловались, поплакали и разошлись в разные стороны…
С тех пор они не видались. Бывший камердинер женился в Петербурге, жил бедно, сначала писал к брату, потом вдруг писать перестал, и, наконец, Дорофей получил известие, что он умер. Дорофея ждала другая карьера: малый сметливый, грамотей, деятельный, обуреваемый беспокойным духом стяжания, он скоро почувствовал надобность преобразовать свою бороду из кучерской в купеческую, для