Сергей отогревался у костра и, слушая, как на вершинах сопок постанывают деревья, думал о себе. Где-то далеко-далеко были детство и юность, рано умершие родители. После десятилетки он не стал сдавать экзамены в институт — тянула к себе шоферская баранка. Затем армия, комсомольская путевка на эту стройку. Был ли он счастлив?… Наверное, да. Но иногда, когда приходили письма от друзей, окончивших институты, в душу закрадывалось сомнение. А потом он встретил Наташку, и все сомнения исчезли.
От потрескивающих сучьев стало жарко ногам. Сергей посмотрел на часы и ужаснулся: стрелки показывали двадцать минут первого. Надо было торопиться.
Он снял с сучка задубевшие рукавицы, потрогал их изнутри, быстро надел горячие носки, заправил в них брюки. Подумав, обрезал наполовину валенки, сунул в развалившиеся чоботы ноги, стянул их разрезанным надвое поясным ремнем. Получилось вроде бы надежно.
«Ничего, — успокаивал он себя. — Главное — идти побыстрее, не застыть».
Поплотнее запахнув Колькин бушлат, Сергей поднялся и, боясь, что не сможет уйти от костра, не оглядываясь, быстро зашагал по склону сопки…
Первые семь километров Жарков почти пробежал. Иной раз казалось, что сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Тогда он переходил на шаг и дышал в рукавицу, боясь застудить легкие.
Зимник петлял по руслу зажатого сопками ручья. Сергей радовался, что здесь не так много снега и не надо продираться по целине. Он уже не сомневался, что к семи вечера доберется до базы, а там… Десятки раз проезжал он этой дорогой и никогда не думал, что придется брать зимник пешком. В шестидесятиградусный мороз. В распоротых валенках.
Около Медвежьей сопки, где охотники три года назад подстрелили проснувшегося раньше времени шатуна, Сергей вдруг понял, что не сможет больше выдержать такого темпа. Пошел медленнее, но тут же мороз сковал пальцы ног. И откуда-то из груди пополз вдруг холодок страха. Сергей снова попробовал побежать и не смог: ноги были как ватные, безвольно провалились в снег, начало покалывать в коленках. Сергей старался припомнить, сколько километров от Медвежьей до базы. Кажется, около тридцати. Значит, еще пять часов хорошего хода. Пять часов, если не разжигать костра и делать по шесть километров в час.
Сжав зубы, он волочил ноги, ругая себя вслух:
— Идиот! Не надо было бежать. Главное — ритм. Ритм!
От звука собственного голоса страх пропадал, и Жарков все шел и шел, заставляя себя торопиться. Начинали сгущаться ранние декабрьские сумерки. Прислушиваясь к мертвеющим ногам, Сергей побежал опять: надо было расшевелить кровь, чтобы потом обогреть ноги у костра. Костер… Его видение все время стояло перед ним, и приходилось пересиливать себя, чтобы не останавливаться раньше времени. Надо было спешить, успеть пройти побольше до того, как ночная темнота полностью скроет дорогу.
X
Лихо крутя баранку, бывший старшина второй статьи орденоносного Тихоокеанского флота, а ныне шофер поселковой водовозки Семен Ежиков гнал машину по извилистой дороге вниз к реке, туда, где на самой середине русла была выбита прорубь.
В кабине было тепло, хотелось спать. Чтобы взбодрить себя, Семен во всю глотку распевал давно позабытые песни вспоминал службу на флоте, детство. Ах, как мечтал он совершить что-нибудь героическое! Такое, чтобы про него написали в газетах и обязательно с портретом на первой странице.
Но ничего героического в его жизни не происходило — после школы — курсы шоферов, три года службы на флоте, теперь — водовозка.
Непомерно длинный склон гольца кончился, машина, переваливаясь на рытвинах, медленно сползла на лед, подъехала к темнеющей на снегу палатке, возле которой ребята непрерывно прогревали паяльной лампой кожух ручной помпы.
Ежиков затормозил у проруби, выскочил из кабинки.
— Ну-ка дайте покачать бывшему матросу!
— Иди в палатку, чайку попей. Клюешь за баранкой-то, — сказали ему.
В небольшой палатке, растянутой рядом с прорубью, жарко пылала маленькая печка-«буржуйка», тоненько посвистывал закипающий чайник. Ежиков скинул бушлат, протянул к теплу покрасневшие руки.
— Лицо, лицо ототри, — громыхнул басом сидевший возле почки взрывник Нефедыч. — Испортишь красоту, девки любить не будут.
— Ты-то чего здесь? — спросил Сенька.
Нефедыч безнадежно махнул рукой, кивнул на ноги. Ежиков только сейчас обратил внимание, что взрывник сидит без валенок.
— Подморозился малость. Тут надо было новую прорубь долбить, ну я и начал. Поначалу даже не заметил, как пальцы прихватило, потом чувствую… что-то не то. Думал, пробегусь малость — они и отойдут, а они… вот заразы!
— Так поехали сейчас со мной. Прямо к докторше доставлю.
— Не, — отмахнулся Нефедыч. — Мне тут надо быть. Пареньки-то, можно сказать, сопливые, без меня не справятся. Да ты пей чай-то, пей.
— Ага, спасибо. — Ежиков ухватил ручку насквозь прокопченного чайника, тоненькой струйкой, так чтобы «купеческая» пенка была, наполнил эмалированную кружку. Захрумкав сахаром, отхлебнул глоток, обжигаясь.
— Слушай, Еж, потрави чего-нибудь, а? — сказал Нефедыч, ожесточенно растирая обмороженные ноги. — Сил нету терпеть.
— Потравить, говоришь? — Сенька подул на исходящий паром чай, отхлебнул из кружки, задумался. — Во! Слушай. Проводим мы однажды учения, а рядом американский флот пасется. Жарища дикая — эскадра наша в теплых краях в ту пору была, и эти гады империалисты так и старались нам какую-нибудь пакость подстроить. А я вестовым был на флагмане. Тут, значит, посовещался наш адмирал со старшими командирами и вызывает меня: надо, мол, товарищ старшина второй статьи, срочно доставить секретный пакет на большой противолодочный корабль. Ну я чемоданчик с приказом к руке специальным захватом прикрепил так, что только с кистью оторвать можно, прыгнул в мотобот — и айда.
— Ну-ну, — Нефедыч даже пальцы перестал растирать.
— Отошел я, значит, от посудины, а тут откуда ни возьмись американский эсминец. С другой стороны наш ВПК — большой противолодочный корабль, но эсминец ближе. Ну, думаю, старшина второй статьи товарищ Ежиков, вот и настал твой звездный час — приказ ни в коем случае не должен попасть в руки врага. Хотел было ключиком запястье отомкнуть, да не тут-то было: волна ка-ак шибанет — ключ и того… на дно океанское пошел. А эсминец уже совсем близко, команда на палубу высыпала, смотрит, радуется добыче. Ну я и принял решение.
Сенька замолчал на минуту, выцедил остатки чая из кружки, похрумкав сахаром, искоса посмотрел на притихшего Нефедыча, проверяя эффект своего рассказа.