Читать интересную книгу В поисках священного. Паломничество по святым землям - Рик Джароу

Жители общины были в шоке, когда я рассказал им о случившемся, но мой англоговорящий знакомый сказал: «Я же предупреждал тебя!» – добавив, что фургоны стоят на самой границе деревушки, и любой может прийти сюда ночью.

Несмотря на все это, я не утратил радости и оптимизма в отношении этого холма. Я вспомнил о своих начинаниях на далекой французской ферме. Однажды утром туда приехали два грузовика, набитых жандармами, и нас дружно отправили за решетку. Позже они сказали, что это было всего лишь расследование, а нам это даже понравилось. В те времена жизнь в ашраме казалась отпуском без конца. Но как только новизна подобного быта поистерлась, индивидуализм начал заявлять о себе во всеуслышание, создавая напряжение в общине. Рано или поздно любое сообщество сталкивается с подобной проблемой. Те, кто был достаточно гибок, чтобы выживать в подобных условиях, все же рисковал полностью ассимилироваться и утратить свои идеалы. Другие же – как, например, катары в XIII веке – сжигали себя, распевая в пламени огня свои гимны.

Оригиналы из этой общины были все же воплощением сплоченности, люди демонстрировали неподдельную заботу друг о друге. Но что произойдет, когда кто-то начнет слышать другую музыку?..

В последний вечер перед отбытием я прогуливался с Филиппом по винограднику. На лозах было много сочных, дышащих жизнью ягод. Вокруг нас летали всевозможные насекомые и с ночных полей доносился их дружный гомон. Виноград имел глубокий синий окрас с матовым отливом, придаваемым ему дорожной пылью, ягоды были такими спелыми и тяжелыми, что норовили упасть на землю до того, как за ними придет виноградарь. Лозы тянулись, казалось, до самого горизонта – голубое на зеленом, и это изобилие не имело видимых границ.

Филипп рассказывал о своем личном опыте Единства с бытием. В его голосе я услышал ноты смирения. Он вырос в Малайзии, но семья дала ему западное образование.

– Я стараюсь прислушиваться к каждому человеку, – говорил он, – словно передо мной сам Господь. Но так было не всегда. Когда я был молод, то многое себе позволял, пытался найти себя в американском образе жизни. На последнем курсе колледжа, изучая европейскую классику, я познакомился с греческим словом ekstasis. Мой преподаватель перевел его как «выход за пределы себя», и с тех пор я запомнил его. Именно это я и пытаюсь сделать здесь. Чтобы найти Бога, не нужно становиться отшельником. Я подчиняюсь ему в лице каждого, кого встречаю на своем пути. Меня это вдохновило с самого начала, и здесь я в полной мере могу следовать этому принципу, говоря Богу «да» в любой ситуации.

Возможно, кто-то может цинично воспринимать такую позицию, но только до тех пор, пока сам не увидит, как человек говорит жизни «да», и говорит не один, но с другими, такими же, как он. Я несколько удивился, но в каком-то смысле было предсказуемым то, что рано утром Филипп и Антуан уже были на ногах и ждали, пока я проснусь, чтобы подвезти меня в город до ближайшей станции.

Ассизи

Поезд прибыл на станцию вечером. Я вышел на перрон и отправился в сторону поселения, по пути купив в лавке бакалейщика свежего итальянского хлеба и немного сыра. Устроившись на скамейке в парке, я наблюдал, как группы паломников возвращаются домой. Сестры милосердия разместили меня в дортуаре на территории монастырского хосписа. Близилась ночь, и город затворял свои двери, закрывал ставни и гасил свет. Я вышел на основную магистраль, поймал машину и доехал до города, который был Меккой для паломников. Здесь, сидя у храмовой стены, я смотрел на подсвеченный огнями город, на яркий узор, противостоящий темному небу и горам. Я вытащил из сумки четки, которые мне подарил священник в Марселе.

Когда все вокруг окончательно стихло, я осмотрелся и ощутил себя посреди святого города, града Господня, в совершенно другой эпохе. Линия стены плавно уходила вверх и сливалась со шпилем над возвышающейся башней. Святой Франциск, повинуясь неземному зову, оставил все свои титулы, отказался от отцовского богатства и в чистой радости решил жить исключительно в согласии со Словом. Это было проявлением высшего мужества. И в полумраке собора Святого Дамиана, преклонив колени перед распятием, он задавал самый сложный из вопросов: «Отче, кем стану я?» Между бусинами четок повисала тишина, и в этой тишине был слышен звон напряженного желания услышать ответ, который нельзя было придумать самому.

В темноте я смутно различил фигуру молодого человека, появившегося около стены. Когда я посмотрел на него, он молча подошел и сел рядом. Его звали Ремо. Он родился в Риме и теперь жил в Ассизи. Он спросил, откуда я пришел и верю ли я в Бога. На нем была распахнутая рубаха. Мы вместе шли вдоль стены и разговаривали, и в голосе его звучала какая-то отстраненность. Он сказал, что утратил веру. Он оставил семью и теперь жил один в комнате недалеко от центра города. На жизнь он зарабатывал мытьем ванн и уборкой туристических точек. Было уже поздно. Он пригласил меня к себе, но все мои вещи остались в хосписе, и мне нужно было успеть поймать машину, пока они еще встречались на дороге. Мы договорились встретиться у него на следующий день за обедом.

Утром я отправился на мессу в часовню, которую построил Франциск Ассизский. Атмосфера здесь оказалась невероятно живой. Все было пронизано аурой чистоты и энтузиазма. Люди до сих пор поклонялись святым и собирали реликвии в качестве оберегов. Но во всем этом чувствовался пробел, ностальгия по тем временам, когда эти места действительно что-то значили для целого мира. Да, люди служили этим святым, но внутри ни у кого не возникало желания уподобиться им хоть в чем-то. Места паломничества были слишком возвышенными, слишком покинутыми, и вера в неизъяснимое испарилась с возникновением нового мира, несущегося все быстрее и быстрее, множащего объекты потребления и доступные каждому возможности. Идеал монашества погиб, остался только замаранный веками образ.

Во время путешествия по Франции мы однажды остановились с группой монахов-цистерианцев. Им запрещалось разговаривать друг с другом, но общение с гостями не возбранялось. И они бесконечно долго говорили с нами. Однажды вечером мы испекли сластей и угостили пару монахов, заглянувших в хоспис. В течение следующих двух недель они каждый вечер приходили за добавкой. Но продолжали жить по старым порядкам. Каждый вечер, приходя в монастырь, мы находили накрытый для нас стол. А в один из вечеров двое монахов вошли в нашу комнату и стали расспрашивать нас о нашем видении теологии. В конце мы вместе помолились. Каждый день я видел одного и того же человека – он нервно ходил вдоль стены, погруженный в себя так, словно грезил о чем-то давно ушедшем. Еще там был старик с длинной бородой. В его глазах был особый блеск – глядя в них, ты убеждался, что ему удалось совершить некий внутренний прорыв. Он работал привратником и каждый вечер приветствовал нас долгим, раскатистым О-О-О-М-М-М.

Перед отъездом мне удалось получить аудиенцию аббата этого ордена. Мы встретились в одной из каменных комнат, расположенных рядом с часовней, посреди которой стоял большой деревянный стол. Мы ходили вокруг да около, не в силах понять, кто какую роль должен играть в этой игре. И когда он сказал мне, что «все мы лишь маленькие ничто, блуждающие во тьме в поисках света», я молча опустил голову. Мы все заблудились в притворстве своих религий. Я просто поблагодарил его и попрощался. Я навсегда запомнил этот момент и этого человека. Это вызвало к жизни воспоминания о бесчисленных жизнях, прожитых в бесчисленных монастырях. Какая польза в том, чтобы пытаться совершить то же самое, но в другом обличии? Это все равно, что быть проданным в другую бейсбольную команду.

…После обеда я пришел в церковь Святой Клары. Когда я оказался у алтаря, зазвонили колокола, сообщая о том, что двери вот-вот закроют. Я остался там в медитации. Я слышал, как затворяют двери, но мне было все равно. Я мог остаться там на всю ночь, и мне было невероятно уютно – не требовалось даже пытаться как-то выстраивать реальность. Не знаю, сколько времени я провел у алтаря. Поднявшись наконец, я направился к тяжелым металлическим дверям. Одна из створок оказалась приоткрытой. Кто оставил ее незапертой?.. Да это и не важно.

Улицы были пусты. Я прошелся по городу, освещенному последними лучами заходящего солнца, и постучался к Ремо. Он отворил двери и повел меня наверх – миновав пару лестничных пролетов, мы оказались на чердаке, где и располагалось его жилище. Он жил в небольшой комнате с голыми стенами, в одной из которых располагалось окно – из него была хорошо видна гора. Некоторое время мы сидели в тишине, которую нарушили слова Ремо. Он был рад, что я зашел. Он спросил, люблю ли я пасту. Я не из тех, кто отказывается от еды, и сказал «да», решив не упускать возможности подкрепиться. Он сполоснул пару поблекших бокалов и наполнил их вином. Было время, когда я – если меня куда-то приглашали – страстно ждал каких-то значительных событий. Я ждал мистических встреч, на которых мы могли бы вспомнить друг друга в прошлых жизнях, ждал религиозных встреч, думая о возможности спасения или исцеления, порой думал об эротических встречах, желая страстной любви. Теперь же я понимал, что – за исключением ритуалов, восстанавливающих наши разрушенные связи, – ничего на самом деле не происходит и никогда не произойдет.